Трубку поднимал инженер Полонский.

– Ну чего сердиться? Уж нельзя покапризничать?! Да? Я возьму билеты в кино. Нет, я возьму, – настаивала Ляля.

И Полонский приходил в назначенное время к кинотеатру. Или в зал филармонии на концерт, на танцевальный вечер.

В августе нежданно-негаданно Полонскому предложили занять отличную комнату с балконом в двухкомнатной квартире. Одну комнату занимала пенсионерка, бывшая сотрудница совнархоза.

Полонский молниеносно переехал, чтобы не передумали. Вечером он в переулке показал Ляле дом и балкон его комнаты.

– Официально предлагаю вам переехать в большую светлую комнату в качестве законной супруги, – по-мушкетерски размахивая шляпой, сказал Андрей Полонский, не сомневаясь в восторженном ответе.

Но ответа не последовало. Никакого. Ляля сделала вид, что она ошеломлена. В самом деле, Ляля не знала подходящих в таком случае слов.

Как быть с Касаткиным, который никогда не возвращается без манящих зарубежных подарков, который всю жизнь будет плавать, почти не бывать дома, оставляя жену независимой, свободной? И Касаткин ждёт согласия Ляли.

А Ляле невероятно трудно решить, кому его дать. Конечно, Андрей «более культурен». Вместе с тем, Филипп несравненно больше зарабатывает, пусть не очень скоро, но будет капитаном морского теплохода. К тому же им легче командовать. У Андрея всё-таки есть характер. Что делать?

– Не сердись, но я не сразу дам ответ.

– Причина? – ледяным голосом спросил Полонский. – В таких случаях не раздумывают, если до этого много раз заявляли о своих глубоких чувствах.

– Ну могу я хоть до завтра подумать?

– Нет.

– Могу я поговорить с мамой?

– Нет. Всё! Я не провожаю тебя. До остановки трамвая сто десять метров, я измерял.

Андрей Полонский повернулся и пошёл в сторону пятнадцатикилометровой набережной. Так он ходил печально-задумчивый до того дня, когда ранним воскресным утром на той же набережной встретил веселого приятеля Яшу Сверчка.

После того как друзья заметили у стендов театра Клавдию Павловну и проводили её до автобуса, они вернулись к памятнику Петру Первому. Сели на скамью. Андрей изложил другу причину и суть своей печали и просил ответ на вопрос – как быть?

– В таких случаях советовать берется дурак или враг, – сказал Яша.

– Что ты думаешь о Ляле?

– За кого ты меня принимаешь? Чтобы я высказал свое субъективное мнение о девушке, которую ты любишь. Тоже мне весельчак! Замуж выходят и некрасивые, и тупицы, и неряхи, и злюки… Значит, кому-то они кажутся красивыми, умными, приглядными и добрыми… А ты хочешь, чтобы я изложил тебе, какой мне кажется Ляля. Одно могу сказать твердо – не надо быть, как ты сам говоришь, хлюпиком, нытиком, неврастеником и бесхарактерным.

Через неделю Ляля позвонила, что едет с мамой в Евпаторию, отдыхать.

– Я решила сказать тебе до свиданья. Понял?

Андрей сказал – прощай, и положил трубку. И пожалел. В тот же день решил ехать в отпуск в Евпаторию. А выехал в Сухуми.

Джейран прилетел в Сухуми. Конечно, Пухлый всполошил его, позвонил в Москву по явочному телефону, а там уже знали, где обитает в сей час Ян Петрович, ныне (по паспорту) Перстин Николай Михайлович.

Джейран, Курбский и Голицына прервали свои деяния приблизительно год назад.

– Прокол за проколом, – сердился Джейран, шеф авантюрно-мошеннической корпорации. – Крышку подгоняют, праведники!

Уже свыше года из цепи жуликов исчезали целые звенья: коммерческие директора, снабженцы, заведующие базами, товароведы ювелирных магазинов, начснабы трикотажных и других фабрик. На скамьи подсудимых они усаживались большими и малыми группами. Нередко сообщники, приверженцы большой наживы, лично знакомились друг с другом уже в следственных помещениях и залах суда. Грабили разобщённо – сидели рядом.

– В тесноте, да не в обиде, – говаривали жулики-весельчаки, встречаясь в тюремных камерах и давая место некоторым бывшим должностным лицам, коих они покупали, совращали и с помощью которых ограждали себя от своевременного возмездия.

Джейран фигурировал в заочных судебных приговорах под разными фамилиями. Его спасало немаловажное обстоятельство: его знало в лицо, а тем более по паспортному, имени-отчеству ограниченное число клиентов. Но ни один жулик не ведал, где он живет и под какой фамилией.

Не знали этого даже Курбский и Илона. Джейран кочевал. Проживал короткие сроки в гостиницах Ташкента, Фрунзе, Кирова, Ярославля и в других центрах областей и республик. Излюбленными городами, впрочем, были морские порты: Рига, Ленинград, Таллин, Архангельск, Мурманск, Одесса, Владивосток.

Администраторы гостиниц дружественно улыбались постоянному клиенту, горничные угождали, помня о его склонностях, у него не требовали командировочных удостоверении и не угрожали выселением из гостиниц Интуриста в дни наплыва гостей. Он не подлежал воздействию инструкций, распоряжений и прочих правил.

– Порядочный человек… Никаких тебе знакомств, никого не приводит…

– Аккуратный, – умилялись уборщицы.

Джейран не жалел улыбок и поощрительных подарков. Южные фрукты, шоколад, чулки-капрон, модные клипсы, бусы. Администраторов, зная натуру иных, одаривал наличными.

Точь-в-точь также вел себя и Курбский.

– Ученый. Академик. Интересный мужчина. До чего приятный, – аттестовали его те же лица.

По иному жила и вела себя Илона Сергеевна. У неё, правда, и роль была иная.

Недалеко от Сухуми Илона Сергеевна приобрела и капитально перестроила по своему вкусу дачу. Получилась благоустроенная вилла-модерн, названная ею – «Лотос». В гараже виллы длинный черный «шевроле».

В Москве на Малой Бронной Илона и Кутин занимают просторную квартиру. Покой «супругов» охраняют служебные документы Кутина и кривая Мотя, родственница Илоны, ловкая бестия, энергичная и хитрая, как мать-игуменья.

Чем же занимался импозантный Л. К. Курбский?

Ювелирной фабрике местной промышленности в городе Н-ске, выпускающей модные клипсы, браслеты, бусы, брошки и прочие нехитрые украшения, до зарезу нужны легкие металлы, тончайшая проволока, горный хрусталь, химикаты… Их отпускают в обрез. Для выпуска так называемого левого товара, нигде не учтенного и столь обогащающего, материалов нет. Их нужно достать. Во что бы то ни стало. Но как?

Ловкачи, дельцы, мошенники, пособники – из числа коммерческих директоров, начальников снабжения – называют лицо, от которого зависит отпуск цветного металла; анодированной проволоки, химикалий, синтетической ленты.

Джейран вводит в дело Курбского. Курбский нацеливает на это лицо Илону. Обворожительная Илона садится за руль «Волги» (в Москве доцент Кутин является владельцем чёрной «Волги»).

Илона подкатывает к главку, управлению. В приёмную входит элегантная И. С. Голицына. Секретарша, регулирующая прием, предупреждена по телефону (звонил Курбский, называя себя по-разному). Остальное решает облик Илоны и два слова, произнесенные хорошо поставленным голосом:

– Я – Голицына.

Секретарша изумлена! Восхищена. Вошла невиданно обаятельная женщина.

В кабинете Илона мгновенно решает, как ей держаться. По первому впечатлению она определяет – кто за столом? Сухарь-сердечник? Краснобай-позёр? Либо, как она выражается, твердокаменно-идейный?

Если идейный, то Илона обращается нему с просьбой. Чаще всего нелепой. Начальник пожимает плечами:

– Сожалею. Но вы обратились не по адресу.

– Извините.

– Рад бы…

Илона уходит. Садится в машину и едет либо в вышестоящую инстанцию, коей подчинен твердокаменно-идейный, либо в нижестоящую. И наконец – перед ней он, краснобай, позёр, не дурак выпить, посидеть за пулькой, поухаживать. Он заинтригован. На приём, к сожалению, никогда не приходят столь очаровательные посетительницы.

Илона обращается с пустяковой просьбой.

– И это всё, из-за чего вы беспокоили себя?