Это дало Спенсеру четыре отправные точки для того, чтобы отыскать Валери в других банках данных: он знал ее имя, дату рождения, номер водительского удостоверения, номер карточки социального обеспечения. Теперь не представляло труда узнать о ней больше.

В прошлом году он, употребив все свое терпение и искусство, постарался проникнуть во все организации, предоставляющие кредиты. Они были наиболее защищенными из всех. Теперь он опять внедрился в самые крупные из них в поисках Валери Кин.

Их файлы включали сорок две женщины с таким именем. В пятидесяти девяти случаях имя писалось как «Кийн» или «Киин», а в шестидесяти четырех – как «Кинь». Спенсер набрал номер ее карточки системы социального обеспечения, ожидая, что придется отсеять шестьдесят три – шестьдесят четыре номера, однако ни у кого номер карточки не совпадал с тем, что был занесен в данные отдела автотранспорта.

Нахмурив брови, он набрал дату и год рождения Валери, надеясь получить что-нибудь здесь. Из шестидесяти четырех Валери лишь одна родилась в указанные день и месяц, однако – на двадцать лет раньше.

Сидя рядом с похрапывающей собакой, он набрал номер водительского удостоверения девушки и стал ждать, пока система проверит всех Валери. Из тех, у кого были водительские удостоверения, пятеро получили их в Калифорнии, но ни один номер не совпадал с ее номером. Еще один тупик.

Зная, что при введении данных бывают ошибки, Спенсер проверил данные на всех калифорнийских Валери, пытаясь отыскать ту, у которой дата рождения отличалась от имеющейся у него на одну цифру. Он был уверен, что сможет обнаружить, где служащий просто ошибся, введя шесть вместо девяти или перепутав еще какие-нибудь цифры.

Ничего. Никаких ошибок. И судя по полученной по файлам информации, ни одна из этих женщин не могла быть той Валери, которая ему нужна.

Невероятно, но Валери Энн Кин, недавно работавшая в «Красной двери», отсутствовала в списках клиентов организаций, предоставляющих кредиты, очевидно, она никогда ничего не брала в кредит. Это было возможно лишь в том случае, если она никогда ничего не покупала в кредит, никогда не имела никаких кредитных карточек, никогда не открывала счет в банке и не брала там ссуд, ее никогда не проверяли на предмет ее кредитоспособности ни работодатели, ни хозяин квартиры.

Чтобы дожить в Америке в наше время до двадцати девяти лет, не имея дела ни с какими кредитующими организациями, надо быть цыганкой или безработным бродяжкой, по крайней мере, с подросткового возраста. Судя по всему, она никак не могла быть ни тем ни другим.

Хорошо. Надо подумать. Налет на дом означал, что за Валери охотится полиция – какой-то из ее отделов. Значит, надо искать среди данных на преступников.

Спенсер вернулся в компьютерную систему полицейского департамента Лос-Анджелеса и оттуда начал проверять все списки города, округа и штата на предмет присутствия в них Валери Энн Кин, выясняя, была ли она когда-либо под судом и следствием, обвинялась ли в каких-либо преступлениях.

Городская система ответила: «Отсутствует».

«Нет данных» – был ответ из округа.

«Не обнаружено» – ответ из штата.

Ничего, пусто, ноль.

Используя совместный банк данных лос-анджелесского полицейского департамента и департамента юстиции в Вашингтоне о лицах, обвиненных в совершении преступлений против государства, он также ничего не получил. Данных о ней не было и там.

В дополнение к десяти разыскиваемым преступникам ФБР, кроме того, разыскивало сотни людей, тем или иным образом причастных к расследованию преступлений – в качестве подозреваемых или возможных свидетелей. Спенсер проверил, имеется ли имя Валери в каком-нибудь из тех списков, но его и там не оказалось.

Это была женщина без прошлого.

Все же она совершила что-то, за что ее разыскивали. Причем с большим усердием.

Спенсер лег только где-то в начале второго ночи.

И хотя он здорово устал, а монотонный стук дождя звучал убаюкивающе, он не мог уснуть. Он лежал на спине, глядя то на темный потолок, то на кроны деревьев за окном, прислушиваясь к бессмысленному бормотанию порывистого ветра.

Вначале он не мог думать ни о чем, кроме этой женщины. Ее лицо. Ее глаза. Голос. Улыбка. Тайна, ее окружающая.

Затем его мысли перенеслись, как это часто происходило, в прошлое. Для него воспоминания были дорогой, ведущей лишь в одном направлении – к той летней ночи, когда ему было четырнадцать; когда темный мир стал еще темнее; когда все, что он знал, обернулось фальшью; когда умерла надежда, а его постоянным спутником стал страх перед судьбой; когда он проснулся от неумолкающего крика филина, чей невысказанный вопрос так и остался главным вопросом его жизни.

Рокки, обычно хорошо чувствовавший настроение хозяина, все продолжал беспокойно бродить по дому. Казалось, он не понимал, что Спенсер погружается в тихий ад не отпускающих его воспоминаний и нуждается в его обществе. Пес не отзывался, когда Спенсер позвал его.

В полумраке Рокки беспокойно ходил между открытой дверью спальни (там он останавливался, прислушиваясь к завыванию ветра в трубе) и окном (где, положив передние лапы на подоконник, он смотрел, как ветер клонит верхушки эвкалиптов в роще). Хотя он не выл и не ворчал, в нем чувствовалось какое-то беспокойство, как будто эта неуютная погода вызывала и в его памяти нежелательные воспоминания, от которых он также не мог заснуть и вернуть себе тот покой, что излучал, когда мирно спал на стуле в гостиной рядом со Спенсером.

– Эй, парень, – тихо проговорил Спенсер. – Подойди ко мне.

Но собака не обращала внимания на него и продолжала бродить по комнате тенью в ночной мгле.

Во вторник вечером Спенсер отправился в «Красную дверь», чтобы поговорить о том, что произошло июльской ночью шестнадцать лет назад. Вместо этого он встретил Валери Кин и, к своему собственному удивлению, заговорил совсем о другом. Однако тот далекий июль по-прежнему не давал ему покоя.

– Рокки, подойди сюда, – сказал Спенсер, похлопывая по матрацу.

Потребовалось немногим более минуты повторить подобное приглашение, прежде чем пес наконец забрался на кровать. Рокки положил кудлатую голову на грудь Спенсеру и сначала мелко дрожал, затем, под рукой хозяина, дрожь утихла. Одно ухо вверх, другое – вниз, он был готов внимательно выслушать историю, которую уже выслушивал бесчисленное количество раз вот в такие ночи, когда являлся единственным слушателем, а также вечерами, когда сопровождал Спенсера в пивные, где тот покупал выпивку незнакомым людям и те, благодаря алкоголю, слушали его.

– Мне было четырнадцать, – начал Спенсер. – Была середина июля, и ночь была жаркой и влажной. Я спал в своей кровати под одной простыней, а окно спальни было открыто. Я помню... мне снилась мама, которой не было в живых вот уже шесть лет, но я не могу вспомнить, что именно происходило в моем сне, помню только, что мне было хорошо, мне было тепло рядом с ней, я слышал ее ласковый мелодичный смех... У нее был потрясающий смех. Но меня разбудил совсем другой звук – он казался бесконечным, – такой глухой и зловещий. Я сел в кровати, ничего не понимая, еще не вполне проснувшись, но в общем, я не испугался. Я слышал, как кто-то спрашивал: «Кто?» снова и снова. Потом наступала пауза, молчание, потом вопрос повторялся опять: «Кто, кто, кто?» Ну конечно, когда я окончательно проснулся, то понял, что это всего лишь филин, усевшийся на крышу прямо над моим открытым окном...

Спенсер опять унесся мыслями к этой далекой июльской ночи, как астероид, попавший в мощное поле земного притяжения и обреченный на постепенное сближение с Землей, пока не столкнется с ней.

...Это был филин, усевшийся на крыше прямо над моим открытым окном и кричавший в ночи только по ему одному известным причинам. Во влажной тишине я встал и прошел в туалет в надежде на то, что, когда я вернусь, голодный филин учует запах мыши и снова приступит к охоте. Но и после того, как я вернулся в кровать, он, казалось, вполне довольный своим местом на крыше, продолжал пение, состоящее из единственного слова.