Почувствовав движение в темноте, она приподнялась на локте. Совсем близко чавкнула мокрая земля, прошелестели влажные стебли.

— Хан?

Хан, как всегда неожиданно, оказался рядом. Присел на одеяло.

— Он здесь. Ли.

— Прекрасно.

— Ты должна отдать его мне.

— Он твой, — отрешенно глядя перед собой, произнесла Лилит. Встала, провела по обнаженному телу руками, стряхивая прилипшие соринки. — Подай мне одежду.

— Ли, будь осторожна. Он единственный, кто может остановить тебя.

— Меня уже никто не остановит. — Лилит засмеялась низким грудным смехом.

Забросила на плечо накидку и стала подниматься вверх по холму.

На его плоской вершине в небо взлетел язык пламени. Протяжное «о-о-ах!» понеслось над пустошью — в круг избранных вошла Великая Крыса.

Тьма окончательно загустела, накрыла непроницаемым куполом холм. Над пустошью нависла гнетущая предгрозовая тишина. А церемония вступила в тот этап, что зовется мистиками «состояние вязкого воздуха». Собравшиеся действительно дышали с трудом, словно под бременем невидимой тяжести, по щекам градом катился пот. Глаза у тех, кто еще мог смотреть вокруг, горели лихорадочным нездоровым огнем. Но большинство расширенными неподвижными глазами смотрели на слабые языки пламени, лизавшие толстые поленья.

Мужчина в черной рясе склонился над едва тлеющим костром и нараспев запричитал:

— Ветви девяти деревьев я зажгу от свечи, девять трав я брошу в огонь, масло девяти цветов я пролью в него, пусть мой костер горит ярче звезд, освещая путь тому, кого мы зовем.

Он бросил в огонь сноп сухой травы, облил маслянистой жидкостью из чаши. Поленья затрещали, и вдруг в небо взлетел ослепительно яркий язык пламени.

Протяжное «о-о-ах!» понеслось над пустошью.

Максимов поднял голову и осмотрелся.

Двенадцать человек сидели на коленях, образуя круг. В центре круга на земле выложили из белых камней звезду. С внешней стороны круга по четырем углам, охраняя стороны света, неподвижно замерли четыре фигуры в островерхих капюшонах, пламя костра играло на клинках их мечей. Максимов не смог оценить боевые способности охраны, тела скрывались под свободными одеждами, но не стал себя тешить иллюзиями, четверо с мечами против одного со стилетом — расклад не самый удачный.

Покосился на Вику. Судя по всему, он остался без напарника. Вика не выпила ритуального вина из чаши, которую пустили по кругу перед началом церемонии, как учил, лишь пригубила вино, а сглотнула слюну, собранную во рту. Но, впуская в круг, всех окурили подозрительно пахнущим дымом и смазали ладони, пятки и грудь душистой мазью. Она холодила кожу, как мятное масло, но явно подмешали еще что— то. Всё вместе плюс монотонное разноголосое пение и ритмичное уханье барабана сделали свое дело: Вика то и дело закатывала глаза и безвольно заваливала голову. Если бы не Максимов, время от времени сжимавший ее кисть так, что похрустывали косточки, она уже давно погрузилась бы в транс, как и большинство сидящих в круге.

Максимов опустил голову и стал незаметно наблюдать за женщиной, вошедшей в круг света. Она замерла, вскинув полумесяцем руку. Гордая осанка просматривалась даже сквозь свободный балахон с вышитым золотом орнаментом. Голову ее украшал странный убор с серебристыми рогами в виде полумесяца, плотная вуаль закрывала лицо.

Магистр, мужчина в белых одеждах, кружась так, что разлетались края рясы, дважды обошел круг и замер по другую сторону костра, напротив женщины. Он запрокинул голову, скрестив руки на груди. Максимов знал, что сейчас поза Магистра шабаша символизирует Смерть и ее безоговорочную власть, а женщина, вскинувшая руки, — небо и Луну.

Женщина стала медленно раскачиваться и низким грудным голосом затянула:

— Я стою к Востоку, я молюсь о покровительстве. Я умоляю тебя, Могущественный Господин Света, Хранитель Неба, Солнце Полуночи, приди к нам. Я зову тебя на Землю.

— Мы зовем тебя, Рогатый бог, мы зовем тебя, Рогатый бог, мы зовем тебя, Рогатый бог, — затянул шабаш. Им вторило невнятное эхо голосов тех, кто остался во внешнем круге, метрах в двадцати от костра.

— И-о-ах-воох-айи! — протяжно, как эвенк, завыл Магистр.

Шабаш подхватил приветствие, повторял и тянул до тех пор, пока не грохнул барабан.

Издав хриплый крик, женщина плашмя рухнула на землю, стала бить по ней кулаком, словно пыталась достучаться в запертую дверь. Три удара, еще три, еще три. Трижды три — число, вызывающее Великих.

— Херда, Херда, Херда! Матерь Человечества, заклинаю тебя всеми известными именами. Приди к нам, Великая матерь, и соединись с Господином Света.

Она вскочила на ноги, протяжно завыла, разбросав в стороны руки.

Магистр вскинул над головой руку, пальцы показывали «рогульку». Разбуженные бешеным ритмом барабана сидящие в круге вскинули руки над головами, сложили из пальцев рокеровскую «рогульку» и стали тыкать ею в небо, криками и воем все больше вводя себя в экстаз. Максимову пришлось орать вместе со всеми, на какое— то мгновение волна всеобщего безумия захватила и его, показалось, что видит себя со стороны, потом вдруг сознание помутнело и ощущение собственного тела исчезло…

…Она была прекрасна дикой, языческой красотой. Первозданный огонь жег ее изнутри, заставлял высоко подниматься грудь, трепетать тонкие крылья носа. Сочные влажные губы дрожали в сладострастной улыбке. В ее взгляде было столько необузданной силы, что он физически ощущал, как его засасывают, непоборимо затягивают два клокочущих водоворота. Слабость растопила мышцы, он понял, еще немного, и он уже не в силах будет противостоять ей. И тогда он, гортанно вскрикнув, взмахнул мечом, прочертив серебряную дугу наискосок раз, потом еще раз…

Максимов изо всех сил вонзил ногти в колено, боль вернула к реальности. Долгими вдохами восстановил дыхание. Заставил себя ощутить прикосновения ветра к коже, жар близкого костра, холод земли и покалывание травинок под босыми ступнями. Помогло. Хмарь в голове постепенно исчезла.

А вокруг бесновались ведьмаки и ведьмы, уже окончательно потерявшие все человеческое. Максимов сквозь полуприкрытые веки следил, как все больше и больше проступает в лицах, высвеченных огнем, безумие.

— Ко мне, дочери Великой Крысы! Ко мне! — закричала женщина и сбросила с плеч накидку.

Максимов отметил, что тело у нее не безобразно старое, хоть и не расплылось, но достаточно изношенное, чтобы ошибиться в возрасте. Госпожа Великая Крыса оказалась старшей не только по званию, но и по возрасту. Все шесть молодых ведьм вскочили на ноги, рванули с себя одежды и бросились на зов своей госпожи. А она уже пошла в пляс вокруг костра, мелко притопывая пятками по плотному ковру из сухой травы. Ведьмы пристроились вслед, и живая цепочка стала змеиться между сидящими на коленях мужчинами. Они отрывисто выкрикивали какие-то странные слова в такт все убыстряющемуся бою барабана.

В мелькании обнаженных тел, раскрашенных оранжевыми бликами огня, Максимов не смог различить Вику. Все ведьмы были одинаковыми — молодыми, гибкими и дикими от охватившего их первобытного безумия.

Кто-то бросил в костер сноп травы, огонь на секунду погас, по земле пополз плотный пахучий дым, потом с треском ввысь взметнулось пламя. Горящие звездочки подхватил, закружил ветер. Магистр проревел что-то нечленораздельное, эхом отозвался дальний круг зрителей. Ведьмы как по команде ничком упали на землю. Мужчины стали ритмично бить ладонями о землю.

Госпожа Великая Крыса водрузила на голову маску остромордого зверя, раскинув руки, замерла напротив костра.

— Эко, эко, Азерак, Эко, эко, Зомерак, Эко, эко, Гернуннос, Эко, эко, Арада! — низким голосом проревел Магистр, встав за спиной Великой Крысы.

Вслед за частыми ударами барабана все начали выкрикивать странные слова заклинания:

— Багаби лача бачабе, ламак качи ачабаба, Карел-луйас! Ламак лама Бачалуйяс, габахаги Сабалуйяс, Бабуолас! Лагос ата Габуолас, самахак ата фемйолас, Харрахайя!