— Ну хорошо, а теперь пора в кровать.

— В девять часов? Мам, ты что!

— Завтра вставать в шесть утра. Ты же не хочешь опоздать на автобус? Давай-ка, живо. Уже почистил зубы?

Я кивнул и забрался под одеяло.

— Мам, сегодня не нужно меня укладывать. Я сам почитаю, пока глаза не слипнутся.

— Правда? — поразилась мама. Она легонько сжала мою руку и поцеловала ее. — Тогда спокойной тебе ночи! Хороших сновидений.

— И тебе.

Она включила маленький ночник у кровати.

— Я буду тебе писать, — сказал я на прощанье. — Хотя, наверное, я приеду домой раньше своих писем. Ну и пусть.

— Что ж, тогда прочитаем их вместе. — И мама послала мне воздушный поцелуй.

Когда она вышла из комнаты, я взял с тумбочки «Льва, колдунью и платяной шкаф» и читал, пока не заснул.

«Колдунья знает Тайную Магию, уходящую в глубь времен. Но если бы она могла заглянуть еще глубже, в тишину и мрак, которые были до того, как началась история Нарнии, она прочитала бы другие Магические Знаки»[13].

Проснулся я ни свет ни заря. В комнате было темно, а снаружи еще темнее, хотя почему-то было понятно, что скоро утро. Я повернулся на бок, но спать совершенно не хотелось. И вот тогда я увидел, что рядом с моей кроватью сидит Дейзи. То есть я знал, что это была не Дейзи, но на секунду увидел тень, которая выглядела в точности как она. В тот момент я был уверен, что это не сон, но сейчас, вспоминая то утро, думаю, что сон. Я совсем не расстроился: наоборот, мне стало хорошо-хорошо. Какой-то миг — и Дейзи исчезла, будто растворилась в темноте.

Комната понемногу светлела. Я потянулся за слуховым аппаратом и надел его, и теперь мир действительно проснулся. Я слышал, как по улице гремят мусоровозы и как за домом поют птицы. Как у мамы в спальне пищит будильник. Благодаря Дейзи я вдруг почувствовал себя суперсильным: я знал, что она всегда рядом, где бы я ни был.

Я вылез из постели, подошел к столу и написал маме записочку. Потом спустился в гостиную, где стояла моя сумка. Открыл сумку, пошарил в ней и нашел, что искал.

Я унес Бабу к себе в комнату, положил на кровать и скотчем прилепил записку к его пузу. Затем накрыл медведя одеялом, чтобы мама не сразу его обнаружила. Записка была такая:

«Дорогая мама. Мне Бабу не нужен, но если ты по мне соскучишься, можешь сама с ним поспать. Целую, Ави».

Четыре часа в автобусе пролетели как четыре минуты. Я сидел у окна, а Джек рядом, у прохода. Перед нами сидели Джун и Майя. Настроение у всех было отличное, мы шумели и смеялись без умолку. Я сразу заметил, что Джулиана в автобусе нет, хотя Генри и Майлз тут. Я решил, что, наверное, он сел в другой автобус, но потом услышал, как Майлз говорит Амосу, что Джулиан «забил на поездку», потому что считает эти турбазы «дебилизмом». Я чуть не запрыгал от радости, потому что самое главное, что меня смущало в нашем путешествии, — это три дня рядом с Джулианом. А раз его нет, то я и правда мог вздохнуть спокойно.

Мы добрались до турбазы около полудня. Первым делом бросили в домиках вещи. В каждой комнате стояло три двухъярусные кровати, и мы с Джеком сыграли в «камень-ножницы-бумагу», чтобы решить, кто будет спать наверху, и я выиграл. Йо-хо!

А еще с нами в комнате спали Росс с Тристаном и Пабло с Нино.

Мы пообедали в столовой и отправились в двухчасовой поход по лесу. Центральный парк этому лесу и в подметки не годится. Потому что лес — настоящий. Раскидистые кроны почти не пропускают солнечный свет, внизу залежи палых листьев и поваленные деревья. Над головой птичьи крики, и щебет, и чириканье. И кругом легкий туман, похожий на бледно-голубую дымку. С ума сойти! Наш проводник показывал нам все-все-все: разные виды деревьев, мимо которых мы проходили, насекомых под корой пней, оленьи и медвежьи следы. Рассказывал, какие вокруг поют птицы и как их разглядеть. Я понял, что мои бионические уши дают фору обычным ушам, потому что я почти всегда слышал птиц первым.

Когда мы возвращались в лагерь, начался ливень. Я надел дождевик и натянул капюшон, чтобы уберечь Лобот-аппарат, но джинсы и ботинки промокли насквозь. А на остальных ребятах вообще сухой нитки не осталось. Зато было так весело! В домике мы устроили битву мокрыми носками.

Дождь зарядил надолго, и большую часть дня мы прослонялись по комнате отдыха. У них там стоял стол для пинг-понга и приставки с доисторическими играми, вроде «PacMan» и «Missile Command», и мы резались в них до ужина. Когда дождь закончился, мы развели настоящий костер. Правда, бревна, на которых можно сидеть у костра, все еще были сырыми, но мы бросили на них куртки, а сами грелись у огня и жарили на нем зефирины и сосиски — и это было так вкусно! Мама оказалась права про комаров: они кружили вокруг нас тучами. Но, к счастью, я попрыскался, прежде чем выйти из домика, и меня не сожрали заживо, как некоторых моих одноклассников.

А как же здорово было сидеть у костра, когда стемнело! Мне нравилось, как искры взлетают в небо и исчезают в ночном воздухе. И как пламя освещает лица. И как огонь потрескивает. Лес такой темный, что ничего кругом не видно, зато наверху, в небе, — миллиард звезд. Небо тут другое, не как в Норт-Ривер-Хайтс. Похоже на небо в Монтоке: как будто кто-то высыпал соль на черный полированный стол.

Я так устал, что еле дотащился до нашего домика, и никакая засыпательная книга мне не понадобилась. Я отключился почти в тот же миг, как голова коснулась подушки. Точно не помню, но, может быть, мне снились звезды.

И следующий день был что надо. Утром мы катались на лошадях, а днем залезали на огромные деревья — наши проводники нам помогали. Когда мы к ужину вернулись в лагерь, то опять валились с ног от усталости. После ужина нам сказали, что у нас есть час на отдых, а потом мы поедем на автобусе — недолго, минут пятнадцать — на лагерный «полигон», где будет Ночь кино под открытым небом.

Я до сих пор не успел написать письмо маме, папе и Вие, вот я и сел за него после ужина и рассказал обо всем, что мы делали в тот день и накануне. И представлял, как буду читать им это письмо вслух, потому что раньше меня оно уж точно домой не попадет.

Мы приехали на полигон в половине восьмого, солнце только начало садиться. На траве лежали длиннющие тени, а облака светились розовым и рыжим. Как будто кто-то взял пастель и пальцами размазал ее по небу. Я, разумеется, видел красивые закаты в городе — вернее, обрывки закатов между зданиями, — но я не привык, когда вокруг столько неба, куда ни глянешь. Здесь я наконец понял, почему древние люди считали, что земля плоская, а небо — купол. Так все и выглядело, если смотреть на небо, стоя посреди большущего поля.

Мы приехали раньше остальных школ, так что успели вдоволь наноситься по полю. А потом учителя сказали, что пора занимать хорошие места. Мы расстегнули сумки и разложили спальники на траве — как пледы на пикнике — перед громадным киноэкраном. Потом мы двинули к продуктовым фургонам, припаркованным на краю поля: перед началом фильма надо было загрузиться чипсами и газировкой. Там были еще и палатки, как на фермерском рынке, в которых продавались жареные орешки и сахарная вата. А рядом разбили несколько ярмарочных шатров, таких, где, например, можно выиграть плюшевую игрушку, если попадешь мячом в баскетбольную корзину. Мы с Джеком пытались что-нибудь выиграть, но безуспешно. Зато Амос, говорят, выиграл желтого бегемота и подарил его Ксимене. Это была новая парочка, и о ней последнее время все сплетничали: еще бы, качок и отличница.

Если стоять рядом с продуктовыми фургонами, видно, что примерно треть поля, а точнее все, что по ту сторону огромного экрана, засажено кукурузой. А по эту сторону — только трава. А кругом лес. Солнце садилось все ниже и ниже, и высокие деревья на опушке были темно-синими.