— Знаешь, Торстейн, — говорил Жерар, оперевшись о борт и радостно оскалившись, — насколько я слышал, когда-то были такие герои, у которых не было своей земли и состояния, были только острые шпаги и храбрость. Они так и мотались взад и вперед по морю и жили той добычей, что могли собрать, внушая ужас по окрестным берегам.

— Если мы выберем такой путь, — проворчал Бэрд, — то при каждой высадке на берег будем выставлять тебя. Тогда внушение ужаса мирным жителям гарантировано.

Жерар гордо приосанился. Действительно, он недавно снял повязку с головы, открыв ярко-красный толстый рубец на лбу и коротко остриженные волосы с едва затянувшейся раной.

— Сердце мое, я просто соревнуюсь в популярности с Гвендором, — вкрадчиво сказал Жерар, — достаточно женщинам влюбляться в него. Я тоже имею некоторые права, учитывая мои заслуги.

Гвендор даже не посмотрел в его сторону. Он сидел на палубе у борта, скрестив ноги на манер эбрских моряков. Казалось, все его внимание было поглощено веревочными узлами, которые он плел одной рукой. Особенно странно выглядела цепь Великого Магистра на груди простого воина, прислонившегося спиной к борту корабля.

— Торстейн, — позвал он вполголоса, — хотите, я вам расскажу одну интересную историю?

Я знал, что подобные откровения со стороны Гвендора дорого стоят. Поэтому я сразу присел рядом, не обращая больше внимания на скрипучие вопли Жерара, пререкающегося с Бэрдом и окружившими его воинами.

— Я долго думал над словами Хэрда. И вспоминал. Раньше я не хотел об этом помнить. Я гнал эти мысли от себя. Но теперь прошло уже слишком много времени… и я должен думать не только о себе…

— Я хорошо помню, — медленно продолжал Гвендор. — Я лежу в нижней камере в Рудрайге. Через несколько часов за мной снова придут и утащат меня туда, где происходит такое, о чем я не буду вам рассказывать, Торстейн. Не стоит. Я прекрасно знаю, что меня ждет. Это повторялось со мной много раз. И стоит ли вам говорить, Торстейн, что я этого не хочу?

И кто я такой? Обычный круаханский дворянин, замученный, каких много в камерах Рудрайга. Но пока я лежу на соломе, мокрой от собственной крови, вцепившись в нее зубами, и повторяю все заклинания, которые когда-то читал в старых колдовских книжках. Я не очень понимаю, что именно нужно говорить. Я наполовину сошел с ума от боли, тоски и неизвестности. Наверно, вы не поверите мне, Торстейн, но я чувствую, как внутри меня что-то медленно всплывает, словно из океанской глубины. Я проклинаю место, в котором творится такое и людей, которые делают подобное с другими. Я хочу, чтобы это место навсегда опустело, чтобы сквозь разрушенные стены проросла трава и чтобы все жители окрестных деревень всегда делали огромный крюк, объезжая Рудрайг за милю.

Я не уверен в этом до конца. Я очень надеюсь, что вы разубедите меня, Торстейн. Неужели я вызвал тот черный мор, из-за которого вымерли все камеры Рудрайга?

— Вы ведь хотите, Гвендор, чтобы я ответил вам честно, — прошептал я. — Я бы не удивился…

— Что же, — на лицо моего друга легла обычная холодная тень, — по крайней мере, я уверен, что каждый из тех, кто умер в Рудрайге раньше срока, благословил бы мое имя, если бы знал, что я к тому причастен. Но я не знаю… Хэрд обратил силу против Моргана… и несет теперь свое проклятие…. Может, и мое наказание только начинается?

— Эй! Там, на скалах! — крикнул Бэрд, который оставался впередсмотрящим, невзирая на все наши переживания.

Мы все отчетливо видели ярко-красный костер, горящий впереди, на плоской верхушке скалы, выдающейся в море. Он был слишком безупречного цвета и ровного контура. Стоявший рядом с костром человек слишком энергично размахивал руками, чтобы не желать привлечь к себе внимание. Тем более что я узнал его еще до того как он, изрядно вымокший, поднялся на борт, чтобы взглянуть прямо в лицо остановившемуся напротив Гвендору.

Видарра, старший магистр Ордена Чаши, произнес свое четвертое слово:

— Валлена, — сказал он.

— Не может быть! — Жерар закатил глаза. — Подобных откровений я никогда не слышал. Что бы это могло значить? Учитывая, что нас выгнали из Валлены как щенят, твои слова должны предвещать ее скорую гибель.

Видарра не отрываясь смотрел на Гвендора.

— Развернуть корабли, — сказал тот сквозь зубы, но твердо. — Паруса на восток. Мы идем обратно в Валлену.

Рандалин ждала, прижавшись спиной к стене огромного зала для приемов с зеркальными вставками до потолка. Теперь многие зеркала пошли трещинами, стекла разбиты, и в оконные проемы тянулся запах дыма. Первый этаж они уже оставили, только Олли и Джулиан с несколькими воинами забаррикадировались в небольшом садовом павильоне, и с той стороны раздавались бесконечные выстрелы и крики.

Люк и Санцио стояли рядом с ней, тяжело дыша.

— Теперь я вижу, что господин Лоциус испытывает к вашему Ордену глубочайшее уважение, — пробормотал Люк прерывающимся голосом, — даже Морган когда-то отправлял меньше гвардейцев для того, чтобы нас задержать. С годами ты явно растешь во мнении других, Рэнди.

— Дальше мне расти уже некуда, — Рандалин поудобнее перехватила шпагу, — так что на этом и закончим. Мне кажется, сдаваться живыми нам ни к чему.

— Сколько же их там? — Санцио не отрываясь смотрел на содрогающуюся дверь. Они как могли заклинили ее обломками шпаг, валяющимися на полу.

Рандалин вздохнула и провела рукавом по лбу, смахивая прилипшие волосы. Она чувствовала совершенно непреодолимую усталость, никакого прежнего упоения от битвы, которое она когда-то могла испытывать. Она покосилась на Люка и Санцио. Оба держались напоказ и перед ней, и друг перед другом, но им явно не хотелось умирать. А Рандалин смотрела на медленно падающую дверь со смутной надеждой, что хотя бы сейчас все кончится.

С одной стороны, ее надежды осуществились — ворвавшихся в зал круаханских гвардейцев было столько, что все действительно могло скоро закончится. С другой стороны, нападать они не спешили — выстроившись по обе стороны двери и почтительно расступившись, они образовали проход, в который медленно вошел Лоциус.

— Ну что, Рандалин, захотелось самой стать Великим Магистром? Прогнали своего воспитателя из Валлены? Искренне вам благодарен, потому что вы значительно облегчили мне задачу. Со Скильвингом мне пришлось бы возиться гораздо дольше.

Рандалин молчала, не отводя глаз. В облике ее древнего врага что-то неуловимо изменилось — он вроде как остался прежним, одет так же подчеркнуто дорого, на лице ни одной морщины, но его судорога уже застыла навечно, искривив щеку с одной стороны и приподняв плечо. За этим плечом словно нависла какая-то тень, хотя солнце ярко било в разбитые окна, ложась золотыми полосами на испачканный кровью и гарью паркет.

— Не хотите отвечать? — Лоциус изящно взмахнул рукой. — Воины Чаши не опустятся до разговора с посланниками зла? А я как раз очень хочу поговорить с вами, моя дорогая Рандалин. У меня есть для вас одна интересная история. Думаю, она привлечет ваше любопытство. Полагаю, через несколько минут, если я остановлюсь, вы в голос будете умолять меня, чтобы я продолжал.

А мне очень хочется, чтобы вы это узнали, прежде чем я навсегда с вами покончу. Может быть, у вас обо мне другое мнение, но больше всего я ценю истину. Когда-то именно я рассказал вам в подробностях, куда попал ваш муж после того, как его арестовали и как именно закончил свои дни. Но у этой истории было еще и продолжение.

— Знаете, чем я занимался все это время? — продолжил Лоциус. Особенно не глядя в сторону Рандалин, он прогуливался взад-вперед по залитым светом доскам. — Мне очень хотелось самому отправиться в Эмайну и посмотреть, как вашего драгоценного Гвендора швырнут в море после того, как я любезно известил Ронана об его истинных занятиях в Круахане. Но я поборол это искушение. Вместо Эмайны я поехал в гораздо менее приятное место. В Рудрайг.

Как личный советник его светлости первого министра, я имел неограниченный доступ к архивам. И вот смотрите, какую любопытную деталь мне удалось выяснить. Все-таки наш незабвенный Морган приучил своих канцеляристов к аккуратности. Вот приказ о размещении арестованного Бенджамена де Ланграля в камеру тридцать восемь на нижнем уровне Рудрайга. Датирован седьмым октября две тысячи двадцать восьмого года.