– Видимо, так решили боги, – медленно роняя слова, выговорила я. – Кто мы такие, чтобы спорить с Двуликими?

– Боги? – фыркнула Анэйро, протестующе тряхнув головой. – Как странно слышать о богах от вас, мама! Вы ведь не верите в них?

– Боги для меня – высшая справедливость. Я знаю, она существует. Достаточно пожила на свете, чтобы убедиться в этом. Все мы в итоге получаем то, что заслужили, даже если не достаёт храбрости признать правоту судьбы.

– Отец такое заслужил? Этого подлого удара со спины из толпы черни? Да как посмели они поднять руку на своего короля?!

Бедная моя девочка! Её вселенная, знакомая и безопасная, где всё было так светло и ясно, сгинула в одночасье.

Даже принцессам иногда приходится узнавать, что они так же смертны, как нижайшие из их подданных.

До сих пор Анэйро пребывала в твёрдом убеждении, что мир подчиняется ей, как хорошо взнузданная лошадь умелому седоку. Но в нём если абсолютная власть и существует, то отдана она только богам.

Короли не боги – просто люди в короне. Но тем, кто родился на подножье трона, наверное, трудно это осознать?

– Я обо всём позабочусь, моя звездочка, – погладила я дочку по мокрой от слёз щеке. – Ступай, отдохни. Завтра тяжёлый день.

Завтра похороны Дик*Кар*Стала.

Завтра я навсегда прощусь с ним.

Я стану одинокой? Нет! Стану свободной.

Я не призналась бы в этом никому, даже под самой жестокой пыткой, но себе-то ведь можно? Сиобрян, с первого дня знакомства, стал для меня золотой клеткой. Клеткой, обеспечивающий безопасность и комфорт, в ней было сытно и тепло. Жизнь текла по раз и навсегда заведённому порядку.

Но всё равно клетка эта клетка.

Вы знаете, что чувствует комнатная птичка, проснувшись однажды и увидев, что клетка разгромлена? Больше нет решётки, нет кормушки и поилки, привычного насеста, нет уверенности в завтрашнем дне. Но и прутьев между тобой и небом тоже нет!

Ты свободен лететь куда захочешь.

Когда несколькими часами ранее я приказала Эллоиссенту уходить, я не испытала ничего. Моё сердце молчало.

Любовь – тоже клетка, ломающая крылья.

Никто из мужчин больше не будет мной командовать и манипулировать. Я свободна и такой останусь до самой смерти.

Сейчас казалось глупостью сама мысль променять могущество на сомнительные радости любви.

Маленький домик в лесу, запорошенном снегом?

Возможность дожидаться любимого по вечерам?

А если любимый зовется Эллоиссент Чеаррэ, то ждать придётся ой, как долго. Ведь в любом из городов Эдонии так много борделей, в борделях так много дешёвых шлюх, дорогой выпивки, смазливых мальчиков и наркоты, что вся моя жизнь могла превратиться в одно нескончаемое ожидание, пропитанное ненавистью и слезами.

Конечно, я тогда верила, что он исправится.

Глупые дурёхи всегда так думают. И всегда – верят. Одних жизнь избавляет от необходимости узнать цену своей ошибки, других – нет. Но в пятнадцать лет все бабы дуры. Все, без исключения. Даже самые умные.

А после тридцати в большинстве своём становятся стервами, не ищущими ни любви, ни понимания, ни верности, ни нежности. Хороший секс, если повезёт да кошелёк, чтобы обеспечить себе безбедное существование – вот и весь счастливый бабий удел.

Мне повезло. Без секса я обходиться научилась прекрасно, а в качестве кошелька у меня вся королевская казна.

Никаких прутьев. Никаких клеток. Полная свобода.

Отчего ж так тошно?

Если подумать, да что такое это небо? Бесконечная синева, в которой совершенно ничего нет.

Стоит ли куда-то лететь?

***

На панихиду в Главном Храме собралось всё высшее дворянство Фиара.

Горели высокие, толстые ароматические свечи. Щедро расточались благовония.

Паула громко рыдала над телом Фабриана, билась в истерике, дергалась, как марионетка в руках матери и тётки, герцогинь Флоуксор и Рэйвели.

За их спинами с постными минами стояла группа поддержки.

Ещё бы! Наверное, уже представляли себя у подножья трона, а тут такой пассаж?

И ведь ещё неизвестно, как новая власть отнесётся к семье той, что была замешена в смерти Темного Властелина?

Казнить не стану. Сошлю в провинцию и будет с них.

Паула всё рыдала.

Печально это, почти стать королевой и вот, в следующую секунду ты уже никто, отыгранная в партии фигура.

Я бы в своё время была такому только рада, но мы с Паулой разные люди.

Риан держался достойно.

Если Сиобрян мог видеть сейчас сына, наверняка гордится бы им. Скорбь Риана, неподдельная и искренняя, была сдержанной и строгой, как и подобает королям.

Анэйро слёзы красили.

Её красота и хрупкость, ещё более трогательные в печали, вызывали у людей прилив сентиментальных чувств.

Из всей нашей королевской семьи выродков только моя дочь не вызывала у людей неприязни. Принцессу Дик*Кар*Стал народ любил.

Лэш словно стал тенью самого себя. Даже волосы его словно утратили краски, сделавшись тусклыми.

Марайя, стоявшая по правую руку от мужа, как всегда, выглядела свежее майской розы. Копна светлых волос короной лежала на голове, взгляд светлый и безмятежный – красива, как ангел. Никакое чёрное траурное одеяние не могло этого изменить.

У Пресвятейших, у всех, без исключения, были скорбно вытянутые, постные лица. Их планы, вынашиваемые десятилетиями, сыграли в ящик, вместе с возлюбленным принцем. Чтобы вновь начать плести интриги, ещё нужно найти фигуру на роль лидера.

Задачка не из лёгких. Так сразу, на вскидку, не справиться. Всех братцев своего батюшки, дядьёв и сыновей их, кузенов своих, даже некоторых племянников – словом, почти всех, в ком текла кровь династии, Сиобрян предусмотрительно казнил.

Справедливости ради – ему давали повод. Бесконечные заговоры и интриги даже святого выведут из себя. А Сиобрян святым не был и не стремился им стать.

Маршал с супругой, главный казначей с супругой, главный конюший с супругой, главный гофмейстер с супругой, премьер-министр, для приятного разнообразия, без супруги (недавно овдовел). Эти все в первом ряду. Очи в пол, руки молитвенно сжаты. Воплощенная печаль, скорбь, верноподданническая преданность.

Взгляд скользил, задерживаясь на деталях их туалета, причёсок, нюансах в выражении лиц.

А мысли витали вокруг одного и того же – убийца здесь.

Не тот, который, словно нож, привёл в исполнение чужую волю, а тот, кто эту волю имел. И концов не найдёшь. Верные подданные постарались уничтожить любую ниточку, что могла протянуться от заказчика к исполнителю: ублюдок, посмевший поднять руку на моего мужа был мёртв. Его зарезали прямо в камере. Так что «языка» нет.

Увидев Эллоиссента, я с трудом удержалась от желания протереть глаза.

Что он здесь делает? Я же приказала ему уехать.

На мгновение сердце дрогнуло. Красота Чеаррэ всё ещё имела надо мной власть, хотя и не такую сильную, как прежде.

Пролетевшие годы не добавили ему ни крепости телесной, ни стати мужской. Не изменили его нечеловечески дивной, лунной красоты, когда-то так сильно меня пленившей, что я готова была пойти за ним по первому зову хоть за грань Мира Трёх Лун.

Роскошные чёрные волосы заколоты на затылке шпильками. В глазах, в самой глубине яркой кошачьей зелени, таилась неистребимая, неизлечимая тоска, почти боль.

Захотелось, как когда-то давно, коснуться его лица и перенестись, хоть на миг, в ту реальность, которой у нас никогда с ним не было.

И не будет.

В ту реальность, где Эллоиссент не был подстилкой для многих, а принадлежал только мне. Где он не нёс на себе печать своего проклятия, а я – своего.

В той реальности я не была чудовищем, королевской гончей из бездны, бездушной стервой, способной, глазом не моргнув, убивать людей.

Память услужливо, совсем ни к чему, напомнила о том, какой гладкой была кожа на его худой груди, какими чувственными и разгарчивыми – губы.

О том, что когда-то давно, обнимая меня, этот человек говорил мне о сердце, душе, любви и звездах.