Что меня с ним связывало — даже не спрашивайте, я ещё слишком молод для таких мемуаров. Но этот бывший «капитан Флинт» был кое-чем мне обязан, и при этом имел своеобразный этический кодекс, достаточный, чтобы не отплатить мне за добро кидаловом и подставой. Риск не нулевой, но и не чрезмерный, так что завтра первым делом к нему, а потом к Йози. И не только за амортизаторами, а вообще давно пора с ним поговорить. Накопилось.

Ночевать поехал на ту сторону, в деревню. И да — привёз биотуалет. Здесь-то он точно не нужен. За ужином, глядя на хлопочущую по хозяйству жену, прикидывал — готова ли она к серьёзному разговору? А я? К такому разговору, который расставит все точки над всеми буквами? Разговору, который наша семья может и не пережить? Малодушно плюнул и отложил на потом.

Подивился на Криспи, которая стремительно прогрессировала. Ещё неделю назад она с трудом произносила отдельные слова, а сейчас уже бойко болтала. Не всегда правильно, но совершенно понятно и доходчиво. Такое ощущение, что она не учила язык, а вспоминала его. Если раньше Мелкая над ней шефствовала, то теперь они были на одной волне, и уже было видно, что это далеко не предел. Жена с гордостью рассказала, что из Криспи вышла отличная помощница — и по хозяйству делает, что скажешь, и дочку берёт на себя, развлекая её играми. Сначала она слегка напрягалась, оставляя их вдвоём, но теперь полностью доверяла нашей приёмной барышне. Это было прекрасно, но удивительно — у Андрея Криспи несколько лет была в одной поре, а тут за несколько недель такой прогресс. Криспи мне искренне обрадовалась, устроила обнимашки на пару с Мелкой, — но если Мелкая, весело хохоча, хватала меня в районе коленей, то Криспи так нежно прижималась вторичными половыми, что мне аж неловко стало. Ох, как бы нам этот её прогресс не вышел ещё боком.

Приятеля моего пиратствующего звали Ингвар, но внешность он при этом имел эталонно-славянскую — русые волосы, светло-серые глаза, косая сажень в плечах и нос картошкой. Это, впрочем, не мешало ему считать себя потомком викингов. Или делать вид, что считает. Он вообще на всякие придумки горазд.

— Здоров, бродяга, давно не видались! — шарахнул по плечу кулачищем, потащил к бару. — Это надо обмыть, чёрт побери!

Да, это всё тот же Ингвар, громогласный, гостеприимный, фонтанирующий жизненной энергией и позитивом, а потому производящий ложное впечатление простака и рубахи-парня. Кажется, он не меняется с годами, только волосы отступили со лба на запасные позиции, ближе к затылку.

Устроился он тут недурно, кабинет стильный, отделан дорого, видна рука хорошего дизайнера, не абы что. Какой-то импорт-экспорт, какие-то оффшоры, ни черта в этом не понимаю, кроме того, что для Ингвара всё это прикрытие. У него даже двойное дно — только маскировка для третьего. Всегда таков был.

В баре приятно звякало, пока Ингвар выуживал откуда-то с задних рядов бутылку хорошего выдержанного виски — ну, значит, правда мне рад. Он всегда очень хорошо ко мне относился и даже считал другом, хотя я сильно моложе и у нас крайне мало общего, как в образе жизни, так и в характере. А может, как раз именно поэтому — я ему был никак и ни в чём не конкурент, слишком разные сферы интересов. Мне бы чтоб потише и поспокойнее, а ему чтоб тельник на груди рвануть. Мне нравятся женщины неяркие, но душевные и умные, а ему — хоть какая дура и стерва, лишь бы как с обложки, чтобы все вокруг слюни роняли. Мне бы у камина с книжкой и тишина, а ему чтобы адреналин кипел и из жопы капал. Единственное, что нас как-то роднило — мы оба не особенно ценили деньги. Я для этого был слишком ленив и прагматичен, а он слишком романтичен и порывист. Но и тут я, скорее, довольствовался необходимым, а он зарабатывал и спускал капиталы ради фана, часто оставаясь в итоге в минусах, но довольный, как слон.

Когда выпили и проговорили все положенные по этикету нейтральные темы, Ингвар посерьёзнел.

— Ну, рассказывай, — сказал он, когда секретарша (типично ингваровский типаж — ноги от ушей и сиськи торчком, глаз не отвести) принесла кофе и удалилась, умело покачивая красивой попой. — Не просто же так ты ко мне заявился.

— Действительно, — признался я, — есть дельце. Вроде и мелочь, а кроме тебя — обратиться за советом не к кому.

— Ну-ну, — заинтересовался он, — во что такое сумел вляпаться мой осторожный друг, что ему понадобилась помощь старого пирата?

— Да самый пиратский вопрос. «Пиастр-ры, пиастр-ры!» — изобразил я попугая капитана Флинта.

— О как, — удивился Ингвар. — И много ли?

— Прилично. 25 монет, 212 граммов. Насколько я смог определить методом Архимеда — золото довольно чистое.

— Ого, — сказал Ингвар, — неплохие денежки, если с умом продать. А что за монеты, чья чеканка?

— Так вот, за умом-то я к тебе и пришёл, — добавил я грубой лести. — Сам понимаешь, я в этом чайник и лох, меня каждый первый обует. А монеты вообще левак, я их на вес сдаю.

Вообще-то у меня была мысль переплавить золотишко перед продажей — это несложно даже в домашних условиях, — но я решил, что в монетах оно будет убедительнее. Ну и вообще — пираты, пиастры, романтика! Ингвар любит красивые жесты и символизм. Пусть сам потом переплавит, если нужно.

Я вытащил из сумки увесистый мешочек и солидно брякнул им по столу.

— Ну-ка, ну-ка, посмо… — Ингвар высыпал горку золота на полированную дубовую столешницу и застыл, заткнувшись на полуслове.

Я удивлённо смотрел, как с его лица сползает маска добрейшего человека, весельчака и балагура, записного тамады и души любой компании, и как из-под неё появляется настоящий Ингвар. Я его таким видел один раз, очень давно и при таких обстоятельствах, которые определенно не стоит обнародовать. Увидев его с таким лицом, понимаешь, что пиратским капитаном он стал не только благодаря своей неотразимой харизме.

Ингвар встал, подошёл к двери, выглянул в приёмную, потом тщательно запер двери и вернулся.

— Ну вот что ты, блядь, за человек, а? — спросил он меня укоризненно. — Пять лет носа не кажешь, поздравляешь емейлом и в гости не зовёшь, а потом заявляешься с вот такой подставой.

— Эй, Ингвар, я…

— Заткнись! — перебил он меня таким тоном, что будь тут штурвал, я бы к нему немедленно привязался, да покрепче. — Ну вот что бы тебе не прийти ко мне с какой-нибудь простой, необременительной просьбой? Убить кого-нибудь, например, или труп спрятать, или переправить через границу с фальшивым паспортом. Ну разве я отказал бы другу? Но нет, тебе же надо приволочь мне такую гадость, что я теперь не знаю, что и делать…

Если в кубик сунуть шарик,

Подвести к нему сто герц,

То ли шарику пиздарик,

То ли кубику пиздец.

Ингвар, сколько его помню, всегда маскировал растерянность вот такими нелепыми стишками — уж не знаю, сколько этого рифмованного мусора хранила его голова, но всегда находилось что-то к слову. Он достал убранный уже в бар вискарь, набулькал себе полстакана и всадил залпом без льда и содовой. Я сидел, не находя слов.

— Да-да, ты не знал, — пресёк он жестом мои попытки оправдаться. — Если бы ты знал, хрен бы ты ко мне попёрся. И не вздумай мне сказать, где ты их взял! Я не хочу, чтоб информацию выколачивали из меня. Уж лучше пусть из тебя.

— Послушай, может, забудем? Не было никаких монет, ничего я тебе не приносил.

— Если бы… Любой, кто краем глаза увидел вот эту чеканку, — Ингвар постучал ногтем по реверсу монеты, — должен нестись, теряя тапки, и доложить об этом в сей же миг. Желательно, держа на мушке того, кто их принёс, чтобы тот не сбежал. Любой скупщик краденого, любой приёмщик ломбарда, любой ювелирный барыга, любой оценщик лома — в ту же, блядь, ебаную секунду.