Пусть колесница судьбы прокладывает себе путь через толпу, кромсая острыми лезвиями колес покорное и дрожащее от страха человечество! Я буду идиотом, если брошу под ее колеса свое бренное тело, этот уродливый комок живой плоти. Как будто весь свет будет рукоплескать, если некий карлик, мудрец, горбун пожертвует собой ради спасения человека более приятной внешности или более крепкого здоровья!
Нет! Никогда. И все же жаль Элиота, жаль мне этого Хобби, такого юного и смелого, такого прямодушного, . такого… Однако хватит думать об этом! Я все равно не могу помочь ему, даже если бы хотел, а я решил, твердо решил, что не хочу. И не помог бы, даже если бы одного моего желания было достаточно, чтобы его спасти!
Закончив свой монолог, карлик удалился в хижину, чтобы укрыться от грозы, о начале которой возвестили первые крупные капли дождя. Исчезли последние лучи солнца, и два или три раската грома последовали быстро один за другим, перекатываясь среди поросших вереском гор, подобно гулу далекой битвы.
Глава VII
О горный орел, возвращайся домой:
Сгущаются тучи над гордой главой,
Орлица кричит над сожженным гнездом,
Птенцы голодают, и гибнет твой дом.
Гроза бушевала всю ночь, но вот наступило ясное, омытое дождем утро. Казалось, тихое, безоблачное небо заставило улыбаться даже унылые просторы Маклстоунской пустоши, усеянной крохотными озерками со стоячей водой. Так хорошее настроение может придать невыразимое очарование самому некрасивому человеческому лицу. Вереск на пустоши цвел пышным цветом. Пчелы, которых отшельник развел в своем маленьком хозяйстве, вылетели из ульев за добычей и наполняли воздух деловитым гудением.
Когда старик показался из своей хижины, его встретили две козы. Они принялись лизать ему руки в знак благодарности за овощи, которые он принес для них из огорода.
— Уж вы-то по крайней мере, — заговорил он, — не обращаете внимания на внешний облик человека, делающего вам добро. И наоборот, вы останетесь безразличны к человеку самых совершенных форм, которые могли бы служить образцом для скульптора. Вы скорее встревожились бы, появись здесь такое совершенство вместо урода, к заботам которого вы привыкли. Пока я жил с людьми, никто не отвечал мне подобной благодарностью. Да, да. Слуга, которого я воспитывал с детства, строил мне рожи, стоя за моим креслом, и даже друг, которому я помогал деньгами и ради которого даже обагрил… — Он замолчал, содрогнувшись воем телом. — Даже он считал, что место мне скорее среди сумасшедших, что мой удел — позор и лишения одинокой жизни, а не общение с людьми. Остается один Хьюберт, но и Хьюберт когда-нибудь покинет меня. Все одинаковы. Повсюду одно только зло, эгоизм и неблагодарность. Все — негодяи, которые грешат даже в своих молитвах. Все так черствы, что не могут без лицемерия поблагодарить самого бога за то, что он дает им солнечное тепло и чистый воздух.
Произнося эти мрачные обличения, отшельник услышал топот коня за оградой, окружающей хижину.
Кто-то сильным и чистым басом распевал песню с задором, который свидетельствовал о беззаботном настроении певца:
В то же мгновение через ограду перемахнула большая борзая. Охотники в тех местах хорошо знают, что вид коз и запах их следа настолько напоминают борзым косуль, что самые опытные собаки нередко ошибаются. Так и эта собака во мгновение ока свалила с ног и вцепилась в горло одной из коз отшельника. Подъехавший Хобби Элиот спрыгнул с коня, желая спасти безответное животное от клыков пса, но было уже поздно.
Несколько мгновений карлик смотрел на свою любимицу, бившуюся в предсмертной агонии. После последних конвульсий бедное животное вытянуло ноги и затихло. Тогда карлик в бешенстве выхватив длинный острый кинжал, который носил под курткой, ц хотел было бросить его и пронзить борзую, но Хобби предупредил его, схватив за руку.
— Оставь собаку в покое! — воскликнул он. — Оставь ее! Зачем же убивать моего Громобоя?
Ярость карлика обратилась на молодого человека.
Внезапным движением он с силой, которой трудно было в нем ожидать, вырвал руку и приставил кинжал к груди Элиота. Все это произошло во мгновение ока, и отшельник имел полную возможность отомстить, вонзив кинжал в грудь Хобби, но что-то удержало его и заставило отбросить кинжал прочь.
— Нет, нет, — воскликнул он, добровольно лишив себя средства утолить свой гнев, — больше не надо, не надо этого!
В полном замешательстве Хобби отступил на шаг или два, удивленный тем, что этот столь ничтожный с виду человек мог подвергнуть его такой опасности.
— Да он силен и зол, как дьявол во плоти!
Это были первые вырвавшиеся у Хобби слова.
Вслед за тем он принялся извиняться по поводу происшествия, вызвавшего их ссору.
— Я, конечно, не оправдываю Громобоя. Поверь, Элши, мне тоже досадно, что все так случилось. Но я пришлю тебе двух коз и двух овец взамен твори козы.
Ты мудрый человек и не станешь злиться на бессловесную тварь. Ты же понимаешь, что коза — близкая родня косуле, как тут Громобою было не ошибиться.
Такая уж у него природа! Будь на месте козы овечка, тогда другое дело. Тебе, Элши, лучше держать овец, а не коз: в наших краях слишком много гончих. Но я пошлю тебе и коз и овец.
— Бессердечный негодяй! — воскликнул отшельник. — Из-за тебя погибло существо, которое смотрело на меня с ласкою!
— Бог ты мой, Элши, — отвечал Хобби, — твои слова мне хуже ножа острого! Но ведь не виноват же я! И все же ты прав: мне следовало подумать о твоих козах и вовремя взять собак на сворку. Лучше бы они загрызли первейшего барана в моем стаде. Послушай, человече, забудь обо всем и прости меня. Я же не меньше тебя огорчен всем этим. Понимаешь, я собираюсь жениться. Ну, ясное дело, поневоле станешь немного рассеянным. Мы готовимся к свадьбе, и два моих братана везут сейчас на слегах несколько оленьих туш: «Три славные косули из дэлломских лугов», как поется в песне. Братаны-то отправились кружным путем, через Райдерс-Слэк, потому как прямая дорога лежит через болото. Я бы послал тебе оленины, да ты, верно, не возьмешь ее: ведь косуль затравил Громобой.
Так говорил добродушный горец, приводя всевозможные доводы, какие только приходили ему в голову, пытаясь загладить свою вину перед карликом.
Тот слушал опустив глаза к земле, как бы погруженный в глубокое раздумье. Наконец он очнулся и заговорил:
— Такая, говоришь, природа? Да, да, такова природа, так повелось испокон веков! Сильный хватает за горло слабого, богатый угнетает и грабит бедного, счастливый (ведь есть еще идиоты, считающие себя счастливыми! ) оскорбляет и лишает последнего утешения того, кто попал в беду. Иди прочь! Ты причинил еще одно горе несчастнейшему из людей, лишил меня того, что казалось мне источником утешения.
Иди же, наслаждайся счастьем, которое ожидает тебя дома!
— С места не сойду, — возразил Хобби, — пока не заберу тебя к себе, друже, пока ты не согласишься погулять на моей свадьбе в понедельник. Там будет сотня дюжих молодцов из клана Элиотов. Такого съезда добрых конников не видали на нашей земле со времен Мартина из Прикин-тауэра. Хочешь, я пошлю за тобой упряжку?
— И это мне ты предлагаешь смешаться снова с жалким и низким человеческим стадом, — сказал отшельник с видом глубокого отвращения.
— Низким! — возразил Хобби. — Ну нет. Род Элиотов всегда считался знатным!
— Иди прочь! — повторил карлик. — И пусть тебя постигнет не меньшее горе, чем то, которое ты причинил мне! Пусть сам я и не поеду с тобой, но посмотрим, как ты избегнешь гостей, которых вечно сопутствующие мне Гнев и Нищета уже привели к твоему порогу.