Желание открыть свою душу – суть актерской игры. Он делал это прежде, когда работал в Англии. Потом он переехал в Голливуд, стал звездой, здесь он мог существовать вполне профессионально, не обнажая душу и не касаясь дискомфортных зон. Он избегал ролей, которые требовали подобной самоотдачи, вплоть до «Центуриона».

Его мысли вернулись назад, к одной непреложной истине – он не может быть никем другим, кроме как актером. Он в долгу перед самим собой, перед Рейн. Он выбрал профессию, которая требует полной отдачи, невзирая на болезненность этого для него. Иного пути просто нет – ему придется вывернуть душу наизнанку.

Он долго бродил, думая о сцене и о своем персонаже, затем вернулся на площадку. Рейни, нахмурившись, изучала сценарий, но когда он появился, поднялась. Немой вопрос застыл в ее глазах.

– Давай начнем, – буркнул он.

Она кивнула и отложила сценарий. Встав на свое место, она сказала:

– Может быть, на этот раз попробуешь смотреть мне в глаза?

Пока гример поправляла грим и приводила в порядок его растрепанные волосы, он думал о том, что в предыдущих дублях избегал смотреть на Рейн. Какое огромное доверие нужно испытывать к женщине, чтобы обнажить перед ней свою душу, рассказав о том, что сам стараешься забыть! Он глубоко вздохнул, затем кивнул, давая понять, что готов.

– Начали, – сказала она приглушенно.

Камера заработала. Он заглянул в глубину ее невинных глаз и открыл свою измученную душу, предложение за предложением, слово за словом: ужас, боль, унижение, которое заставило его забыть, каким он был… жизнь… все… не оставив… ничего.

Он сыграл сцену на одном дыхании.

– Снято! – Потрясенная, Рейн отпустила его руки и обняла его. Слезы бежали по ее щекам. – Кензи, я всегда знала, что ты прекрасный артист, но сегодня ты превзошел самого себя.

Хотя радость от того, что он наконец справился, захлестнула его, все же он был слишком измучен, чтобы общаться с кем-то, даже с Рейни.

– На двенадцатый раз повезло. – Он выбрался из ее рук,

стараясь, чтобы его слова не прозвучали грубо. – Увидимся утром.

Помахав ей рукой, он через минуту исчез в своем трейлере, чтобы снять грим и костюм. Обычно он прибегал к помощи гримерши и костюмера, но сейчас он не мог вынести, чтобы К нему прикасались. Быстро приведя лицо в порядок, он поменял викторианский выходной наряд на джинсы, рубашку и свитер.

Джош оставил ему пачку сообщений, разложив их в порядке важности. Он и глазом не повел. Схватив ключи от машины, быстро вышел из трейлера.

И тут же наткнулся на Найджела Стоуна. Вспышка фотоаппарата ослепила Кензи. Репортер улыбнулся, дабы замаскировать свою ядовитую сущность.

– Вы подняли тираж «Инкуайера», мистер Скотт. Читатели увлечены охотой на реального человека. Информация стекается со всех сторон. Не хотите ли сказать что-нибудь на этот счет? Я думаю, что уэльсец, который высказался насчет дезертирства с флота, может продолжить.

Кензи, которого атака Найджела застала врасплох, сжал кулаки, готовый врезать репортеру за его мерзкие выпады. Но вовремя сдержался, понимая, что тем самым только обнаружит собственную уязвимость, да еще перед фотографом, готовым запечатлеть каждый момент.

Взяв себя в руки, он исполнил роль, не менее трудную, чем та, что он только что играл перед камерой.

– Весьма занятная история, мистер Стоун. – Улыбаясь с присущим ему шармом, он прошел мимо репортера. – Некоторые из ваших историй превосходят все то, что мне приходилось выслушивать прежде. Я рад, что мы встретились в такое интересное время.

Стоун не отпускал его:

– Не могу найти документ, подтверждающий появление на свет Кензи Скотта в соответствии с датой, что вы указываете, пусть даже в другие годы. Значит, скорее всего вы поменяли имя и фамилию?

– Это никому не возбраняется. А теперь прошу меня извинить, я опаздываю на встречу.

Когда он открыл дверцу «ягуара», Стоун резко бросил:

– Я знаю, кто ты, Скотт, и, клянусь Богом, выведу тебя на чистую воду!

На мгновение Кензи замер. Но тут же напомнил себе, что Стоун не может знать наверняка его прошлое. Он сел в низкий автомобиль, цитируя Макбета:

– «Жизнь – тень бегущая; актер несчастный, что час твой чванится, горит на сцене, – и вот уж он умолк навек». Я просто актер, Стоун, творение из призрачной дымки и отражений… И это не таинственный вымысел. Все, что я хотел бы рассказать о себе, люди могут найти в моих ролях.

Он захлопнул дверцу, нажал на газ и умчался. Колеса «ягуара» отбрасывали фонтанчики гравия на репортера и фотографа. Кензи довольно долго удавалось сохранять внешнее спокойствие, охраняя свою персону от посторонних взглядов. Но если его загнанная внутрь усталость возьмет верх, будет ли он в состоянии выдержать напряженный график съемок? Он отдавал этому фильму все, и сейчас, как Джон Рандалл, остался… ни с чем.

Он ехал вдоль побережья в западном направлении к Корнвеллу, потом свернул в глубь материка, следуя по старым дорогам, отмеченным на большинстве карт желтым цветом. Теперь его путь пролегал через деревни и небольшие городки, вдали от современных трасс.

Дорога извивалась между скал, «ягуар» мчался, выписывая крутые виражи и требуя от своего хозяина особого внимания. Ему не раз пришлось нажимать на тормоза, чтобы не врезаться в стадо овец, и позже миновать столкновение с велосипедистом, которому вздумалось ехать посреди дороги. После этого он немного сбавил скорость.

Он остановился только для заправки. Ему давно следовало бы перекусить: он не помнил, когда ел в последний раз. Но одна мысль о еде вызывала тошноту.

Сложная, извилистая дорога требовала сосредоточенности, но зато избавляла его от мыслей о Найджеле Стоуне и Джоне Рандалле и о тщательно созданном творении по имени Кензи Скотт. Но несмотря на все, Рейни по-прежнему оставалась в его мыслях. Он хотел се так, как умирающий жаждет последнего причастия. Проклятие, он знал, если он попросит, она даст ему это, не выразив ни слова. Но он запрещал себе просить ее.

Он мчался посреди ночной мглы, пытаясь избавиться от демонов, преследующих его.

Кензи поздно вернулся в маленький отель, который временно стал ему домом. Несмотря на безмерную усталость, он плохо спал в последнее время. Он должен лечь и расслабиться, мускул за мускулом, что, как он знал по опыту, даст ему необходимый отдых, чтобы выдержать следующий день.

Он уже взялся за ручку двери, когда его взгляд упал на противоположный конец коридора, где находился номер Рейн. Она должна быть дома. Мягкая, теплая, понимающая, с благородным сердцем, она делала все, что могла, чтобы обрести убежище в работе. Она так близко…

Больше всего на свете он хотел поддержать ее. Разум какое-то мгновение боролся с инстинктом и отступил. В его кармане оказалась пара скрепок для бумаг, он вытащил их и выпрямил в длинную проволочку.

Замки в отеле были очень простые, и он не забыл одно из своих старых умений. Меньше чем за минуту он открыл замок и