- Вроде бы да.

- Действуй!

Я повернул немного стержень по часовой стрелке. Ковер стал жестким и слегка задрожал. Теперь вожжи на себя. Мы поднялись над землей и помчались навстречу кронам деревьев. Чтобы не врезаться в них, я резче потянул на себя вожжи, и ковер взмыл почти вертикально.

- Но, но, не так резко, - Вольф чуть не свалился с ковра.

- Понял. Больше не буду.

Сначала управлять ковром было страшновато. Да еще туман. Я старался не подниматься высоко, иначе земля совсем скрывалась в молочной дымке, все вокруг становилось белесо, а поскольку внимание свое я полностью сосредотачивал на управлении, то наблюдать за показаниями приборов не успевал. Но, сделав три-четыре круга над нашей поляной, я уже мог следить за высотомером и горизонтом, понемногу освоился с управлением и даже заложил пару довольно крутых виражей. После шестого круга мы пошли на посадку. Ковер-самолет, это не самолет, в смысле не аэроплан, он может снижаться на малой скорости, а может и вообще остановиться и зависнуть над землей. Но это и не вертолет, опускается и взлетает он не строго вертикально, а по глиссаде, то есть по наклонной кривой. Поэтому, чтобы опуститься на нашу небольшую полянку и не повторять ошибки, допущенной при взлете, пришлось снижаться кругами, в смысле по спирали.

- Молодец, - похвалил меня Вольф. - Ас! Ты прирожденный летчик!

Уж и не знаю, сказал ли он это всерьез или иронизировал, на всякий случай я отшутился:

- Да что ты, Вольф, я еще чайник! До такого аса как ты мне еще расти и расти!

Мы летели на высоте сто саженей со скоростью пятьдесят верст в час. Вполне нормальная скорость, когда по прямой и без остановок. Летая с такой скоростью из дома на работу, я бы тратил на дорогу каких-нибудь двадцать минут. А по пробкам даже на любом супергоночном "Феррари" будешь тащиться час с гаком. Зато на такой скорости встречный ветер не обжигал лицо, можно было спокойно любоваться окрестностями и разговаривать. Мы подлетали к отрогам какой-то горной системы. Туман рассеялся, но не совсем, видимость пока еще была не больше двух километров, и едва различимые хребты таяли впереди в белесой дымке. На карте в этом месте красовалось огромное белое пятно, такое же, как и туманная даль перед нами.

- Это горы Злых Духов, - прокомментировал Лева. - Каждые два-три года здесь перманентно гибнет какая-нибудь топографическая экспедиция.

- Почему нельзя снять карту с ковра-самолета?

- Можно. Такие карты есть, но на них в Алмазной долине наложен гриф "Совершенно секретно". Считается, что простому человеку нечего делать в этих краях. А место очень примечательное, я бы даже сказал заманчиво-привлекательное. Я давно мечтал попасть сюда. Вон за тем хребтом долина, там водятся безвздоховые одноруки.

- Уф! - сказал Вольф. - Давайте сядем, соорудим перекус, что ли. Потом ты, Вань, меня сменишь. А то притомился я чегой-то.

Мы опустились на небольшое, покрытое кедровым стлаником, плато среди отрогов горной системы Злых Духов. Вольф, посадив аппарат, вскочил на ноги и начал делать наклоны, приседания и прочие гимнастические упражнения. Управлять ковром-самолетом и в самом деле, хоть и легко с одной стороны, с другой стороны весьма утомительно. Оттого, что постоянно упираешься коленками в ковер и держишь натянутыми вожжи начинает болеть спина, затекают ноги и руки - такая вот конструктивная недоработочка. Поэтому пилоту периодически необходима разминка.

Главный хребет горной системы Злых Духов все еще был скрыт от нас дымкой тумана и проглядывал сквозь нее едва заметным контуром. После перекуса я занял место пилота, поднял ковер в воздух и направил его в сторону хребта, лёту до которого оказалось не так уж и много, всего минут пятнадцать-двадцать. Перевалив через хребет на бреющем полете, мы очутились над долиной с чахлой растительностью в виде невысоких лиственниц и можжевельника и хаотическим нагромождением покрытых лишайником обломков скал.

- Вот она, - сказал Лева, - долина, о которой я говорил. А за ней уже и граница Шема Ханства.

К вечеру, хоть и развиднелось, поскольку туман понемногу рассеивался, солнце по-прежнему оставалось скрыто за пеленой облаков. Вся долина, тем не менее, просматривалась хорошо. Сколько хватало глаз, ее окружали горные хребты и, скорее всего, она была труднодоступна как для конного, так и для пешего. Собственно, это и не долина вовсе, а просто огромное плато. И тут я увидел этих животных. Сзади прямо мне в ухо восторженно закричал Лева:

- Они! Это они! Безвздоховые одноруки!

Должен сказать, что зрелище оказалось впечатляющим. Длинные гладкокожие серые тела без какой бы то ни было растительности, толстые, как у бегемотов, лапы, массивные, тяжелые, вытянутые хвосты, покрытые сверху какой-то чешуей, продолговатые с круглыми ушами "крысиные" головы, из которых росли хоботы, оканчивавшиеся длинными щупальцами, будто из хобота торчал осьминог. Точнее - пятиног, потому что щупалец было пять. Из пастей высовывались по два саблевидных клыка и множество острых зубов. Потрясали также размеры чудовищ - от щупалец на хоботе до кончика хвоста они были длиной с двухсалонный "Икарус".

- Сейчас у них брачный период, - продолжал комментарии Лева. - В это время они наиболее опасны!

- Они хищники или травоядные?

- Они всеядные. При таких размерах пищи им постоянно не хватает, поэтому большую часть времени они проводят в спячке. Оживают на два-три месяца, пожирают все, что попадается на пути - от мышей до яков, съедают и всю растительность, от кустика до травинки, потом начинают брачные игры. Как во всем живом мире самцы добиваются расположения самок и дерутся за обладание ими с соперниками насмерть. А самки, забеременев, ложатся баиньки и к очередной побудке, месяцев через десять, приносят приплод.

- А когда же они наиболее БЕЗопасны? Когда спят?

- Лучшее время для охоты - когда самки укладываются спать, а самцы еще какое-то время ходят полусонные. Молодь в это время наедается тем, что еще осталось не съеденным в долине. А спящего однорука найти, как ни странно, очень нелегко. Они маскируются среди камней, его и не заметишь, пока не наткнешься, приняв за обломок скалы или большой камень. А спят они очень чутко. А однорук-шатун - это… это… Не знаю с чем сравнить даже. Короче, сами понимаете.

Я сбавил скорость, чтобы получше рассмотреть чудовищ. Два самца, как раз, занимались поодаль выяснением отношений. Сцепившись хоботами в рукопожатии, они пытались повалить один другого на землю. Иногда кто-нибудь, изогнувшись, ударял соперника хвостом, и, судя по звуку, такой удар был очень ощутимым, от него даже вздрагивал наш ковер. А прямо по курсу огромный однорук преследовал добычу, какую-то тварь помельче. Впрочем, нет, это вовсе не тварь. То есть, конечно же, тварь, но нам подобная.

Я был не прав, полагая, что плато недоступно для всадника, потому, что от монстра как раз удирал всадник на белом коне в белых одеждах и красной бейсболке, надетой козырьком назад. Дела его, похоже, были совсем плохи. Вот-вот чудовище настигнет его, схватит своей пятерней и отправит в пасть, сначала молодца, а потом лошадь. Не раздумывая, я врубил форсаж и направил ковер вдогонку, чтобы каким-нибудь образом помешать этому. Судя по характерным звукам, доносившимся сзади, Лева уже заряжал свое ружье.

- Подлети саженей на тридцать, буду стрелять в глаз, чтобы не испортить шкуру.

- Ты еще о шкуре думаешь! - возмутился Вольф. - Стреляй быстрее, видишь, лошадь уже совсем выдохлась!

Лошадь и впрямь заметно устала. Еще немного и она просто свалится. А сзади доносился топот, как стук колес бронепоезда - еще два однорука присоединились к погоне. Они мчались метрах в ста позади и на удивление быстро сокращали разрыв. Просто уму непостижимо, насколько проворны эти огромные и с первого взгляда неуклюжие твари. Они передвигались размашистой рысью, сотрясая землю, которая сотрясала воздух, а с ним и наш ковер. Лева выстрелил. Вернее попытался выстрелить, потому что ружье дало осечку. Погода все время стояла мокрая, да и мы столько времени находились то в воде, то у воды, поэтому порох, видимо, отсырел. Лев выругался. А однорук уже ухватил пальцами хобота свою жертву. Вольф выстрелил из нашего пистолета, но для такой громадины это было не более, чем комариный укус. И тогда я подумал, ведь однорук-то безвздоховый! Если он дышит кожей, то…