– Только Господь Бог знает, разработала ли я хорошую защиту или планирую двойное самоубийство, – сказала она Спенсеру. – Может случиться и так и эдак. Но, если нам будет необходимо, мы сможем этим воспользоваться.

– Чем воспользоваться?

– Я вам не скажу, – прямо ответила ему Элли. – Объяснения займут много времени. И потом вы попытаетесь меня отговорить и только снова зря потеряете время. Я знаю все контраргументы и уже отмела их прочь.

– Так спорить гораздо легче, выступая от имени обеих сторон.

Элли не улыбнулась.

– Если дело осложнится, у меня не будет выбора, и придется воспользоваться этим, каким бы безумием все ни казалось.

Рокки проснулся, он лежал на заднем сиденье. Спенсер спросил его:

– Парень, ты все понимаешь, не так ли?

– Вы можете спрашивать меня о чем угодно, только не о том, что я подготовила, – сказала Элли. – Если я буду об этом говорить или даже слишком много думать, то побоюсь использовать, когда настанет время, если оно настанет. Я молю Бога, чтобы нам не понадобилось все это.

Спенсер раньше не слышал, чтобы Элли рассуждала подобным образом. Она всегда держала себя в руках. Сейчас она его пугала, она просто не владела собой.

Рокки часто задышал и просунул голову вперед между двумя сиденьями. Одно ухо вверх, другое вниз. Он отдохнул, и теперь ему все было интересно.

– Мне кажется, у тебя все в порядке, – сказал ему Спенсер. – Но зато я весь в сомнениях и похож на жука, который бьется головой о стеклянную банку, чтобы наконец выбраться из нее. Однако кажется, что носители высшего разума, как, например, представители собачьих, уже давно поняли, о чем говорит нам эта женщина.

Элли смотрела вперед и задумчиво потирала подбородок косточками согнутых пальцев правой руки.

Она сказала, что он может спрашивать ее о чем угодно, кроме этого, не сказав, что это такое. Спенсер задал ей вопрос:

– Куда собиралась ехать Бесс Беер, когда я все ей подпортил? Куда вы направлялись на «Ровере» и где хотели начать новую жизнь?

– Я нигде не собиралась оставаться надолго, – сказала Элли. Она его услышала. – Этого нельзя делать. Рано или поздно они меня найдут, если я пробуду слишком долго в одном месте. Я уже потратила много своих денег... и кое-какие деньги моих друзей... купила себе «Ровер». Мне казалось, что я смогу все время двигаться дальше и дальше и побываю почти везде.

– Я вам заплачу за «Ровер».

– Я совсем не это имела в виду.

– Я знаю. Но все мое – оно и ваше.

– О? С каких это пор?

– Я не стану ничего требовать от вас взамен, – сказал ей Спенсер.

– Я всегда сама плачу за себя.

– Нам не стоит спорить об этом.

– То, что вы говорите, подписано и обжалованию не подлежит, так?

– Нет, решающее слово остается за собакой.

– Это Рокки так решил?

– Он заботится о моих финансах.

Рокки улыбнулся – ему нравилось, когда упоминали его имя.

– Если это идея Рокки, я обещаю подумать, – сказала Элли.

Спенсер спросил:

– Почему вы называете Саммертона тараканом? И почему его это так злит?

– Том жутко боится всех насекомых. Любых. Он шарахается даже от обычной мухи. Но особенно ему неприятны тараканы. Когда он видит таракана, – а в Бюро по борьбе с наркотиками и незаконным владением оружием было много тараканов, – он просто пробивает головой потолок. Дело доходило до смешного. Как в комиксах, когда слон видит мышку! Спустя несколько недель после... после того, как убили Дэнни и моих родителей, и после того, как я оставила свои попытки связаться с журналистами и рассказать им все, что мне было известно, я позвонила старику Тому в его офис департамента юстиции. Я просто позвонила ему с платного телефона в Чикаго.

– Боже мой!

– Я позвонила ему по засекреченному номеру, самому секретному из секретных, он всегда сам снимает трубку этого телефона. Он был удивлен и пытался изображать из себя святую невинность. Он хотел, чтобы я продолжала говорить с ним, пока меня не застукают в этом платном телефоне. Я сказала, что ему не следует бояться тараканов, потому что он сам и есть таракан. И что когда-нибудь я растопчу его, то есть убью. Я не просто ему угрожала. Когда-нибудь, еще не знаю как, я его пошлю прямо в ад!

Спенсер глянул на нее. Она смотрела вперед, прямо в ночь и была мрачной и грустной. И такой тоненькой – на нее было приятно смотреть, как на хрупкий цветок.

Но она была в то же время стойкой и жесткой, как солдат спецназа. Спенсер ясно видел в ней это.

Он безумно любил ее. Его любовь ничем не сдерживалась. Его страсть было невозможно измерить. Он обожал черты ее лица, звук ее голоса, ее необычную живость и выносливость. Обожал доброту ее сердца и остроту ума. Его любовь была такой чистой и сильной, что иногда, когда он смотрел на нее, ему казалось, замирает весь мир. Он молил Бога, чтобы судьба смилостивилась над ней и Элли посчастливилось прожить долгую жизнь, потому что, если она умрет, у него не останется надежды. Совсем никакой надежды.

Он ехал в ночи мимо Райфла, и Силта, и Ньюкасла, и Гленвуд Спрингса. Шоссе часто спускалось на дно узких и глубоких каньонов, расположенных среди отвесных отполированных скал. Днем это были самые прекрасные места в мире.

Но в темноте февральской ночи эти скалистые башни и стены давили на Спенсера. Черные монолиты не давали ему возможности свернуть вправо или влево и постоянно направляли его все выше и выше к таким нагромождениям камней, которые, казалось, ждали гостей еще до того, как мир начал свое существование. Со дна пропасти была видна только узенькая полоска неба с редкими звездами. Казалось, что небеса больше не могут принимать к себе души и вскоре навсегда закроют свои врата.

Рой нажал кнопку на ручке сиденья. Стекло с тихим шуршанием поехало вниз.

– Все так, как вы помните? – спросил он Стивена Акблома.

Когда они свернули на двухрядную сельскую дорогу, Акблом перегнулся через колени Роя, чтобы глянуть в окно.

Нетронутый снег запорошил круг для выгула лошадей перед конюшнями. В течение двадцати двух лет там не содержали лошадей, со времени гибели Дженнифер. Это она обожала лошадей, а ее муж был к ним равнодушен.

Забор был прочный и такой белый, что с трудом различался на фоне заснеженных полей.

Извивающаяся дорога к дому проходила между высокими сугробами снега. Снегоочиститель воздвиг их по обе стороны от дороги.

По просьбе Стивена Акблома водитель остановил машину перед домом, а не поехал прямо к флигелю.

Рой поднял окно, пока Фордайс снимал с Акблома наручники и кандалы. Рою не хотелось больше подвергать унижению своего гостя.

Во время поездки в горах Рой и художник поняли друг друга. Это взаимопонимание было гораздо глубже той приязни, которую можно было почувствовать за столь короткий срок.

Взаимоуважение могло обеспечить помощь и сотрудничество Стивена Акблома скорее, чем наручники и кандалы.

Рой и художник покинули лимузин. Ринк, Фордайс и водитель остались ждать их.

Ветра не было, но мороз стоял крепкий.

Окруженные забором лужайки, газоны у дома белели и слегка светились в серебристом свете неполной луны. Вечнозеленые кустарники посеребрил снег. Оголенный клен с обледеневшими ветвями отбрасывал слабую тень.

Двухэтажный сельский дом в викторианском стиле был белым с зелеными ставнями. Глубокая веранда занимала всю фасадную часть. Крышу подпирали белые столбы с зеленой окантовкой. Рыжевато-коричневый карниз отмечал границу между стенами и крышей, с которой свисала бахрома маленьких сосулек.

В окнах было темно. Дресмунды не отказали в просьбе Дювалю и проводили эту ночь в Вэйле. Им, должно быть, было любопытно, что происходило на ранчо в это время. Но они продали свои обязанности за ужин в четырехзвездном ресторане – шампанское, оранжерейная клубника в шоколаде и отдых в роскошном номере отеля. Позже, когда Грант погибнет и им уже не придется следить за домом, они, наверное, пожалеют о такой дешевой сделке!