– Скорость цели семьдесят шесть миль в час.

С другой стороны, эта самая подходящая из всех подозреваемых, которые им попались за двое с лишним суток.

Даже спустя столько времени сила Кеворкяна, которого Рой увидел по телевизору в пятницу во Флэгстаффе, штат Аризона, все еще сохраняла над ним свою власть. Она привела его к Еве и изменила его жизнь. Ему следует доверять этой силе, принимая решения.

Он закрыл глаза, сделал несколько глубоких вдохов и сказал:

– Давайте собирайте команду и посылайте вдогонку за ними.

– Слушаюсь! – ответил Кен Хукман, взметнув вверх кулак, с раздражающим мальчишеским выражением энтузиазма.

– Двенадцать человек с полным штурмовым снаряжением, – сказал Рой. – Подходящий транспорт находится здесь, на крыше, так что нам не придется зря тратить время. Два больших вертолета.

– Будет сделано, – пообещал Хукман.

– Убедитесь, чтобы все поняли, что эту женщину нельзя упустить.

– Конечно.

– Пусть соблюдают крайнюю осторожность. – Хукман кивнул. – Не дайте ей шанса – ни одного – снова ускользнуть. Но Гранта мы должны получить живым, допросить его, выяснить, как он попал в эту историю, на кого работает этот сукин сын.

– Чтобы обеспечить вам возможность с помощью спутника видеть все, что происходит внизу, – сказал Хукман, – мы располагаем дистанционным управлением – «Стражем Земли-3». Оно позволит постепенно изменять его программу так, чтобы он следил именно за «Ровером».

– Сделайте это, – сказал Рой.

В то февральское утро, в понедельник, капитан Гарри Дескоте из полицейского департамента Лос-Анджелеса не был бы изумлен, обнаружив, что он умер в предыдущую пятницу и с тех пор находится в аду. Безобразия, обрушившиеся на него, могли бы стоить немалого времени и энергии множеству ловких, злобных, прилежных демонов.

В пятницу вечером, в половине двенадцатого, когда Гарри занимался любовью со своей женой, Джессикой, а их дочери – Вилла и Ондина – спали или смотрели телевизор в своих спальнях, специальная вооруженная команда ФБР, проведя совместную операцию ФБР и Агентства по борьбе с наркотиками, совершила нападение на дом Дескоте на тихой улочке в Бербанке. Налет был совершен крепкими ребятами с безжалостной силой, которую проявляет любой взвод морской пехоты Соединенных Штатов в любой битве, в любой войне, в любой момент истории.

С синхронностью, которой мог бы позавидовать самый требовательный дирижер симфонического оркестра, во все окна дома были брошены оглушающие гранаты. Взрывы мгновенно дезориентировали Гарри, Джессику и их дочерей, а также временно нарушили их нервно-двигательные функции.

Фарфоровые фигурки повалились, все картины закачались на стенах в ответ на сотрясающий грохот, и тут же все передние и задние двери были сорваны. Тяжело вооруженные люди в черных шлемах и пуленепробиваемых жилетах ворвались в обиталище Дескоте и растеклись, как поток в день второго пришествия, по его комнатам.

Только что Гарри под романтичным мягким янтарным светом настольной лампы пребывал в объятиях своей жены, скользя взад и вперед в предвкушении все разрешающего блаженства. А в следующий момент страсть затмил ужас. Гарри был опрокинут яростно в смутном свете лампы, голый и растерянный. Его руки и ноги дергались, колени подгибались, а комната казалась перевернутой, словно гигантская бочка в карнавальном доме развлечений.

В ушах у него звенело, он слышал, как по всему дому люди кричали: «ФБР! ФБР! ФБР!» Резкие голоса не избавляли от смятения. Оглушенный гранатами, Гарри не мог сообразить, что означают эти буквы.

Он подумал, что в ночном столике его пистолет. Заряженный.

Он не мог вспомнить, как открывается ящичек. Неожиданно оказалось, что для этого требуется сверхчеловеческая сообразительность, проворность жонглера с факелами.

Затем спальню заполонили люди, огромные, как профессиональные игроки в футбол, все они одновременно кричали. Они заставили Гарри лечь лицом вниз на пол и положить руки за голову.

Сознание его прояснилось. Он вспомнил, что означает ФБР. Ужас и паника не испарились, но уменьшились до страха и растерянности.

Над домом, ревя моторами, завис вертолет. Его прожектора осветили двор. Но даже сквозь оглушительный рев его моторов Гарри услышал звуки, от которых у него застыла кровь в жилах: это кричали его дочери, когда с треском были распахнуты двери в их комнаты.

Приказание лечь голым на пол в то время, как Джессика, тоже голая, была вынуждена встать с постели, было глубоко унизительно. Они заставили ее встать в углу и только позволили прикрыться руками, пока они шарили по кровати в поисках оружия. После того как, казалось, прошла вечность, ей бросили одеяло, и она завернулась в него.

Гарри в конечном счете разрешили, все еще голому, сгорающему от унижения, присесть на край кровати. Ему предъявили ордер на обыск, и он был поражен, увидев на бумаге свою фамилию и адрес. До сих пор он был уверен, что они ошиблись адресом. Он объяснил, что является капитаном лос-анджелесского департамента полиции, но они уже знали это.

Наконец Гарри разрешили одеться в серый спортивный костюм, потом его и Джессику провели в гостиную.

Ондина и Вилла приткнулись на диване, обняв друг друга для моральной поддержки. Девочки кинулись было к родителям, но их остановили офицеры и велели им оставаться на месте.

Ондине было тринадцать, а Вилле четырнадцать лет. Обе девочки унаследовали красоту своей матери. Ондина была одета для сна в панталончики и майку с рукавчиками и физиономией какого-то певца на груди. Вилла была тоже в майке с рукавчиками, коротких пижамных штанах и желтых гольфах.

Некоторые офицеры поглядывали на девочек так, как смотреть права не имели. Гарри спросил, могут ли его дочери надеть халаты, но ответа не получил. В то время как Джессику провели к большому креслу, Гарри подхватили с боков два офицера и попытались вывести из комнаты.

Когда он снова потребовал, чтобы девочкам дали халаты, и его слова опять проигнорировали, он возмущенно вырвался из их рук. Его возмущение было интерпретировано как сопротивление, Гарри ударили прикладом карабина в живот, бросили на колени и надели ему наручники.

В гараже мужчина, который назвал себя «агентом Гарландом», стоял за рабочим столом и исследовал сто килограмм упакованного в пластиковые мешочки кокаина, стоившего миллионы. Гарри уставился на мешочки, не веря своим глазам, с нарастающей дрожью, когда ему сказали, что кокаин обнаружен в его гараже.

– Я не виновен. Я полицейский. Меня подставили. Это безумие.

Гарланд небрежно процитировал ему его конституционные права.

Гарри был взбешен, с каким равнодушием они отнеслись ко всему, что он сказал. Его гнев и раздражение привели лишь к тому, что с ним обращались еще более грубо, выводя из дома и подталкивая к стоявшему у тротуара автомобилю. Вдоль улицы уже высыпали на свои лужайки и крылечки соседи, чтобы посмотреть, что происходит.

Гарри отвезли в федеральный центр предварительного заключения и разрешили позвонить своему адвокату – им был его брат Дариус.

Считая честью быть полисменом и зная, как опасно находиться вместе с ненавидящими копов уголовниками, Гарри ожидал, что его поместят в отдельную камеру. Но его посадили в камеру вместе с шестью мужчинами, ожидающими обвинения в преступлениях, начиная от нелегальной транспортировки наркотиков и кончая зверским убийством федерального судебного исполнителя.

Все заключенные заявили, что были посажены по ложному обвинению. И хотя некоторые из них были явными уголовниками, капитан обнаружил, что почти готов верить в их невиновность.

В два тридцать ночи в субботу, сидя напротив Гарри за столом с изрезанной столешницей в комнате для встреч адвокатов с клиентами, Дариус говорил:

– Это настоящая ложь, абсолютная, от нее несет за версту. Ты самый честный человек, которого я знаю, прямой, и такой ты с детства. Ты всегда был примером для брата. Ты, черт побери, раздражающий многих святой, вот кто ты такой! Всякий, кто утверждает, что ты наркоделец, – идиот или лжец. Слушай, не расстраивайся из-за этого ни на минуту, ни на секунду, ни на тысячную секунды. У тебя примерное прошлое, без единого пятнышка, у тебя послужной список настоящего святого. Мы добьемся освобождения под залог и, в конечном итоге, докажем, что это или ошибка, или заговор. Послушай, клянусь тебе, это дело никогда не дойдет до суда, клянусь тебе могилой матери.