Крылова поднялась и вышла из комнаты. Открыла дверь парткома совнархоза… Вошла в кабинет секретаря.

– Что, Валя? – спросила заместитель секретаря парткома Покровская.

– Анна Алексеевна! Пришёл Тернюк. Распоряжение Прохорова у Панкова.

– Хорошо. Пусть Андрей действует, как мы договорились.

В отсутствие Вали Тернюк перешёл на лирические темы.

– Ох и славная дивчина ваша Валя. Не замужем ещё?

– Собирается.

– Хотя какое это может иметь значение? Я так считаю: все погулять хотят. Верно?

– Верно, – поддержал разговор Андрей.

– Ну вот, – обрадовался Тернюк. – Мы же тоже не железные. А?

– Конечно нет.

– Может, вечерком посидим в «Северном»? И Валю захватили бы!

– Это вы ей сами предложите.

– Ну-ну! Только вы немного погуляйте, когда она зайдёт.

Вернулась Валя. Андрей поднялся, многозначительно посмотрел на Валю и вышел.

Тернюк расцвел. Отставил локти и походочкой первого парня на селе подошёл к столу Вали. Без всяких предисловий открыл ящик её стола и положил что-то в шуршащем целлофане.

– Четыре пары. Импортные. Вашего размера. Разных цветов. Исключительно из уважения. Не обижайте. – Тернюк дотронулся до её плеча.

Валя покраснела. Стало жарко.

– Открою форточку, – Валя встала и быстро пошла к окну. Ей казалось, что ладонь Тернюка ещё лежит на её плече. Тернюк закрыл ящик, самодовольно вскинул голову и провел рукой по шевелюре.

– Мы договорились с Андреем, сходим вечерком в «Северный». Посидим. Мы же тоже не железные? Верно?

– Не могу. Сегодня не могу.

– Так завтра.

– И завтра не могу.

– Не могу, не могу. Дуже прошу. От усього сердца. – Тернюк для убедительности перешёл на украинский язык.

– В другой раз.

– Слово? Це по-моему. У меня для вас ещё английская, чистой шерсти, кофточка имеется. Завтра принесу.

– Нет, нет.

– Не обижайте! Прошу.

Еще до появления Тернюка в Ломоносовске начальник управления Панков позвонил директору комбината Иванову.

– Здоровеньки булы! – весело приветствовал его Панков.

– Завидуешь славе Тарапуньки? – ответил Иванов.

– Куда нам… Нам о такой славе только мечтать. Иван Иванович, я к тебе с серьезной просьбой. Завтра день рождения Виктории, моей супруги. Прошу присутствовать с Мариной Анатольевной.

– Сожалеем, но не можем. Марина Анатольевна прихворнула. Пятый день на работу не выходит.

– Не отстану. Приезжай один. Хоть на часок. Поздравишь и уедешь. Одним словом, жду.

– Приеду.

В день своего рождения Виктория Степановна устроила смотр личных достижений. Демонстрировалась новая мебель, посуда, яства и собственная внешность, результат двухмесячного курорта.

Виктория Степановна не сомневалась, у всех её гостей женского пола сейчас учащённый пульс. Чтобы ещё больше раздосадовать их, новорожденная лениво, невзначай, как бы для консультации показала гостям двухтысячерублевую импортную шубку, легкую, шикарную, а заодно и великолепное кольцо – подарок старшей сестры ко дню рождения…

За стол уселись тридцать два человека. Пили. Шутили. Изо всех сил веселились. Новый сервиз поразил всех. Поражали закуски, вина и отсутствие такта у хозяев.

За столиком сидел трудовой народ, два врача, актеры местного театра, сотрудник газеты с женой, несколько инженеров с женами – тоже труженицами, профессор лесотехнического института и Иванов, однокашник Панкова.

Панков делал вид, что веселится, но спина его чувствовала укоряющие взгляды Иванова. Он мог и не приглашать Иванова, но обстоятельства… Ах, эти обстоятельства!

Иванов и профессор-лесотехник, выйдя из-за стола, уселись на диване в кабинете хозяина. Профессор увлек Иванова рассказом о новом виде плотов, их прогрессивном построении, уменьшающем сопротивление воды, то есть более эффективном способе лесосплава.

– Есть кое-что новое и для ваших гидролотков, – сказал профессор.

Иванов тут же пригласил профессора приехать на комбинат. Хоть завтра.

– Буду рад, – согласился профессор.

Панков помешал беседе, ему нужен был Иванов.

– Пойдём на балкон. Покурим, – предложил Панков.

– Лучше погуляем.

Панков и Иванов надели осенние пальто, вышли на улицу и, как это делают все жители Ломоносовска, побрели к набережной, в сторону Северной башни бывшего гостиного двора. Стали у ограды. Молчали. Курили. Иванов швырнул вниз на влажные камни недокуренную папиросу. Не поворачивая головы, спросил: – Что с тобой, Павел?

– А что?

– Я спрашиваю – что с тобой? (После паузы.) Был парень, комсомолец, такой как все. Выпрашивал два рубля на обед и галстук, чтобы сходить в театр с девушкой. Волновался, как все, если сталкивался с неправдой. Мне помогал выполнить курсовой проект. «Хороший парень, говорили, Пашка Панков». А сейчас? Что это за великосветский раут с демонстрацией заморских сервизов, мехов, бриллиантовых колец и прочего? Какое чувство должна была вызвать у гостей, интеллигентных тружеников, ваша бестактная показуха?

– Это всё Виктория.

– И кстати, откуда такие суммы?

– Деньги Виктории.

– Наследство? Да?

– Как будто.

– Вот именно, как будто. Ну, а если и водятся деньги, то ты – коммунист и тебе не к лицу дразнить окружающих тебя людей. Где твоя скромность? Твоя квартира – это идиотский купеческий шик. Кроме того, что это за анекдотики с душком, которыми ты угощал гостей? Я спрошу тебя – чем ты недоволен? Что тебе недодала советская власть, тебе, сыну сельского счетовода? Или твоей Виктории, дочери фабричного плотника?

– Ты прав, – быстро согласился Панков.

– За эти анекдотики я бы тебе так всыпал… И я не лишен чувства юмора, ты это знаешь… Ты, повторяю, как последний мещанин, пытался показать себя, этаким вольнодумцем, недовольным чем-то. Я тоже недоволен! Да, недоволен, что развелись такие, как ты. Коллектив бумкомбината – четыреста коммунистов, начиная от крановщика и кончая главным инженером, работают, живут, как все советские люди, думают, как лучше выполнить свой долг. Если они чем-либо недовольны, скажут громко, всенародно. Послушал бы ты молодых специалистов комбината.

Панков как пригвожденный смотрел на огни противоположного берега, словно он сам стоял на другом берегу и оттуда слушал Иванова… Иванов умолк, чувствуя, что напрасно обличал, убеждал…

– Я пойду. Меня у твоего дома ждёт Корюшкин.

– Знаю такого шофера, – усмехнулся Панков. – Его вытурили из совнархоза.

– Верно. Вытурили. Сейчас Корюшкин заместитель заведующего гаражом. И отлично работает.

– Приятно слышать. Прошли мимо управления морского судоходства, красивого здания с антеннами радиостанции над башней.

– Иван, у меня к тебе просьба. В Москве я обещал срочно отгрузить украинским колхозам немного лесу. Прохоров поддержал. Выдели пару тысяч кубометров.

– Ты же знаешь, пилорамы комбината работают на экспорт. Все пиломатериалы первого сорта.

– Именно первого сорта я и обещал.

– Не могу.

– Неужели комбинат не в состоянии?

– В состоянии. Но работники комбината справедливо скажут: «Иванов пошёл навстречу своему дружку Панкову».

– А если обком даст указание?

– Немедленно выполню. На производственной летучке сообщу: «Обком просит или указывает, а это одно и то же, повысить ритм для помощи украинским колхозам». Никто слова не скажет. Сделают. Когда я звоню в цех и прошу сделать то-то, немедленно следует ответ: «Есть, Иван Иванович», В этом ответе я слышу доверие, уважение и понимание – Иванов зря не потребует.

– Неужели откажешь мне?

– Уже отказал. Ну, будь здоров.

Корюшкин точно минута в минуту подкатил к дому Панкова и открыл дверцу «ЗИЛа». Машина плавно пошла по шоссе. Проехали километров десять. Иванов вспомнил слова Панкова: «Его вытурили из совнархоза».

– Между прочим, когда вы, Григорий Федорович, впервые приехали за мной, я понял – опоздал потому, что съездил «налево», – сказал Иванов.