Отдышавшись наконец, она прошептала:

– Нам надо прекратить подобные встречи. Нежным движением он убрал волосы с ее лба.

– Нет проблем. Это больше не повторится.

Она выскользнула из его рук и теперь с грустным выражением лежала на спине.

– Я бы хотела верить в это или на худой конец иметь более сильную волю.

Он взял ее руку, переплел свои пальцы с ее.

– Спать вместе, пока мы на полпути к разводу, значит решиться на болезненные эмоциональные последствия, но ты должна признать, что это принесло нам мгновенное облегчение.

– Ты прав, даже намека на напряжение не осталось в теле. А точнее, как будто у меня вообще костей нет.

– Значит, мы не потеряли время зря.

– Думаю, нет, – согласилась она, но ее лицо все еще хранило мрачное выражение.

Он спрашивал себя: не участие ли в этом проекте толкнуло их друг к другу? Скорее всего так, потому что его способность к физической близости проделала долгий путь, прежде чем смогла дать излечение его исстрадавшейся душе.

Еще несколько подобных встреч, и он, пожалуй, сможет дотянуть до конца фильма.

За утренним кофе Рейни читала статью Найджела Стоуна о таинственном прошлом Кензи. На этот раз она называлась «Замок Моргана». Уэльский смотритель одной старинной крепости утверждал, что Кензи Скотт был его школьным приятелем из рыбачьей деревни на севере Уэльса. Рис Джонс, так звали Скотта в то время, был красивый парень, быстрый на язык и уже тогда любил принимать участие в разных школьных представлениях. После окончания учебы он поступил в британский флот, затем дезертировал, и с тех пор о нем ни слуху ни духу. Догадка Моргана состоит в том, что Рис решил стать актером и взял имя Кензи Скотт, скрывая свое прошлое, потому что боялся, как бы его не привлекли за дезертирство.

Морган сопровождал свой рассказ фотографией мальчугана, сидевшего на широкой спине пони, свесив короткие ножки. Если и существовало какое-то сходство с Кензи, то сказать, что оно абсолютно, можно было с большой натяжкой.

Она отложила газету. Как Кензи и предсказывал, на Стоуна со всех сторон сыпались предложения от читателей. «Инкуайер» печатал только наиболее интересные публикации из сотен, приходивших на адрес редакции. Если кто-то и расскажет правду, думала Рейн, то она наверняка затеряется в потоке лжи. Что было само по себе хорошо, так как Кензи, по всей вероятности, было о чем беспокоиться. Хотя он больше не сбегал со съемочной площадки, напряжение не покидало его. Он был крайне немногословен. Ей хотелось, чтобы он поговорил с ней, рассказал, что его тревожит… Но он делал свою работу прекрасно, и она оставила его в покое.

Администрация картины арендовала для него спортивный автомобиль. После завершения съемки он мог умчаться прочь, и никто не видел его до следующего утра. И хотя она прекрасно знала, что он отлично водит машину и, выросши в этой стране, привык к правостороннему вождению, она не могла избавиться от кошмаров. То ей виделось, что он делает крутой поворот и в него врезается трактор или грузовик, то он на полной скорости падает в море с высокой скалы.

Он часто возвращался за полночь. Так как два лучших номера в отеле находились в одном коридоре напротив друг друга, она, лежа в постели, прислушивалась и не могла успокоиться, пока не раздавались его шаги. Она сама не знала, делает ли она это как его жена или как режиссер, а может быть, как его мать? Но, так или иначе, беспокойство не оставляло ее.

Через три недели съемки закончатся и каждый из них пойдет своим путем. Что она почувствует тогда? Наверное, ей будет казаться, словно у нее отняли руку. Но зато жизнь больше не будет такой неопределенной. Дальнейшая работа над картиной, которая обычно начинается после завершения съемок, то есть монтаж, наложение звука, запись музыки и прочее, заставит ее в течение нескольких месяцев жить в таком напряженном ритме, что к тому времени, как они встретятся вновь, она уже будет свободной женщиной и ее брак с Кензи закончится.

Или тогда она сама захочет завершить отношения с ним.

– Стоп! – раздался ровный голос Рейн. Сыпя проклятия сквозь зубы, Кензи отпустил руки Рейн и встал, разминая затекшие плечи. «Черт, – думал он, – сейчас она устроит мне взбучку». Бог свидетель, причина у нее была, но в его теперешнем состоянии он взорвался бы, если бы она вздумала отчитывать его на глазах у всей группы. Он ненавидел себя. Одиннадцатый дубль одной сцены! Только два дубля годились в печать, и оба были так себе. Вина лежала исключительно на нем, он работал все хуже и хуже.

Он пошел прочь от камеры, морской бриз трепал его волосы.

Сцену снимали на скалистом утесе, где Сара спасала Рандалла, который собирался свести счеты с жизнью, бросившись вниз. Когда она схватила его за руки, удерживая от страшного шага, эмоции захлестнули его и он сказал больше, чем хотел, о том, что случилось с ним в плену, и почему он чувствует такое отвращение к себе. Он сказал достаточно, чтобы она поняла…

Другими словами, Рандалл должен был вывернуть душу наизнанку перед своей женой. Кензи мучился, не находя правильных эмоций. Когда доходила очередь до текста, он запинался на каждом слове. Рейн, напротив, замечательно играла Сару, передавая не только ее юность, но и мудрость, которая помогла ей с сочувствием принять не до конца понятную ситуацию.

В дальнейшем предполагалось разбить этот диалог наплывами из прошлого – эпизоды с участием Рандалла и его тюремщика, которые предполагалось снять в павильоне одной из студий Лондона. Кензи старался не думать об этих сценах, последних, но наиболее трудных для него. Если принять во внимание, насколько тяжело ему сегодня, он никогда не сможет сыграть эти проклятые сцены.

Он ждал, когда Рейн позовет его для очередного дубля. Вместо этого она сказала второму режиссеру:

– Перерыв. – И взяла Кензи под руку. Он вздрогнул от ее прикосновения, но тут же почувствовал себя лучше.

– Пойдем со мной, – предложила она. – Может быть, морской ветер прочистит наши мозги.

По крайней мере она собиралась отругать его один на один, не перед всеми, и он был благодарен ей за это, хотя все еще хорохорился, готовый к защите. Бог свидетель, он старался. И Рейни должна понять это.

Они медленно шли вдоль утеса, ветер играл завитками ее волос, трепал подол тяжелой юбки. Когда они отошли достаточно далеко от съемочной площадки, она заговорила:

– По мере того как мы снимаем, ты должен открываться все больше и больше, и ты прекрасно это делаешь. Эта сцена наиболее откровенная, камера должна заглянуть тебе в душу, и без этого мы не можем двинуться дальше. Это требует от тебя многого, может быть, даже чересчур. – Она заглянула ему в глаза. – Подумай об этом. Когда будешь готов, мы снимем еще один дубль и отправим в печать те, что сняли. Если тебе так и не удастся нащупать верную ноту, черт с ним! Мы сумеем в дальнейшем сделать это при монтаже из того, что имеем. О'кей?

Он прерывисто втянул воздух. Если бы она отчитывала его, он, возможно, стал бы возражать ей, даже мог уйти с площадки – чего никогда не делал прежде. Вместо этого она проявила чуткость. Она понимала ад, захвативший его душу, через который ему предстояло пройти. Более того, она готова была принять его несостоятельность, если вдруг окажется, что он исчерпал свой ресурс. Что означало только одно – он должен сделать это, то есть вывернуть кишки перед камерой.

– Ты потрясающий режиссер, Рейни, – глухо произнес он. – Позволь мне побыть одному минут десять – пятнадцать, и попробуем снова.

Она кивнула, затем приподнялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Спасибо тебе, Кен.

Он проводил ее взглядом. Она направилась к съемочной площадке, грациозная, как викторианская леди, которая всю жизнь носила корсет и длинные юбки. Кензи отвернулся и пошел дальше вдоль утеса.

Она была абсолютно права, проблема заключалась в том, что ему надо было обнажить его собственные чувства и переживания. Но способен ли он приоткрыть тайники своей души? Это не означало, что тот, кто будет смотреть фильм, поймет все досконально, но для него было достаточно того, что он сам поймет, а он уже научился обходить дискомфортные зоны. Но если он не пойдет дальше, он провалит роль, а с ней и весь фильм. Характер героя потеряет достоверность. Подлинность – качество, едва уловимое, но большинство зрителей заметят, если оно будет утрачено.