Нет, не зря он беспокоился. Не просто так прискакал в острог Ильман Карась, давно уже, в обход Истомы, приваживал его Дирмунд, даже сильней, чем Лейва, потому что понял — Карась похитрей да поумней будет. Такие помощники — на вес золота. Истома Мозгляк тоже не глуп, но ведь главный принцип жизни какой? Разделяй и властвуй! А приехал Карась потому, что почуял нюхом своим звериным неладное. Пошатался по торгу, по пристани, по местам злачным, бесед ни с кем долгих не вел, больше слушал, собирал слухи. Где кто чего сказал — пусть даже и врут, да дыма без огня не бывает.

И очень не понравилось Карасю услышанное. Узнал — ищет кто-то похищенных девок, и ищет настойчиво. Харинтий Гусь, людокрад известный, видал в лесах у места своего тайного чьи-то следы. Кто-то расспрашивал на пристани про ромейских купцов, что не брезгуют крадеными людишками, кто-то словно бы знал или догадывался о том, чем занят Ильман Карась. И этот «кто-то» явно был из своих. Может, из слуг Мечислава-людина, хозяина корчмы на Щековице, через которого Ильман немало темных дел провернул? Может, кто из нанятых, а может быть, даже и Ярил Зевота, парень, на первый взгляд вроде бы верный. Впрочем, все они верные до поры до времени.

Дирмунд-князь, надо отдать ему должное, выслушал Ильмана внимательно, с опасениями его смутными согласился. А согласившись, решил тут же и проверить — почти всех воинов с острога убрал, якобы на забаву воинскую, а на самом-то деле недалеко они хоронились, в балке. В остроге только малая стража осталась да девки, в амбаре на засов запертые. Так рассудил князь: уж если кто по их души приедет, обязательно в острог заглянет, малой стражи не побоится. Ну, пока заглянет, пока девок отыщет да раскует — дело долгое, а тут и воины появятся с приказом твердым — хватать всех чужих, кого углядят в остроге и рядом.

Вот, выждав немножко, и прискакали воины, а с ними — Истома Мозгляк. Давно уже смотрел он алчными глазами на девицу златовласую, Ладиславу, ту, которую так и не испробовал там, в Хазарии, из-за алчности своей глупой — за девственницу-то не в пример больше серебра выручить можно! А ведь хотел, хотел, чего перед собой душой кривить? И вот теперь ругал себя Истома за глупость последними словами. Можно ведь было и в последние дни, когда златовласая красавица сидела в амбаре, тайно сделать свое дело. Правда, для этого рискнуть надо было, а просто так рисковать Мозгляк не любил. С одной стороны, хочется, конечно, девку, с другой...

Ну и, когда предложил ее Лейв, перед самым приездом князя, так у Истомы внутри будто всё задрожало. Ну, наконец-то, подумалось... А вышел облом! Так, может, сейчас получится? Всё равно разгоряченные схваткой отроки и не поймут, девственна девка аль нет. Так что ж с ней церемониться? А другого случая и не представится больше — после ублажения отроков казнит князь девок. Вернее, принесет в жертву черным своим божествам, как уже не раз делал. И скорее всего, не сам убивать будет — поручит отрокам, еще раз проверит их да кровью свежей свяжет. Рассудив так, Истома не поехал ни на болото, смотреть на игрища, как поступил Лейв с частью воинов охраны, ни в капище с князем, как сделал Ильман Карась, а, поотстав от всех, повернул обратно. И наткнулся на скачущих туда же всадников Дирмунда-князя! Вот незадача! И что им в остроге понадобилось?

Сплюнув, Истома бросил коня у амбара и обомлел! Засов на крепких дубовых дверях был сдвинут напрочь. Холодея, Мозгляк распахнул дверь... Амбар был пуст, как закрома древлянина после сбора дани киевским князем! Птички улетели.

— Эй, эй! — заорал Истома бестолково мечущимся по двору всадникам. — Сюда! Ищите!

Княжьи воины и без него сообразили, что делать. Разбившись на тройки, деловито обследовали острог и все прилегающие к нему места — стражника Жвана со свернутой шеей обнаружили быстро. Значит — были гости, не сами девки ушли. Несколько воинов тут же отправились к болоту за собаками — всех ведь забрали на игрища, в остроге ни одного пса не оставили, а всё Лейв — любил, гад, кровавые зрелища, а уж отроков псами травить — милое дело!

Посмотрел Истома на всю эту суматоху, снова зашел в амбар, помочился в угол да, наказав, чтоб, когда собак приведут, разбудили, отправился в избу — спать. А что еще было делать-то? Организовывать погоню по ночному лесу? Так без собак — дело гиблое, а псов не скоро еще приведут, покуда на болотах отыщут... Улегшись на лавку у круглого очага из обмазанных глиной камней, Истома накрылся шкурой и захрапел. Оставшиеся в остроге воины осматривали кузницу.

Про пустой амбар все забыли, никто даже не удосужился запереть дверь — а зачем? Всё равно там уже никого нет. Когда улеглась суматоха и факелы, до того освещавшие весь двор, погасли, в дальнем углу амбара зашевелилась земля. Пошла трещинками, словно мертвец вылезал из могилы. Раз — и появилась из-под земли рука, два — другая, три — уже раскопались двое — Хельги-ярл и Снорри.

— Тролли и Йормуганд! — отплевываясь, шепотом выругался Снорри. — Какой-то гад нассал прямо на голову!

— Тебе моча полезна, — тихо хохотнул ярл. — Быстрей рана на затылке затянется.

— Да уж... — Снорри скривился, осмотрелся: — Похоже, девки и без нас убежали. Справились.

— Да, коли б ты не совал башку куда ни попадя...

— Ла-адно. — Снорри махнул рукой. — Ну что, будем выбираться отсюда?

Хельги кивнул. А что еще делать-то?

Выглянув из амбара, они в один миг шмыгнули к частоколу, а дальше было проще — по стеночке, по стеночке, до самых ворот, кстати — распахнутых. Уж что-что, а незаметно передвигаться викинги умели. Были бы собаки — было б трудней, ну а так — детские игрища. Оказавшись у мостика, Хельги и Снорри нырнули в овраг и, пройдя орешником, скрылись в лесу.

— Облава затевается, — обернувшись, шепнул ярл. — Беги, предупреди Никифора, а я — к Ирландцу. Встречаемся за рекой, напротив капища.

Снорри молча кивнул. Друзья разделились — каждый пошел своей дорогой: Снорри — к реке, Хельги — к болоту. Вокруг по-прежнему было темно, лишь тускло светил месяц да далеко на востоке алел зарею фиолетовый край неба.

Укрывшись на небольшом островке средь болота, Ирландец и Порубор ждали. Сказать, что воинское игрище развертывалось перед ними как на ладони, значило бы погрешить против истины. Основная масса участников находилась чуть дальше, на поляне, ярко освещенной чадящими факелами, а болото примыкало к поляне лишь краем, причем — самым дальним от острова. Туда, на поляну, Ирландец с Порубором и не собирались проникать — уж слишком там было людно. А вот здесь, на болотце, совсем другое дело. Ну не может такого быть, чтобы хоть кто-нибудь из убегающих отроков не захотел укрыться в болотных топях, куда не пройдут никакие собаки. Так вот и сидели на острове Ирландец с Порубором, вернее, лежали, подложив под животы траву. Удобно, только вот комары...

Комаров было множество. Они зудели, впивались в обнаженное тело так, что сидеть неподвижно не было никакой возможности. Вятша осторожно повел плечами, затем, не выдержав, бесшумно побежал к болоту, остановился, пополз на брюхе по зыбким кочкам. Зачерпнув бурой грязи, размазал по спине и плечам, затих, чувствуя, как стягивает кожу застывающая грязевая корка. Отрок улыбнулся. Комаров обманул — теперь обмануть бы преследователей, а те вовсе не были дураками, вон, и собак с собой взяли. А у него, у Вятши, как и у остальных беглецов, — нет ничего, одни голые руки. Правда, и руками убивать учили, так ведь нельзя убивать — игра, только калечить можно. Вот разве что насчет собак Вятша для себя решил — убить тут же, как кинется на него какая псина. Руку — поглубже в пасть, это не беда, что зубы вопьются в кожу, главное — вырвать кадык, и чем быстрее, тем лучше.

Вообще же, с собаками лучше не встречаться. Высидеть здесь, на болоте... Хотя нет. Навряд ли удастся высидеть, Лейв приказал, чтобы каждый сумел захватить пленного. А поди захвати его, попробуй. Надо что-нибудь придумать. Да что тут думать! Тройка беглецов — Равол-древлянин, Ратибор и он, Вятша, — наверняка обречена Лейвом на жуткую смерть. У других всё — и оружие, и собаки. «Убивать нельзя, только — калечить». Ну, покалечат его, Вятшу, и что потом? Нужен он потом князю, покалеченный? Конечно же нет, тут и рассуждать нечего. Значит, убьют. Что ж — судьба.