Ирина же рассказала, что учится в институте истории искусств и что ее отец — известный адвокат. Может быть, она тоже врала, но уж каракуль-то был настоящий: Ладыга в этом кое-что понимал.

Климов повел себя, как серьезный кавалер. Он пригласил ее не в ресторан, не на танцульки, а в Мариинский театр, на оперу Шрекера «Дальний звон».

В назначенное время Климов поджидал Ирину у театра. Они разделись в гардеробе, и Климов еще успел угостить свою даму в буфете пирожным и лимонадом. Первый антракт они очень весело проболтали. Несколько анекдотов из жизни артистов, которые рассказал Климов, создали у Ирины представление, что и сам он не чужд искусству.

Во втором антракте Климов извинился перед Ириной и пошел в уборную, попросив ее сидеть на месте, чтобы они не потеряли друг друга.

В это время Ладыга стоял внизу, в гардеробе. Дождавшись второго антракта, он, не торопясь, вышел на улицу. У входа прохаживалась Мещанинова в своей потертой беличьей шубе. Народу вокруг почти не было. Люди, хотевшие продать или купить билет, уже разошлись, извозчики еще не съехались. Мещанинова скинула шубу на руки Ладыге и проскользнула внутрь театра. Климов уже спускался в гардероб. Вдвоем они подошли к гардеробщику. Климов небрежно отдал номерок и двадцать копеек чаевых. Гардеробщик любезно подал Мещаниновой каракулевую шубу, а Климову его модное пальто, напоминавшее по форме этрусскую вазу. Дальше все было совсем просто. Они вышли, сели вместе с Ладыгой на извозчика, доехали до Невского, извозчика отпустили и дошли пешком до дома Мещаниновой. Скорняк, знакомый ее отца, дал за пальто хоть не тысячу двести, но тысячу сто. Это все равно было неплохо.

А Ирина тем временем волновалась, поджидая своего кавалера. Ничего не видя и не слыша просидела весь третий акт. Потом прошла в администрацию и вместе с администратором простояла у выхода, пока вся публика не разошлась, потом ей дали салоп из костюмерной, и они с администратором отправились в уголовный розыск.

Дежурившему в этот вечер Васильеву пришлось выслушать прерываемый всхлипываниями рассказ маникюрши из парикмахерской ТЭЖЭ о том, как она три года копила деньги на каракулевый сак. А когда, наконец, купила его за полторы тысячи рублей, пальто украл какой-то молодой человек, с которым она только сегодня познакомилась. Он назвался студентом Политехнического института и вероятно не чужд искусству, потому что рассказывал ей много случаев из жизни артистов.

Васильев вынужден был объяснить Ирине, что шансы вернуть каракулевый сак невелики.

— Сами виноваты, — сказал он. — Как же так: впервые видите человека и отдаете ему номерок. Мы, конечно, объявим по комиссионным и проследим, но особенно не надейтесь. Шубу могут продать скорняку, а скорняк так переделает, что и не узнаешь. Будете гулять по Невскому, посматривайте, может встретите своего кавалера.

— Такой интеллигентный! — всхлипнула еще раз Ирина и, оставив свой адрес, ушла.

Конечно, никто в комиссионку украденный сак не принес. И как постовые, стоявшие у театров, ни всматривались отныне, они не увидели ни одной женщины, которая сняла бы пальто у входа и вошла в театр раздетая. Тем не менее, недели через три в Александрийском театре подобным же способом украли котиковое манто. Его обладательница накануне познакомилась на Невском с молодым человеком с усиками, совершенно не похожим на того вора, которого описала Ирина. Он тоже был хорошо одет и показался девушке очень интеллигентным. Он повел ее к «Де Гурмо», где они выпили кофе с пирожным. Девушка, единственная дочь владельца парфюмерного магазина, оказалась не очень строгой к интеллигентному молодому человеку, который так мило болтал с ней в кафе. Он предложил ей пойти на следующий день в Александринку, на пьесу Луначарского «Яд», и она с удовольствием согласилась. Об этой пьесе много говорили: все хвалили Вольф-Израэль, игравшую разложившуюся дочку наркома.

На следующий день Ладыга зашел к новой своей знакомой домой, произвел прекрасное впечатление на родителей, и увел пальто, не дожидаясь второго антракта, так что потерпевшая не успела даже насладиться его обществом. На этот раз в гардеробе, очень далеко от того места, где висело роскошное котиковое манто, осталось не востребованным дешевое, сильно поношенное пальтишко, которое на толкучке можно было купить рублей за десять-пятнадцать.

Может быть, эти случаи никак не связаны между собой? Ведь кавалеры — если верить пострадавшим девушкам — совершенно не похожи друг на друга. Но еще через неделю в Михайловском театре таким же точно способом снова украли каракулевый сак.

Теперь ленинградская милиция была поставлена на ноги. Наряды у театров были усилены, гардеробщики предупреждены, велено было до конца спектакля не выдавать никому пальто, не проверив, что за люди и почему уходят раньше времени. При следующей попытке преступники обязательно были бы задержаны. Васильев каждый вечер ждал их к себе. Но никого не приводили. Прошел месяц, другой. Стаял снег, наступила весна, меховые шубы были пересыпаны нафталином и спрятаны в укромные места. Девушки начали носить драповые пальто, потом летние, потом стали ходить в одних платьях, а в городе не совершалось ни одного преступления, которое хоть чем-нибудь напоминало бы нераскрытые кражи.

Зато уже через три дня после похищения шубы в Михайловском театре на одной из глухих улиц Новой деревни был обнаружен труп с пулевой раной в затылке. По документам установили, что убитый работал слесарем на заводе, а по вечерам прирабатывал, водя частную машину.

Частных машин тогда было много, и все заграничные. В России, на московском заводе АМО, только налаживали выпуск первых полуторатонных грузовичков. По улицам Ленинграда ездили и форды, и рэно, и фиаты, и странные помеси, собранные из нескольких машин. Чтобы создать такого ублюдка, ведущего родословную от пяти-шести автомобильных фирм, нужна была частная инициатива. Только частник будет лазить по свалкам и толкаться по рынкам, находя и покупая по дешевке выброшенные, никуда не годные части. Только частник будет подбирать эти отбросы, подгонять их друг к другу, скоблить, подпиливать, чистить наждаком, штопать сиденье и обивку и добиваться, наконец, чтобы машина тронулась с места. Руководящие работники государственного аппарата ездили в то время на лошадке, впряженной в качающуюся на рессорах пролетку, или — это уж самое большое начальство — на импортных машинах. Зато разгульные молодые люди считали высшим шиком усадить своих дам в лимузины, собранные из старой рухляди, и повезти их кататься по городу, заплатив пятерку за час катания. Клиенты попадались и днем, и ночью, и хозяин за адский труд, который он вложил в машину, хотел получить как можно больше денег. Поэтому днем он водил автомобиль сам, а на ночь нанимал шофера. И вот молодой слесарь, человек хороший, трудолюбивый, решил наняться к такому «капиталисту», чтоб подработать, купить мебель и повезти молодую жену на юг, посмотреть, что за штуки такие магнолия и олеандр.

Теперь он лежал в морге с пулевой раной в затылке, а невеста, не успевшая даже стать его женой, плакала горько и безнадежно.

Машина исчезла. Очевидно, из-за нее и убили шофера, потому что в кармане у него лежало пятнадцать рублей, деньги по тем временам не малые, которыми убийцы даже не поинтересовались.

Со слов владельца автомобиля составили подробное его описание. Но чем оно могло помочь? Ясно было одно: машина являла собой невероятное собрание самых разных частей, совершенно не подходящих друг к другу. Сообщили постовым милиционерам номер. Но и на это было мало надежды.

Думал Васильев, думал, и ни разу не пришло ему в голову связать эту историю с женскими шубами. Трудно было представить себе, что столь разные преступления совершены одними и теми же людьми.

ретья из украденных шуб еще не была оплакана ее бывшей владелицей, когда четверо молодых людей пришли вечером поужинать в недавно открытый ресторан «Ша Нуар». Столик они заказали по телефону. Метрдотель, поклонившись, сразу провел их через зал и дамам сам отодвинул стулья.