И прежде чем Дэррик понял, что происходит, он провалился в поджидающую его черноту, не желая больше возвращаться. Никогда.

Дэррик, закинув руки за голову, лежал на своей койке на борту «Одинокой звезды», пытаясь не думать о снах, преследующих его вот уже две ночи. В этих снах Мэт был все еще жив, а сам Дэррик жил со своими родителями при мясной лавке в Дальних Холмах. А ведь с тех пор, как сбежал, Дэррик ни разу туда не возвращался.

Мэт, однако, при случае навещал свою семью: садился на торговые корабли или даже подписывал временный контракт охранника груза, испрашивая во флоте Западных Пределов отпуск. Дэррик всегда подозревал, что Мэт наведывался домой, к семье, не так часто, как ему хотелось бы. Но Мэт считал, что у него еще куча времени. Таков уж был его характер: он никогда и ни с чем не торопился, зная, что всему свое время и свое место.

А теперь Мэт никогда уже не вернется домой. Дэррик справился с накатившей болью прежде, чем она сумела улизнуть из-под его контроля. Этот контроль давно уже стал тверд как камень. Он выстраивал его тщательно, от побоев к побоям, от одних сказанных отцом жестоких слов к другим, пока контроль не окреп и не стал надежен, как кузнечная наковальня.

Он повернул голову, чувствуя, как от движения сразу заломило спину, шею, плечи, — последствия восхождения на гору позапрошлой ночью. Зато теперь он видел иллюминатор, за которым поблескивала изумрудно-голубая вода Западного Залива. Судя по тому, как лучи падают в океан, сейчас полдень — почти полдень.

Лежа на своей подвесной койке, медленно дыша, успокаивая себя и контролируя боль, угрожающую перехлестнуть возведенные им границы, он ждал. Он пытался считать удары сердца, ощущая, как отдаются они в голове, но, когда пробуешь измерить время, ожидание становится слишком трудным. Лучше оцепенеть, не шевелиться и не позволить ничему касаться себя.

Потом послышалась боцманская дудка. Она издавала пронзительный дребезжащий свист, отчего-то кажущийся приятным по сравнению с непрерывным плеском океана, созывая экипаж.

Дэррик закрыл глаза и попытался ничего не представлять, ни о чем не вспоминать. Но кислый запах заплесневевшего сена на чердаке над стойлами, в которых отец держал животных, ожидающих ножа мясника, заполнил его ноздри. И перед глазами Дэррика мелькнул Мэт Харинг, девяти лет от роду, в одежде, которая была ему слишком велика, спрыгнувший с крыши и приземлившийся на сеновале. Мэт взобрался по дымоходу коптильни, примыкающей к сараю за мясной лавкой, и проделал дырку в крыше, чтобы попасть на чердак.

Эй, - сказал Мэт, роясь в карманах болтающейся на нем рубахи и извлекая сыр и яблоки, — что-то я вчера тебя нигде не видел. Вот я и подумал, что найду тебя тут.

Стыдясь, что все тело его покрыто синяками, Дэррик попытался рассердиться и прогнать друга. Однако трудно быть убедительным, когда вынужден вести себя очень тихо. Повысить голос, привлечь внимание отца, дать ему знать, что кто-то еще осведомлен о наказании, — нет, это невозможно. И когда Мэт выгрузил яблоки и сыр, добавив еще и увядший цветок, задачей которого было придать пиршеству более торжественный, а может, шутливый вид, Дэррик не сумел притвориться и найти отговорку, и даже смущение не обуздало его голод.

Если бы отец проведал о визитах Мэта, Дэррик знал, что никогда бы больше не увидел друга.

Моряк открыл глаза и уставился в потолок. Вот он и не увидит его больше. Дэррик впал в холодное оцепенение, которым прикрывался, когда чувствовал, что больше не выдержит. Он надел его как доспехи, где каждая часть идеально подогнана к другой. Все, в нем больше нет места слабости.

Дудка заиграла снова.

Дверь в офицерский кубрик открылась без предупреждения.

Дэррик не повернулся. Кто бы это ни был, он может убираться, так будет лучше для всех.

— Офицер Лэнг, — произнес звучный властный голос.

Рефлекс победил боль потери и стены, воздвигнутые Дэрриком, — он поспешно извернулся на койке, ловко выпрыгнул из нее, хотя корабль именно в момент зарылся носом в набежавшую волну, и приземлился на ноги уже весь внимание.

— Я, сэр, — быстро отозвался Дэррик.

У входа стоял капитан Толлифер — высокий крепкий мужчина на исходе четвертого десятка. Седина чуть тронула пышные бакенбарды, обрамляющие очень чисто выбритое лицо. Волосы капитана, как и положено, были собраны в косицу, а одет он был в свою лучшую форму флота Западных Пределов — зеленую с золотыми петлицами. В руках капитан держал треуголку. Сапоги его сияли, как только что отполированное черное дерево.

— Офицер Лэнг, — сказал капитан, — вы случайно не проверяли в последнее время слух?

— В последнее время — нет, сэр. — Дэррик застыл по стойке «смирно».

— Тогда я настаиваю, чтобы по прибытии в порт Западных Пределов послезавтра — да будет на то воля Света — вы доложились доктору и прошли обследование.

— Так точно, сэр. Я так и сделаю, сэр.

— Я упомянул об этом, офицер, — пояснил капитан, — потому что сам ясно слышал сигнал «свистать всех наверх».

— Да, сэр. Я тоже слышал.

Толлифер пытливо приподнял бровь.

— Я подумал, что могу быть освобожден от этого, сэр, — сказал Дэррик.

— Это похороны члена моей команды, — твердо проговорил Толлифер. — Человека, погибшего смертью храбрых при выполнении своих обязанностей. Никто не может быть освобожден от этого.

— Прошу прощения, капитан, — ответил Дэррик, — я подумал, что мне можно не присутствовать, потому что Мэт Харинг был моим другом.

И я был одним из тех, из-за кого он погиб.

— Место друга рядом с другом.

Голос Дэррика остался ровен и бесстрастен, и он радовался, что и внутри у него все точно так же.

— Я ничего больше не могу для него сделать. Тело, лежащее на палубе, — это не Мэт Харинг.

— Вы можете для него встать, офицер Лэнг, — сказал капитан, — встать перед его соратниками и друзьями. Я полагаю, господин Харинг ожидал бы этого от вас. Как он ожидал бы от меня этого разговора с вами.

— Да, сэр.

— Так что я полагаю, вы сейчас приведете себя в порядок, — кивнул капитан Толлифер, — и относительно быстро подниметесь наверх.

— Так точно, сэр.

Даже при всем уважении к капитану и страхе потерять место Дэррик едва сдержал едкий отказ, пришедший ему на ум. Горе по Мэту было его собственным, оно не принадлежало флоту Западных Пределов.

Капитан развернулся, чтобы уйти, но остановился у двери и заговорил, серьезно глядя на Дэррика:

— Я терял друзей, офицер Лэнг. Это всегда тяжело. Мы организуем похороны, чтобы проводить их достойно. Это делается не для того, чтобы забыть, но чтобы отдать друзьям последний долг и помочь им занять вечное место в наших сердцах. В мире рождается не так уж много людей, которые никогда не должны быть забыты. Мэт Харинг — один из них, и я горжусь, что служил вместе с ним и знал его. Я говорю это не как командир, который обязан соблюдать порядок и процедуры на борту своего корабля, просто хотел, чтобы вы знали это.

— Спасибо, сэр, — проговорил Дэррик.

Капитан надел шляпу:

— Я дам вам время, чтобы подготовиться, офицер Лэнг. Разумное время. Пожалуйста, поторопитесь.

— Да, сэр.

Дэррик смотрел вслед капитану, чувствуя, как закипает в нем боль, превращаясь в гнев, притягивающий к себе как магнит всю старую ярость, сдерживаемую так долго. Он, дрожа, зажмурился, потом сделал долгий выдох и снова загнал эмоции внутрь.

Открыв глаза, он сказал себе, что ничего не чувствует. Если ты ничего не чувствуешь, тебе невозможное причинить вред. Этому его тоже научил отец.

Механически, игнорируя даже физическую боль, не отпускающую его тело с той ночи, Дэррик подошел к изножью своей койки и открыл рундучок. После бегства из порта Таурук он еще не приступал к своим корабельным обязанностям. Впрочем, как и весь экипаж, за исключением Малдрина, который просто не мог валяться в постели, когда столько всего нужно сделать.