Лакомка с улыбкой кивнула Везунчику и исподтишка погрозила ему кулачком. И первой затянула знаменитую мелодию в робкой надежде, что братец-музыкант ее подхватит.

Везунчик оправдал надежды сестры и принялся в такт лупить себя лапками по надутым щекам и выдувать изо рта звуки, отдаленно напоминающие звуки тромбона и трубы.

Затем, не дав публике возможности разбрестись по углам, Лакомка объявила следующий номер.

– «Аргентинское танго»! Прощай, Европа, здравствуй, Южная Америка!

Лакомка поправила свисающий из-за уха цветок, подхватила Сахарка за руку и талию, резко тряхнула головкой и ринулась вместе с братцем откаблучивать заковыристые па, фуэте и прочие балетные штучки, о которых я имею весьма смутное представление и потому описывать подробно их не стану.

Успех у танцоров был грандиозный! На «бис» они повторили «Аргентинское танго» еще дважды, и дважды мешочек из-под орешков зрители снова наполнили звонкими монетами до самого верха. Лакомка, Везунчик и Сахарок, наверное бы, исполнили танго на бис и в третий раз, как вдруг над их головами раздался чей-то командный строгий голос: «Операторы, приготовились к съемке! Мотор! Начали съемку!» В глаза мышатам ударили яркие лучи прожекторов, и Лакомка, щурясь от света «юпитеров», радостно пропищала: «Ура, нас снимает телевидение! Боже, какой успех!»

«Только этого нам и не хватало!» – успел подумать умный Везунчик, но поделиться своими опасениями с сестрой и братом у него уже не хватило времени…

Прошедшая ночь выдалась беспокойной не только для Пикника, Ганса и Ольгерда, но и для меня с дядюшкой. До самого рассвета мы не могли уснуть, думая о Везунчике, Сахарке и Лакомке. «Как они там? Живы ли? А, может быть… Нет, только не это!» Иногда дядюшка впадал в легкое забытье, но уже через мгновение облик трех несчастных малюток вставал перед ним, безмолвно вопрошая: «За что? За что, господин Кракофакс, вы отдали нас на растерзание?» И дядюшка резко вздрагивал, взбрыкивал ногами и тихо стонал: «Но ведь я хотел как лучше…»

Утром, едва первый солнечный лучик заглянул к нам в окошко, мы все втроем – я, Кракофакс и Кнедлик – отправились в цирк к Альберту Покусу выкупать из плена мышат. По дороге дядюшка беспрерывно бормотал, обращаясь больше к себе самому, чем ко мне и песику: «Гонорар придется вернуть… И те полсотни гнэльфдингов, которые этот транжир и мот подарил нашим крошкам… Надеюсь, они не успели их потратить?! Если коты бедняжек скушали, то не успели… А если вместе с деньгами?!!»

Дядюшка стукнулся лбом о фонарный столб, извинился и побрел дальше, размышляя вслух о возможной печальной участи мышат и актерского гонорара.

– Лишь бы господин Покус не потребовал заплатить неустойку! В контракте, кажется, ни слова о неустойке нет. А вдруг есть? Какой я глупец – подписал контракт не читая! А сто гнэльфдингов я заплачу. Сто гнэльфдингов за трех очаровательных крошек – это такой пустяк!

Когда мы примчались к цирку, высунув от усталости языки, то застали его хозяина еще лежащим в постели.

– В чем дело, господа? – недовольно пробурчал Альберт Покус, просовывая в приоткрытую дверь вагончика всклокоченную голову. – Ах, это вы, мошенники! Ну, заходите, заходите!

В другое время мы с дядюшкой плюнули бы на такое «любезное» приглашение и ни за что бы на него не откликнулись. Но сейчас нам пришлось переступить через оскорбленное самолюбие, а заодно и через порог вагончика.

– Простите за ранний визит, – гордо вскинув голову вверх, произнес мой дядюшка, – но важное дело заставило нас нарушить ваш сон и покой…

– Какие дела могут быть у таких мошенников? Разве что, вы решили еще продать мне и собаку?

– Кнедлик не продается! – испугался я ни на шутку. – Мы пришли забрать своих мышат!

– Разумеется, вернув вам аванс! – Дядюшка бросил презрительный взгляд на господина Покуса и протянул ему деньги. – Кстати, где наши малютки?

– Они удрали.

Рука Альберта Покуса автоматически потянулась за купюрами, но схватить успела только пустоту: Кракофакс так же автоматически отдернул свою руку, едва услышал ответ хозяина цирка.

– Как удрали? Куда удрали? – воскликнули мы с дядюшкой хором.

Альберт Покус пожал плечами:

– Кто их знает, куда… Ахилл мышат проворонил. Негодники прогрызли дырку в клетке и вот…

В знак доказательства правоты своих слов, он показал нам свежее отверстие в днище клетки и горку щепочек и опилок.

Но мой дядюшка был от природы очень недоверчив и, на всякий случай, попросил господина Покуса взять у кота Ахилла анализы.

– Вдруг он не удержался от соблазна и съел мышат? – сказал Кракофакс, пряча деньги обратно в карман пиджака. – А потом, заметая следы преступления, прогрыз в клетке дырку. У него вон какие зубищи, такими клыками всю клетку на опилки перевести можно!

И не давая господину Покусу времени на оправдания, дядюшка торопливо добавил:

– Если анализы вину Ахилла не подтвердят, я тогда на вас подавать в суд не стану. Прощу потерю своих малюток!

Кракофакс вытер платочком нечаянную слезу и медленно побрел к выходу. Мы с Кнедликом поспешили за ним: в цирке Альберта Покуса нам уже нечего было делать.

Выйдя на улицу, я первым делом спросил дядюшку:

– Ну, и где теперь их искать? Мышата такие маленькие, а Гнэльфбург такой большой!

На мой вопрос Кракофакс не ответил сразу. Молча он постоял минуту-другую, опершись рукой о ствол платана, о чем-то глубоко размышляя. Наконец он пришел к какому-то важному для себя выводу и сказал:

– Да, Тупсифокс, так мы и сделаем! Ты еще не знаешь старину Кракофакса, я тоже способен на красивый жест!

– Нельзя ли поконкретнее, дядюшка? – дернул я старика за рукав. – Мы с Кнедликом не очень тебя понимаем!

Старый пуппетролль добродушно улыбнулся:

– Пожалуйста, скажу конкретнее. Сейчас мы пойдем в редакцию утренней газеты и дадим объявление о пропаже трех мышат. Денег для спасения наших крошек я не пожалею. Да ты и сам мог в этом недавно убедиться!

Идея дядюшки нам с Кнедликом пришлась по душе. Я только попросил Кракофакса обязательно указать в объявлении особые приметы мышат и их умение разговаривать по-гнэльфски. А еще попросил поместить рядом с текстом объявления фотографии малюток.

Указать приметы и напечатать фотографии дядюшка согласился, а вот о редком даре Везунчика, Сахарка и Лакомки изъясняться по-гнэльфски он предпочел умолчать.

– Это совсем ни к чему, дорогой племянничек! – сказал раздраженно старый ворчун-пуппетролль. – Привлекать внимание разных жуликов к нашим феноменам, я считаю излишним. В городе откроется настоящая охота за мышами, а к нам повадятся ходить журналисты и телевизионщики. Давай-ка обойдемся без новых хлопот!

Пришлось пойти на уступки и согласиться с дядюшкой. Тем более, что уже к середине дня я понял, как он был прав. Не прошло и двух часов после выхода утреннего выпуска «Гнэльфбургского рассвета», как в наш дом со всех концов города отзывчивые горожане понесли мышат, крысят, хомячков, морских свинок, ужей, ежей и прочих зверюшек. Принесли даже одного ленивца, который каким-то чудом сумел переползти по кронам деревьев из зоопарка в жилой квартал. Ленивец нам с Кнедликом очень понравился, но и от него мы были вынуждены отказаться, как отказались чуть ранее от тридцати восьми мышат, двенадцати крысят, восьми хомячков, семи морских свинок, трех ужей, двух ежей и еще пяти зверей неизвестной породы.

– Боже, как глупы эти гнэльфы! – стеная сквозь зубы, бормотал Кракофакс и бегал из угла в угол по комнате, пока я выпроваживал очередного гостя. – Не понять такой простой текст!..

И он по памяти декламировал наше газетное объявление:

– «Пропали три мышонка, два серых и один белый. Нашедшего просим вернуть за солидное вознаграждение.»

После чего добавлял: