Сегодня пришла очередь Рейни платить по долгам. Ей предстояло сыграть большую любовную сцену с Кензи перед объективом безжалостной камеры. С бешено колотящимся сердцем она прошла в свою гримерную. Длинные викторианские юбки поднимали пыль с бетонного пола.

– Я не очень отвлеку тебя, если прочитаю кое-что из твоей почты? – спросила Вэл из-за стола в углу.

– Есть что-то интересное?

– Да нет… Из недельного отчета твоего детектива можно понять, что все сходится на администраторе студии, с которым у Клементины были довольно серьезные отношения.

– Администратор студии? – Рейни сморщила нос. – Торговец наркотиками мне нравился больше. Что еще у тебя есть?

– Электронное послание от твоего деда. Он скорее всего послал его через Интернет на компьютере, что ты ему подарила. – Вэл посмотрела на записку из принтера. – Наши предложения помочь ему отыскать его старых друзей по корейской войне принесли плоды. Он нашел некоторых из них, и теперь они ежедневно выходят; на связь в Интернете. Твои старики Заказали билеты во Флориду на следующую зиму, там состоится встреча друзей.

– Очень хорошие новости. – Сохраняя некоторую дистанцию, она тем не менее налаживала отношения с дедом и бабушкой. Странно, но то, что произошло с дедом, помогло их сближению. Она обязательно навестит стариков, как только закончит работу над фильмом. Хотя прекрасно знала, что не стоит ожидать слишком многого от этого визита. Между ними появилось доверие. А что касается душевного тепла, то она поищет его где-нибудь еще, как, впрочем, всегда делала.

В гримерную вошла Деб, художница по гриму:

– Пора приготовиться к следующей сцене.

Рейни послушно уселась в кресло. В присутствии постороннего человека Вэл отложила личные послания в сторону и занялась заметками Рейн по поводу просмотренного накануне материала.

Беспокойные мысли Рейн вновь вернулись к предстоящей сцене с Кензи. Кто знает, что лучше, а что хуже? Следить, как он играет эту сцену с Джейн Стакпол? Или самой лежать в постели, смотреть на него голодными глазами и видеть не Джона Рандалла, а его, и к тому же ощущать знакомые прикосновения – она невольно вздрогнула от подобной перспективы.

– Не дергайтесь, – сказала Деб.

– Прости. – Рейни должна терпеливо выносить все ухищрения, способные заставить ее тридцатилетнее с небольшим лицо выглядеть на девятнадцать. Мысленно она повторяла сцену, пока Деб колдовала над ней, придавая ей свежесть юной Сары.

Избежать этого уже нельзя… Выйдя из гримерной, она шла по пустынному полутемному коридору студии, стараясь не наткнуться на кабель или аппаратуру. Кензи ждал в павильоне, где стояла декорация спальни, залитая ярким светом прожекторов. Он нервно барабанил пальцами по высокой резной спинке кровати.

Она окинула его критическим взглядом, радуясь, что съемки подходят к концу. Оба они выглядели изможденными и похудевшими. На стресс рабочего процесса накладывался груз личных отношений.

Предстоящая сцена следовала прямо за эпизодом на утесе, где Сара спасает Джона от самоубийства. Он тогда сказал достаточно много, чтобы она могла понять его проблемы. Возможно, она была не в состоянии представить досконально, что сделали с ним, но не могла не почувствовать глубину его боли. Любя своего мужа, она решила не допустить, чтобы ночные кошмары и угрызения совести разрушили их союз.

Сцена на утесе закончилась возвращением в дом. Они брели через поля, Рандалл шел, как старик, обнимая жену за плечи. Новый эпизод должен был начаться с момента, когда они входят в спальню. Рейни оглядела площадку, автоматически проверила, все ли на месте, и потом обратилась к Кензи:

– Ты готов?

Он кивнул и встал в дверях. Присоединившись к нему, она тихо прошептала:

– Ты не сыграешь эту сцену, если хотя бы пару раз не посмотришь на меня.

Поджав губы, он встретил ее взгляд. Подлинное страдание светилось в глубине его потемневших оливковых глаз. Она проглотила комок, застрявший в горле, стараясь уговорить себя, что этот мрак относится к его персонажу, а не к нему.

Чувствуя его готовность, она глубоко вздохнула, чтобы освободить Сердце от печали и боли. Когда междy ними возникло молчаливое напряжение, Рейни дала сигнал начать.

Камера заработала. Плечом к плечу они вошли в комнату. Он оттолкнулся от нее, неуверенно, но вместе с тем решительно прошел вперед.

– Отдохни, мой дорогой, – сказала она. – И почувствуешь себя лучше.

Ты не понимаешь, – резко отвечал он. – Ночной сон не излечит меня от прошлого. Не исцелит ничто. Когда она подошла к нему, он вцепился в ее руку, не подпуская к себе. – И поэтому ты должна оставить меня, пока не поздно.

Его прикосновение обожгло ее. Хотя Сара и была невинной, но она чувствовала, что между ними существует сильное влечение.

– А мы не будем оглядываться на прошлое. Есть только настоящее и будущее, разве этого мало?

– Сара, у нас нет будущего. – Он отпустил ее руку и. отступил назад. – Пока мы женаты лишь номинально, мы можем разойтись. Аннулируем брак, и ты будешь свободна в глазах общества.

– Ты не понимаешь, Джон. – Страх потерять его соединялся со злостью. – Ты, наверное, забыл, что мы дали клятвы. А я помню. Перед Богом ты мой муж. И пока я жива, никто другой мне не нужен.

Он взглянул на нее, словно она была далекой и призрачной мечтой.

– Ты так прекрасна. Так чиста… когда я был в плену, то вспоминал о тебе, как о моем светлом ангеле.

Гнев иссяк, в одно мгновение сделав ее беспомощной.

– Я не могу жить, стоя на пьедестале, куда ты водрузил меня. Я живая, Джон. Может быть, я не особенно умна, не очень хорошо знаю жизнь, но достаточно, чтобы быть твоей женой. Неужели ты… ты… не хочешь меня?

Он окинул ее взглядом, и блеск глаз выдал его, хотя он тут же одернул ее:

– Ты не должна говорить о таких вещах!

Он чувствовал себя совершенно потерянным от стыда, терзавшего его душу. Если теперь они муж и жена, Сара должна проявить собственную уязвимость, и единственный способ, какой она могла придумать, – предложить себя сексуально. В страсти он был более опытен и силен, чем она.

– Слова не помогут. Ты всегда был мужчиной, способным совершить поступок. Пришло время нам обоим пойти на него. Вместе. – Дрожащими пальцами она взялась за перламутровые пуговицы на своем лифе.

Его дыхание замерло, когда платье упало, открывая отделанное кружевом нижнее белье и нежную белизну невинности…

– Ничего не… получится, Сара».

– Что может быть более нормальным, чем близость между мужем и женой? – Видя, как его взгляд остановился на двери, она повернула ключ в замке и бросила его в вазу с розами, которая стояла на туалетном столике.

Он почувствовал, что хочет ее. Сейчас она должна напомнить ему о клятвах, которые они дали. Она начала торопливо расстегивать лиф.

– «Я, Сара, беру тебя, Джон, в мужья. И буду верна тебе до конца своих дней. В беде ив радости. В горе и печали. Всегда». Ты тоже поклялся мне, Джон. Я не освобождаю тебя от этих слов. – Она скинула кружевной лиф и, не сводя с него глаз, шепнула:

– «И мою душу и тело… вверяю тебе».

Нижняя юбка завязывалась сзади на талии. Она потянула за кончик ленты, и тогда юбка упала на пол, открывая отделанные кружевом панталоны. И хотя каждый дюйм ее тела был надежно закрыт, факт, что она стоит перед мужчиной в нижнем белье, наполнил воздух эротикой.

– А теперь, – сказала она хриплым голосом, – расшнуруй корсет…

Он проглотил комок, застрявший в горле. Она повернулась к нему спиной. Пока он занимался тесемками, она старалась сдержать страх перед неизвестностью, но понимала, что действует правильно. Она должна отдать себя в его руки, заставить его поверить, что он хозяин ситуации.

Благоговейно, почтительно он касался ее, посылая жар в каждую клеточку ее тела. Корсет упал, она задрожала от нетерпения. Наклонившись, она подставила ему шею, и он поцеловал ее. Теплое дыхание коснулось ее кожи. Она ахнула, борясь не с тем, что он мог сделать, а с собой, и ее тело, казалось, больше не принадлежало ей…