Когда Босх вернулся на прежнее место у перил, его внимание привлекло неясное движение внизу. Приглядевшись, он увидел койота, вынюхивающего что-то среди сосновой хвои и мусора, покрывавших землю под деревьями у дамбы. Животное было маленьким, и его шубка была грязной, местами шерсть полностью вылезла. Лишь совсем небольшое количество этих зверей оставалось сейчас в охраняемых зонах, под защитой города, где они добывали пропитание, копаясь в отбросах, остающихся после таких же промышляющих отбросами людей.

– Его сейчас вытаскивают, – услышал он за спиной. Босх обернулся и увидел одного из патрульных, высланных на место преступления. Он кивнул и последовал за ним, а затем, поднырнув под желтую ленту, снова приблизился к трубе.

Гулкая какофония из ворчанья, кряхтенья и пыхтения доносилась из входного отверстия трубы, изрисованной письменами граффити. Наконец оттуда, пятясь задом, выбрался человек без рубашки, с изрядно перепачканной и исцарапанной спиной, таща за собой толстое черное пластиковое полотнище, на котором лежало тело. Мертвец по-прежнему лежал лицом вверх, и его голова и руки были по-прежнему почти полностью скрыты завернутой наверх черной рубашкой. Босх огляделся в поисках Донована и увидел, что тот укладывает видеокамеру в заднюю часть голубого микроавтобуса с криминалистическим оборудованием. Гарри подошел к нему.

– Знаешь, мне понадобится, чтобы ты еще раз туда слазил. Весь этот тамошний хлам, газеты, жестянки, пакеты… я там заметил несколько шприцев и ватные тампоны. Мне надо, чтобы все это было разложено в пакеты для вещдоков.

– Все сделано, – сказал Донован. Он сделал краткую паузу и добавил: – Я вовсе не хочу спорить, но, знаешь, Гарри… послушай… ты правда думаешь, что все это имеет смысл? Стоит ли это дело того, чтобы нам ради него сбивать себе коленки?

– Полагаю, мы узнаем это после вскрытия.

Он зашагал было прочь, но потом остановился.

– Послушай, Донни, я понимаю: сегодня воскресенье и все такое… Спасибо, что слазил еще раз.

– Нет проблем. Для меня это просто, как «Отче наш», это моя работа.

Над телом сидели на корточках человек без рубашки и эксперт из службы коронеров.[3] На обоих были белые резиновые перчатки. Криминалистом был Ларри Сакаи, человек, которого Босх знал в течение долгих лет, но к которому никогда не испытывал симпатии. Рядом с ним на земле лежала открытая пластиковая сумка с профессиональными принадлежностями. Он вытащил из сумки скальпель и сделал на правом боку трупа надрез длиной в дюйм. Ни капли крови не вытекло из этой части тела. Затем он извлек из сумки термометр и приторочил его к концу искривленного зонда. Ввел зонд в надрез, искусным, но твердым движением поворачивая его и направляя вверх, в печень.

Стоящий рядом человек без рубашки недовольно скривился, и Босх заметил синюю слезу, вытатуированную у него с внешней стороны правого глаза. Каким-то образом это показалось Босху вполне соответствующим ситуации. Это было наибольшее проявление сочувствия, на какое мог здесь рассчитывать покойник.

– С определением времени смерти придется попариться, – сказал Сакаи, не поднимая головы от работы. – Сам понимаешь, эта труба, где происходит неконтролируемый рост температуры, грозит смазать всю температурную динамику в печени. Мой помощник, Осито, проводил замеры: сначала был восемьдесят один градус, а уже через восемь минут стало восемьдесят три. И в теле, и в трубе температура постоянно меняется.

– Ну и?.. – подтолкнул его Босх.

– Ну и, стало быть, здесь, на месте, я тебе ничего не скажу. Мне нужно забрать все это с собой и произвести некоторые вычисления.

– Ты хочешь сказать, что передашь это кому-то другому, кто умеет рассчитывать? – спросил Босх.

– Не волнуйся, дружище, ты получишь результат, когда придешь на вскрытие.

– Кстати, а кто сегодня режет?

Сакаи не ответил. Он был целиком поглощен возней с ногами покойника. Он снял с него туфли и принялся производить какие-то манипуляции с лодыжками. Потом провел руками вдоль ног снизу вверх; затем, подсунув руки под ляжки, приподнял каждую ногу, наблюдая, как она гнется в колене. Затем стал нажимать на живот, как если бы пытался отыскать контрабанду. Наконец очередь дошла до задранной наверх рубашки – он подлез под нее и постарался повернуть голову покойника. Она не поворачивалась. Босх знал, что трупное окоченение начинается с головы и постепенно, двигаясь через все тело, достигает конечностей.

– Шея этого парня уже застыла, но в хорошем состоянии, – сказал Сакаи. – Начинает схватывать живот. Но конечности все еще хорошо двигаются.

Он достал из-за уха карандаш и обратным концом – там, где был ластик, – надавил на кожу на боку трупа. Та половина тела, что прилегала к земле, была лиловатой, словно тело было наполовину заполнено красным вином. Это были так называемые трупные пятна. Когда сердце перестает качать кровь, она скапливается в нижней части тела. Когда Сакаи ткнул карандашом в потемневшую кожу, а потом отпустил, то в этой точке не осталось белого пятна – признак того, что кровь полностью свернулась. Человек был мертв уже долгие часы.

– Трупные пятна устойчивы, – сказал Сакаи. – Это, а также степень трупного окоченения вынуждает меня заключить, что этот малый мертв, вероятно, часов шесть – восемь. Так что тебе придется подождать, Босх, пока мы не разберемся с температурой.

Говоря все это, Сакаи так и не поднял голову. Вместе с тем парнем, которого он представил как Осито, они начали выворачивать карманы зеленых солдатских брюк мертвеца. Те оказались пусты, как и большие мешкообразные карманы по бокам брючин. Потом они перевернули тело, чтобы проверить задние карманы. Пока они это делали, Босх наклонился, чтобы поближе рассмотреть открывшуюся взору спину покойника. Кожа была лиловатой и грязной. Но он не увидел царапин или отметин, которые позволили бы заключить, что тело тащили.

– В брюках ничего нет, Босх. Никакого удостоверения личности, – сказал Сакаи, все так же не удостаивая его взглядом.

Потом они начали осторожно, через голову, натягивать черную рубашку обратно на туловище. У мертвеца оказалась всклокоченная шевелюра, в которой было больше седины, чем природных черных волос. У него была также неухоженная, неряшливая борода, и выглядел он лет на пятьдесят, что позволило Босху заключить, что ему было примерно сорок. В нагрудном кармане рубашки что-то было, и Сакаи, выудив это, изучал несколько мгновений, а затем положил в пластиковый мешок, который напарник держал открытым.

– Готово! – провозгласил Сакаи, протягивая мешок Босху. – Один комплект улик готов. Намного облегчает наши задачи.

Сакаи приоткрыл веки мертвеца. Глаза были голубыми, с молочно-белой оболочкой. Зрачки сужены примерно до размеров карандашного грифеля. Они безжизненно уставились на Босха – каждый зрачок словно крохотная черная пустота.

Сакаи сделал несколько пометок в блокноте. Он уже ранее вынес свое суждение по данному делу. Затем из стоящего рядом ящика с техническими принадлежностями достал штемпельную подушечку и карточку для снятия отпечатков пальцев. Специальной краской намазал пальцы левой руки и начал поочередно прижимать их к карточке. Босх с восхищением смотрел, как быстро и умело он это проделывает. Но вдруг Сакаи остановился.

– Эй. Взгляни-ка.

Он осторожно пошевелил указательный палец трупа. Палец легко двигался во всех направлениях. Сустав был явно сломан, но не было никаких признаков опухоли или кровоизлияния.

– По-моему, это случилось уже после смерти, – сказал Сакаи.

Босх наклонился, чтобы рассмотреть получше. Не надевая перчаток, он взял у Сакаи руку мертвого и пощупал обеими руками. Подозрительно посмотрел на Сакаи, потом на Осито.

– Босх, давай не будем! – огрызнулся Сакаи. – Не смотри на него так. Он отлично знает свое дело. Я сам его натаскивал.

Босх не стал напоминать Сакаи, что это именно он вел микроавтобус службы судмедэксперта, из которого несколько месяцев назад прямо на автостраду Вентура вывалилось примотанное к больничной каталке тело. В самый час пик. Каталка покатилась к съезду на бульвар Ланкершим и ударилась в заднюю часть машины, стоявшей на автозаправочной станции. Из-за стекловолоконной перегородки в микроавтобусе Сакаи так и не заметил, что потерял покойника, – до тех самых пор, пока не приехали в морг.