– Чем могу служить?

Илона вручила письмо. Духовное лицо предложило Илоне кресло, а само, стоя, вскрыло письмо. Прочитало. И протянуло ей письмо:

– Не имею чести знать такого…

– Позвольте, вы отец Нифонт?

– Я. Возьмите письмо.

– Но тот, кто вручал его мне, сказал…

– Повторяю, не имею чести знать.

– Я не возьму его, – Илона всхлипнула.

– Как угодно.

Духовное лицо энергично изорвало письмо и обрывки бросило на стол. Затем открыло дверь. Вошла послушница и стала у двери. Илона, пылая, не глянув на духовное лицо, вышла.

Сев в машину, долго нажимала стартер. В таком состоянии ехать нельзя, до аварии один шаг. Мотя понимающе молчала. Так просидели около десяти минут.

…Зачем она мчалась сюда… Еще год назад поклялась – с Джейраном больше никаких дел. Но этот попик, как его окрестил Курбский, способен на любую гнусность. Еще предлагал ей перебраться с ним за границу. Надо было быть безмозглой. Что ей там делать? Здесь она защищена законами, у неё есть имя, жена ученого. Л там? Этот иезуит ограбит её и продаст кому угодно.

Вспомнила Ладогова. Она его видела в Сухуми. И улетела в Москву, в Загорск. И всё из-за Джейрана. Надо узнать, не вернулся ли Ладогов или как скоро вернется в Москву.

Ладогов опять занимал её, как в те дни, когда она очаровывала этого мужлана Прохорова по указанию Джейрана и Курбского. Тогда она встретилась с Ладоговым недалеко от дачи прохвоста Дымченко. Вспомнила – каким тоном Ладогов произнес: м-да!

В тот день Илона ещё долго слышала «м-да» Ладогова. Высадив из машины Прохорова, Голицына не поехала на Малую Бронную домой, она с досадой гоняла черную «Волгу» по набережной Москвы-реки. Ладогов не выходил из головы. Плевать на его убеждения. Стоит забросить сеть. А вдруг! Курбского, Джейрана и всю эту суету к черту! Кутина в два счета вон. Жена Ладогова – не препятствие. Смазливая мещаночка – и только. Интересно, где он бывает?

На другой день Илона позвонила к Дымченко. Потребовала городской адрес Ладогова… И вообще что он знает о нём.

– Это гранит. А вообще чует каждого за версту.

– Вас не об этом спрашивают.

Разговор велся без упоминаний фамилий, имен.

– Мое дело предупредить.

– Номер его машины? Личный?

– Узнаю.

– Где бывает?

– Не знаю.

– Чем увлекается?

– Как все, футболом.

– А ещё?

– Не знаю.

– А что вы знаете?!

– Позвольте спросить, что случилось? Мы можем: встретиться?

– Никогда.

– Хорошо, узнаю. Позвоню вам.

– Я сама позвоню вам завтра. К концу дня.

Дымченко в равной степени был стяжателем и трусом. Звонок Илоны перепугал Дымченко. Что же случилось? Он встревожился.

Тридцать лет назад Влас Дымченко написал первую ложь в анкете. Не упомянул, что старший брат Афанасий атаманствовал в Винницкой области в бандах петлюровца Шепеля. Самого Власа Дымченко в 1930 году выслали вместе с отцом, крупным хуторским кулаком, в Казахстан. Из Казахстана Влас сбежал в том же 1930 году, работал кочегаром в Тюмени. Окончил плановый институт в Саратове. В паспорте изменил отчество, вместо «Григорьевич» поставил «Тимофеевич», взял отчество родственника-бедняка, которого тоже звали Власом.

Дымченко, несмотря на звонки Джейрана и Тернюка, оттягивал подписание распоряжения на незаконное получение леса. Когда позвонила Илона, он сообщил ей номер «Москвича» Ладогова.

К концу рабочего дня Илона подрулила к стоянке машин на площади Ногина и заметила двухцветный «Москвич» Ладогова. Минут двадцать шестого Ладогов сел в машину и поехал через площадь Дзержинского по Сретенке. Чёрная «Волга» шла следом. Ладогов вел машину по Ярославскому шоссе. Недалеко от поворота в сторону Яузы Илона стала обгонять Ладогова, замедлила ход и застопорила. Ладогову оставалось либо объехать её, либо остановиться. Илона вышла из машины.

– Я узнала ваш «Москвич». Здравствуйте.

Ладогов усмехнулся. Илона протянула руку. Александр Сергеевич пожал её.

– Домой, на дачу?

– Да.

– Торопитесь?

– Как всегда.

– Всё решаю мучительный вопрос – обзаводиться ли дачей?

– Собственная дача требует самоотверженности.

– А всё-таки?

– Мы неудачно стали. Мешаем движению.

– Уделите мне несколько минут.

– Пожалуйста.

Илона проехала около километра и стала у обочины. Надела черные перчатки и торопливо подняла капот «Волги». Ладогов спросил, в чем дело.

– Сама не знаю. Всю дорогу капризничает.

Ладогов предупредил – автомобилист он плохой, однако вывернул свечи… Одну свечу заменил. Илона нажала – всё в порядке.

– Вот видите, без вас я бы, как говорят шофёры, загорала где-нибудь. Вы торопитесь?

– Да. За тестем. В городе ждёт жена. Мы втроем едем в театр.

– Завидую вашей жене. Спасибо за помощь. Нарушив правила, установленные Джейраном, Илона, как бы мимоходом, сказала:

– Позвоните мне, – и назвала номер телефона.

– Хорошо, запомню.

Чёрная «Волга» понеслась дальше. Ладогов свернул влево.

«Позвонит или не позвонит?» – гадала Илона, возвращаясь в город.

Ладогов несколько раз повторил номер телефона приветливой, красивой женщины.

Утром, приехав в управление, Ладогов увидел в приёмной Дымченко с папкой «На подпись». Дымченко поклонился и хотел покинуть приёмную.

– Что у вас? – спросил Ладогов. – Зайдите ко мне.

Дымченко покорно последовал за ним.

– На подпись?

– Нет.

В папке лежало два приготовленных распоряжения – одно на три тысячи кубометров и другое на две тысячи для «Межколхозстроя», который представлял Тернюк.

– Скажите, Влас Тимофеевич, вы знакомы с той дамой, которая куда-то везла Петра Филимоновича?

Дымченко побагровел, слегка забарабанил пальцами по папке.

– Впервые видел её.

– Нет, не впервые. Вы её видели в кабинете Петра Филимоновича. Я припомнил.

– Не обратил внимания.

– На неё нельзя не обратить внимания. Я всё знаю.

– Что вы знаете, Александр Сергеевич… Не пойму вас.

– Скоро поймёте.

– Вы разговариваете со мной в таком тоне, как будто я… Я работаю в управлении двадцать лет.

– Это довод для пенсии. Я знаю, что у вас в папке. Распоряжение на отпуск непланового леса. Покажите папку.

– У меня тут чисто личное.

– Личное я читать не буду. Покажите издали, если на бумагах нет нашего штампа, я принесу извинение.

Дымченко что-то проворчал и быстро вышел из кабинета. В приёмной никого. Дымченко сунул папку под небольшой застекленный шкаф и помчался в уборную.

Ладогов поручил секретарю немедленно принести ему копии бумаг, заготовленных отделом Дымченко вчера и сегодня.

– Я встретила Власа Тимофеевича, – сказала секретарь, – он вылетел из приёмной как ракета.

– С папкой?

– Без папки.

– Тогда поищите, пожалуйста, его папку в приёмной.

Стол заперт. Шкаф также. Под столом ничего нет. Секретарь пошарила линейкой под шкафом. Показалась папка.

Через два часа Прохоров выговаривал Ладогову:

– Недоверие только нервирует аппарат… Ты выслушай. Отпуск леса «Межколхозстрою» согласован со мной. Дымченко заготовил два распоряжения. На две тысячи и на три. Какое я захочу подписать. Ты на него нажал, человек он больной… Животом страдает. Его схватило, он в приёмную, никого… До отдела бежать далеко, сунул папку под шкаф… и в уборную… Я смеялся, когда он рассказывал. Тем более мы ему, старому служаке, недавно вкатили выговор с предупреждением… А что он покровительствует украинцам, землякам, конечно, неправильно. Но понять человека можно.

– Всё это складно, но неладно, – сказал Ладогов и вышел из кабинета Прохорова.

Прохоров подписал распоряжение на две тысячи кубометров третьего сорта. Второе распоряжение подписал Дымченко, точно подделав подпись Прохорова.

Подделывать подписи он давно умел. Дымченко считал, что Прохоров никогда не вернет ему тысячу пятьсот рублей, а в убыток работать не хотел. И кто там станет проверять, сверять подписи? Распоряжение в Ломоносовск поступит к своему человеку, Панкову, начальнику лесотехнического снабжения. И концы в воду.