Не поднимая никакого шума, Бест решил проводить в Дании такую оккупационную политику, которая представлялась ему более рациональной. Он намеревался добиться в своей вотчине спокойствия и стабильности, для чего был готов выступить против кого угодно — как немецких союзников, так и участников движения Сопротивления, и даже самого Гитлера.

Его гибкая, основанная на железной логике политика наткнулась, однако, на недовольство Гитлера. С провалом датских нацистов в штаб-квартире фюрера еще как-то смирились, но излишне мягкое отношение к сопротивленцам вызвало возмущение диктатора. В Дании повторилось то же, что произошло в Чехословакии. Подготовленные в Англии датские участники сопротивления развернули в протекторате Беста пусть и небольшую, но самую настоящую войну против немецких оккупационных властей. Не в последнюю очередь они преследовали цель вызвать репрессии со стороны немцев, чтобы поднять на борьбу с ними инертное население. Но дипломат Бест старался избегать излишней жестокости, нацеливая военных и полицию безопасности на проведение коротких и строго определенных карательных акций. Чтобы не вызывать озабоченности в министерстве иностранных дел, он в своих донесениях не показывал истинного размаха движения Сопротивления. Грубой и неотесанной реакции Гитлера Бест опасался больше, чем партизан.

Ежедневные донесения командующего немецкими войсками в Дании верховному главнокомандованию вермахта резко отличались от сообщений Беста, поэтому Гитлер, полагая, что имперский наместник его обманывает, распорядился проводить широкомасштабные акции возмездия против датских партизан. Он считал, что в противном случае возникнет опасность потери датского моста в Норвегию. Бесту же Гитлер отдал приказ потребовать от датского правительства в ультимативной форме создания региональных судов для ускоренного осуждения датских подпольщиков за нападения на представителей оккупационных властей. Бест сразу же ответил, что датское правительство не примет ультиматума. И на самом деле через несколько дней кабинет министров отклонил ультиматум и 29 августа 1943 года в полном составе подал в отставку. В ответ на это командующий немецкими войсками объявил о введении чрезвычайного положения в стране.

Бест прекрасно понимал, что гитлеровская политика силы — только на руку партизанам, тем более, что фюрер приказал ввести и в Дании жесткие методы борьбы с участниками движения Сопротивления. 30 декабря 1943 года Бест был вызван в штаб-квартиру фюрера. Гитлер заявил, что антинемецкий террор в Дании может быть сокрушен только усиленным контртеррором, и приказал на каждый акт саботажа датских подпольщиков отвечать жестко — в соотношении пять к одному — против их родственников, пособников партизан и лиц, субсидирующих их материально. Бест заявил, что контртеррор ни в чем датчан не убедит. Гораздо эффективнее будет проведение судебных заседаний военных трибуналов, на которых террористов стали бы судить по всем правилам законов военного времени. Адвокатская логика Беста, однако, только озлобила Гитлера, считавшего профессию юриста самой ничтожной.

В соответствии с приказом Гитлера на Данию обрушился поток репрессий. И Бест был вынужден принимать участие в акциях контртеррора против своей воли, пытаясь все же как-то их стабилизировать. Вместе с начальником полиции безопасности ему удалось довести гитлеровское соотношение репрессалий от 5:1 до 1:1 и ввести полевые суды.

Такой характер деятельности Беста не укрылся от внимания Гитлера. 3 июля 1944 года Риббентроп направил Бесту депешу:

«На основании донесений о положении в Дании, фюрер резко раскритикован вашу политику в отношении датчан. По его мнению, ухудшение положения в стране связано с введением судов».

Риббентроп потребовал немедленного представления подробного доклада о состоянии дел, обратив особое внимание на вопрос, «почему, несмотря на указание фюрера, в противодействие актам саботажа не проводился контртеррор, а были задействованы в основном суды». Вновь Бест был вызван к Гитлеру, и 5 июля явился в штаб-квартиру фюрера.

«Некоторые господа хотят быть более умными, чем я», — бушевал диктатор.

Гитлер повторил свой приказ в отношении контртеррора и потребовал от имперского наместника не проводить собственную политику. Когда Бест попытался возразить, фюрер заорал на него: «И не желаю больше ничего слушать».

Бест отдал честь и вышел. Он все же доложил свои соображения Риббентропу. Министр задумался, а потом сказал:

«Поступайте, как считаете правильным и целесообразным. Но приказы фюрера должны выполняться».

Из этого примера можно видеть, что представления Гитлера и «черного ордена» о великогерманской оккупационной политике не всегда были идентичными. Разница проявилась еще отчетливее в вопросе по отношению к так называемым германским народам[144]. Если Адольф Гитлер, несмотря на всю прогерманскую фразеологию, оставался националистом вильгельмовского толка, видя в любом надгосударственном образовании национальное предательство, то руководство СС стремилось к созданию великогерманской империи, мечтая о межнациональном братстве в новой эре, естественно, при немецком руководстве.

Гиммлер сказал однажды, что, по его мнению, следующим рейхсфюрером СС, возможно, будет и не немец.

Гитлер при любом случае высмеивал страсть Гиммлера к экспериментам, считая, что без идеологической подготовки любой германский доброволец СС «будет чувствовать себя предателем собственного народа». Как отметил историк Пауль Клюке, в противоположность гитлеровской националистической программе в СС превалировала «более самостоятельная, исходившая из других критериев политика». У Гиммлера он обнаружил даже «большую готовность отобрать из ненемецких граждан нордические элементы, то есть произвести своеобразный их отлов, в чем сомневался Гитлер».

Брешь между Гитлером и руководством СС становилась заметнее по мере того, как Гиммлер все более увлекался своей программой германизации и стал занимать ключевую роль в вопросе оккупационной политики в захваченных странах. В кругах СС она стала называться «германо-нордической». Привлечение германских добровольцев в войска СС и разноголосица немецких представителей в оккупированных странах побудили Гитлера назначить шефа СС высшим лицом в нордических странах. В главном управлении СС был поэтому создан «германский отдел», который возглавил швейцарский военный врач доктор Франц Ридвег, зять генерал-фельдмаршала Вернера фон Бломберга. Этот отдел имел свои представительства в столицах Норвегии, Дании, Голландии и Бельгии и создал сеть пангерманских опорных пунктов СС.

В них осуществлялась вербовка рекрутов в войска СС, патронаж местных эсэсовских филиалов, при которых создавались учебные центры. Они покупали местные издательства и основывали новые газеты, а также поддерживали связь с национал-социалистскими лидерами этих стран, находившимися в оппозиции к своим собственным властям. Фанатики из числа местных эсэсовцев грезили о создании великогерманской империи. Шеф главного управления СС Готтлоб Бергер даже провозгласил: "Германские добровольцы войск СС… совместно с членами немецких охранных отрядов создадут фундамент, на котором будет построена великая Германия.

В протоколе совещания руководства СС от 8 октября 1942 года было записано: «Ответственность за нордические страны возлагается на рейхсфюрера СС. Поэтому наша задача должна заключаться в том, чтобы подготовить возможность для фюрера в последующем объединить их в великогерманской империи, куда они войдут, сохраняя народные традиции и свою культуру».

Имперские иллюзии германских эсэсовцев однако разрушались, сталкиваясь со звериным инстинктом диктатора, который даже не помышлял предоставить нордическим странам хоть какую-то автономию. К тому же большинство оккупированных немцами стран находились официально в состоянии войны с Германией. И поскольку Гитлер не был готов заявить, какой суверенитет он намерен предоставить нордическим странам в проектируемой «германской империи немецкой нации», вся великогерманская пропаганда оказывалась безуспешной.