Второе донесение Гиммлера было передано Гитлеру лично баварским гауляйтером и министром внутренних дел Адольфом Вагнером: «В Мюнхене штурмовики вышли на улицы и дебоширят, выкрикивая лозунги против фюрера и рейхсвера».
Как потом оказалось, мюнхенские штурмовики, собравшиеся, как обычно, по своим пивным, были вызваны к пунктам сбора написанными от руки записками неустановленных авторов, извещавшими: «Рейхсвер против нас». К тому же мероприятия, проводившиеся в подразделениях рейхсвера, не прошли незамеченными. Когда обергруппенфюрер СА, начальник мюнхенских штурмовиков Август Шнайдхубер и группенфюрер СА Вильгельм Шмидт услышали о выходе своих штурмовиков на улицы города, они тут же распорядились, чтобы все расходились по домам. Шмидт прихватил с собой две анонимные записки, к которым ни он, ни Шнайдхубер не имели никакого отношения.
Когда начальнику штаба мюнхенского военного округа полковнику Кюхлеру стало известно, что колонна штурмовиков движется в направлении аэродрома Обервизенфельд, он вызвал майора Ганса Дерра и дал ему задание выяснить обстановку. Шел уже второй час ночи. Но тот на аэродроме штурмовиков не обнаружил, однако на обратном пути увидел на площади Кёнигсплац подразделение СА численностью до 300 человек, к которым их командир как раз обратился со словами:
— А теперь возвращайтесь спокойно по домам и ждите решение фюрера. Каким бы оно ни было: отправить ли всех нас в отпуск, запретить ношение формы или еще что — мы неизменно остаемся вместе с ним.
Оба ночных сообщения привели Гитлера в панику. Он был уверен: предатели демаскировали себя, и Рём показал свое истинное лицо. Надо было с ними кончать. Обуреваемый этой бредовой идеей, он приказал немедленно отправиться в Мюнхен, намериваясь затем побывать в Бад Висзее.
В два часа ночи фюрер, разбитый, уставший и дрожавший от волнения, прибыл на боннский аэродром Хангеляр и сел в трехмоторный Ю-52 вместе с сопровождавшими его лицами. Плюхнувшись на переднее сиденье кабины, он молча смотрел на ночное небо. Туман стал понемногу рассеиваться, наступало утро нового дня, самого ужасного в предвоенной истории Германии. Предстояла кровавая оргия, сопровождаемая насилием и жестокостью.
Лутце подумал о Рёме, и ему на ум пришли поэтичские строки:
Когда самолет приземлился в мюнхенском аэропорту Обервизенфельд, Гитлер выскочил из него и подбежал к двум офицерам рейхсвера, которых вызвал по радио, пройдя как в трансе мимо выстроившихся партийных бонз и руководителей СА. Офицерам фюрер сказал отрешенно:
— Это — самый черный день в моей жизни. Но я поеду в Бад Висзее и учиню строжайший суд. Вызовите генерала Адама.
И сразу же направился в баварское министерство внутренних дел.
В пятом часу утра группенфюрер СА Шмидт был разбужен телефонным звонком из министерства внутренних дел: «Фюрер ожидает группенфюрера с докладом».
«Прежде, чем он ушел, — рассказывала потом Мартина Шмидт, — он стал искать две записки, сказав: „Это может доказать, что я не имею к путчу никакого отношения“, но тал их и не нашел».
Но он даже не смог дать Гитлеру каких-либо объяснений. Не успел Шмидт появиться, как канцлер подскочил к нему, сорвал знаки различия, обозвал предателем и заорал:
— Вы арестованы и будете расстреляны!
Шмидта увели и направили в мюнхенскую тюрьму предварительного заключения «Штадельхайм» где за несколько минут до этого оказался и обергруппенфюрер СА Шнайдхубер.
Пока гауляйтер Вагнер собирал по тревоге ударные отряды СС и баварской политической полиции и отправлял их с заданием произвести аресты некоторых руководителей СА и видных противников национал-социализма, Гитлер в сопровождении эскорта на двух автомашинах помчался в Бад Висзее.
Было уже 6.30 утра. В пансионате «Ханзельбауэр» все еще спали. Хозяйка пансионата стала было говорить о высокой чести, выпавшей на ее долю, но спутники Гитлера, быстро миновав ее, встали со снятыми с предохранителей пистолетами у дверей постояльцев. Лутце немного задержался, чтобы просмотреть гостевую книгу и определить, кто в какой комнате находится, так что едва не опоздал поприсутствовать при аресте Рёма.
Вот как он описывает эту сцену: "Гитлер стоял у двери комнаты Рёма. Одни из полицейских постучал и попросил открыть по срочному делу. Через некоторое время дверь приоткрылась и сразу же была широко распахнута.
В дверь прошел фюрер с пистолетом в руке и назвал Рёма предателем. Приказав тому одеться, объявил об аресте".
Сразу же после этого фюрер перебежал к противоположной двери и стал в нее барабанить. Через несколько секунд в двери показался обергруппенфюрер СА Эдмунд Хайнес, за ним виднелся какой-то мужчина. Эту сцену впоследствии использовал в своей пропаганде Геббельс, обрушившийся на гомосексуализм и заявивший:
— Нашим глазам представилась картина столь отвратительная, что вызвала состояние рвоты.
Гитлер поспешил к следующим дверям, а Лутце заскочил в комнату Хайнеса и проверил, нет ли оружия в одностворчатом шкафу.
— Лутце, я ничего не сделал, — воскликнул Хайнес. — Помогите мне.
Однако тот ответил смущенно:
— Я не могу ничего сказать, а тем более что-то сделать.
Вскоре все «гнездо заговорщиков» было очищено. Арестованных отправили в подвал пансионата и заперли в отсеках под охрану полицейских. Вскоре их отправили в мюнхенскую тюрьму «Штадельхайм». Перед самым отъездом Гитлера у пансионата появилась прибывшая из Мюнхена грузовая автомашина с вооруженной охраной Рёма. Положение обещало стать критическим. Но Гитлер не растерялся, выступил вперед и, откашлявшись, обратился к прибывшим командным тоном (начальник охраны, штандартенфюрер СА Юлиус Уль, был в числе арестованных) с требованием покинуть Бад Висзее. Растерявшиеся охранники тут же отправились назад в Мюнхен. Отъехав немного в северном направлении, грузовик, однако, остановился, так как у штурмовиков появились какие-то сомнения, и они заняли выжидательную позицию. Поэтому Гитлер предпочел возвратиться в Мюнхен кружным путем через Роттах-Эгевн и Тегернзее.
Прибывший в это время в тюрьму ее начальник Роберт Кох обнаружил на своем письменном столе распоряжение определять в камеры, начиная с семи часов утра, высших чинов СА. На Центральном вокзале, окруженном эсэсовцами, полицейские встречали прибывавших руководителей штурмовиков и после проверки документов либо отпускали, либо арестовывали.
Один за другим в «Штадельхайм» были направлены: фон Краусер, Манфред фон Киллингер, Ганс Петер фон Хайдебрек, Ганс Хайн, Георг фон Деттен, Ганс Иоахим фон Фалькенхаузен и ряд других.
В десять часов Гитлер приехал в штаб-квартиру национал-социализма — Коричневый дом, который к тому времени был взят под охрану рейхсверовскими солдатами. По сигналу фюрера Геббельс позвонил Герингу, назвав кодовое слово «колибри». Теперь Гиммлер и Гейдрих могли поднять по тревоге все подразделения СС. В округах СД вскрывали опечатанные, заранее разосланные конверты, и команды палачей начинали действовать. Террор охватил всю страну.
Первыми жертвами его в Баварии стали фон Кар, сорвавший в 1923 году «пивной путч» Гитлера. (обезображенный труп бедняги был обнаружен в болоте около Дахау), и Петер Бернхард Штемпфле, слишком много знавший о личных секретах фюрера (найден с тремя пулями в сердце и переломанной спиной).
Эсэсовские ищейки разыскивали мюнхенского врача Людвига Шмидта, тесно сотрудничавшего в свое время с противником Гитлера — Отто Штрассером, но найти его не смогли: некий тюремный вахмистр скрывал его в тайнике в здании самой тюрьмы. Был схвачен и музыкальный критик, доктор Вильгельм Эдуард Шмид, проживавший на другой улице. На то, что его фамилия писалась с одним "д" вместо двух "т" и что он был доктором философии, а не медицины, никто не обратил никакого внимания. Позже семья получила из концлагеря Дахау гроб, который не имела права даже открыть.
