Какая сила заставляла меня это терпеть?

Почему бы, в самом деле, не оторвать поганцу голову?

Но что-то удерживало меня.

Смутная тоска. Интуиция.

– А тебе? – спросила я.

– Мне? Что – мне? – дёрнул он бровью.

– Сколько тебе лет?

Он уставился на меня прозрачными, яркими, ледяными, насмешливыми глазами.

Воздуха в камере почти не стало.

Такого не может быть.

Я накручиваю саму себя.

Такого просто не может быть.

– Шестнадцать.

Лейриану, если он ещё жив, сейчас столько же.

Я закрыла глаза, стараясь отгородиться от недобрых предчувствий.

Не получалось.

В жизни было много горьких моментов.

Были откровенно ужасные, такие, от которых до сих пор стыла в жилах кровь. Я старалась не оглядываться назад из страха наткнуться на них.

Тело матери, обгоревшее, но всё ещё узнаваемое, прикрученное закоптившимися цепями к почерневшему от пламени столбу.

Толпа, окружившая нас.

Лица людей, искажённые от ярости и предвкушения чужих страданий.

Я умерла тогда впервые. То, что вышло из огня, очень мало общего имело с прежней Одиффэ Сирэнно.

Голова Дэйрека в моих руках и насмешливое лицо Миарона, жестоко преподавшего мне урок: мужчины не терпят соперников.

Обуглившийся от верхового пожала лес и уверенность, что я потеряла единственных, кем дорожила – сына и Эла. И жизнь потеряла смысл.

Агония растянулась. Казнь отсрочили, но не отменили – труп Миарона у меня на руках и исчезновение Лейриана.

И вот теперь – это.

***

Не было никаких подтверждений тому, что мальчик, закованный в кандалы, и есть мой потерянный сын.

Но я чувствовала, знала – это он.

Тысячу тысяч раз представляла я себе нашу возможную встречу.

Тысячу тысяч раз.

Никогда она не виделась мне лёгкой.

Я не принадлежу к неизлечимым оптимистам, что б его! Лечили меня довольно жёстко и слишком многие. Практически всю мою жизнь.

Нет, я не ждала, что будет легко и радостно.

Но Двуликие! Действительность превзошла все ожидания.

Он не просто пытался убить королеву Фиара – он пытался убить меня, сводя личные счёты.

Он знал, кто я.

И сейчас, глядя мне в глаза, ухмылялся, будто подтверждая мои догадки.

Глядел безотрывно, изучающе, с вызовом. Словно пироман, поднёсший спички к бочку с порохом, с восторгом ожидающий, когда ж бабахнет?

В многомиллионном государстве какова вероятность того, что твой потерянный много лет назад ребёнок окажется твоим же несостоявшимся убийцей? Она должна быть равна нулю.

Но глядя в лицо с яркими, зелёными, насмешливо изучающими меня глазами, я точно знала, что не ошибаюсь.

Я узнавала эту кукольную внешность. Узнала это выражение.

Я знала, кто стоит передо мной.

Но я не представляла, что с этим делать.

– Увидели что-то страшное, маэра? – с издёвкой протянул пленник. – Неужели вас испугало вот это? – он поднял тонкие запястья.

На белой коже тяжёлый, местами острый, металл оставил кровоточащий царапины.

– Мне говорили, вы ничего не боитесь. Увидеть это выражение страха на вашем лице стоило того, чтобы рискнуть жизнью. Да я никогда и не мечтал жить долго и счастливо.

– Кто?

– Что – кто?

– Кто говорил тебе обо мне?

Нагловатая ухмылка сделалась шире:

– А вы упёртая и упрямая. Всё пытаетесь раскрыть заговор? Королям ведь повсюду видятся заговоры, иначе они не отрывали головы на право и налево, верно ведь? У вас, ваше величество, сигаретки не найдётся?

– Знала бы, что моему убийце захочется покурить, непременно прихватила бы их с собой. А так, прости, но – нет.

– Я пришёл сам по себе. Хотите верьте – хотите нет.

– Верю.

Видно что-то в моём голосе его насторожило.

Взгляд сделался острее, как у коршуна, упустившего из вида добычу.

– Вы удовлетворитесь моими ответами? Вот так вот просто? Не станете ничего выпытывать? Не станете пытать? Какая скука! Я-то надеялся на что-нибудь погорячее.

– Пытать тебя лично? Глупый мальчишка. Для этого у меня есть палачи. Они охотно займутся своей работой. Всё, что я хотела, я уже видела.

Повернувшись к нему спиной, я шагнула к двери.

Конечно, я не позволю его пытать. Не позволю и волоску упасть с его драгоценной головы, но ему об этом знать пока не стоит.

– Не торопитесь, маэра. Возможно, вам стоило бы посмотреть внимательнее?

Мои сомнения в том, что мальчишка шёл ко мне целенаправленно, только укреплялись.

– Думаешь, есть что рассматривать? – притворяясь ледяной и равнодушной, холодно роняла я нарочито жестокие слова. – Я видела лицо своего убийцы. Лицо неудачника, не способного достигнуть поставленной цели. Жалкое зрелище, если честно.

Я чувствовала, как ярость и боль буквально разрывают мальчишку пополам.

– Конечно, маэра, – процедил он. – Ваше желание уйти легко понять. У вас сегодня был трудный день. Вы похоронили любимого мужа. Теперь, наверное, торопитесь к любимым детям, нуждающимся в материнской ласке и поддержке?

Сердце сжалось. Его упрёки достигали цели.

Но мне нужно, чтобы он высказался до конца. Мне мало интуиции. Нужны факты.

– Вы же такая примерная жена и мать. Адская гончая короля.

– Не понимаю, – глянула я в его сторону, обернувшись, поверх плеча. – Тебе так важно успеть перед смертью сообщить мне весь набор банальностей? Я знаю всё, что обо мне говорят такие, как ты: демон, дура, стерва, рыжая лявра, королевская подстилка. Всё я это слышала тысячу раз от разных людей, произнесённое с различной степенью ненависти. Ты прав. День выдался слишком долгим и трудным, чтобы тратиться на это. Мне пора наверх, к моим детям.

– Твои дорогие детки привыкли к тому, чтобы мамочка утирала им на ночь носики?

Я видела, он из кожи лез, чтобы меня задеть.

И задевал.

Не словами. Тем, что стояло за ними.

Повернувшись к нему, я скрестила руки и со спокойной насмешливостью поглядела на него:

– Верно. А ты, наверное, совсем к другому привык. Что? У тебя не было мамочки, способной утереть носик на ночь?

Я откровенно его подначивала

И он купился.

Что делать? В шестнадцать лет какими бы крутыми мы себя не считали, все мы ещё немного дети. Обида и боль срывают с наших лиц маски, открывая их.

– Моя мать была тупая наглая шлюха, не сумевшая держать ноги вместе! Похотливая тварь, у которой достоинства, как у сучки во время течки. А когда пузо полезло на нос, всё, на что её хватило – бросить меня в приюте. Было бы честнее придушить. Но на это её хваленной храбрости не хватило. Она меня просто выкинула, чтобы я не усложнял ей жизнь.

Его слова ударили больнее, чем я думала.

Всё было не так.

То, что я годами чувствовала к Чеаррэ, никак нельзя было назвать похотью. Мой первенец родился в любви, которая закончилась плачевно, потому что обстоятельства были сильнее нас. Но история этой любви была по-своему красивой, хоть и горькой, как плоды калины.

Я никогда не отрекалась от своих чувств к Эллоиссенту.

Никакая угроза, даже самого сурового наказания, не могли заставить сделать меня это.

И пусть время и жизнь оставили лишь тлеющие головёшки от когда-то горячего костра, то, что связывало меня с твоим отцом, мальчик, было не похотью.

И уж тем более я никогда бы не отреклась бы от тебя. Я скорее дала бы разрубить себя по частям.

Чтобы вернуть тебя, я родила на свет наследников династии Дик*Кар*Сталов, практически сломав остатки того, что когда-то было мной. А потом благодаря Риану и Анэйро воскресла вновь, как Жар-Птица, из прогоревших углей.

Но я никогда не умела говорить о чувствах.

Любила всегда молча.

Сожалела – молча.

Раскаивалась – тоже молча.

Слова любви я могла говорить только моим детям.

Другим моим детям.

– Если так, то это очень грустно, мальчик. Твоему горькому детству можно посочувствовать. Но при чём здесь я?