— Нет! — прыснул я. — Просто я думаю, что я похож на утку.
— А-а!.. — Мистер Попкинс удивленно помолчал. А потом рассмеялся: — Правда? Ха! А я-то ищу символы и метафоры. Но, оказывается, иногда утка — это просто утка!
— Ну да.
Я не очень понял, почему это его так развеселило. Он затрясся от беззвучного хохота, а отсмеявшись, сказал:
— Ну, Ави, спасибо, что поболтал со мной. Не забывай, мне действительно приятно, что ты учишься в нашей школе, и я уже жду не дождусь следующего года. — Он нагнулся через стол, и мы пожали друг другу руки. — Увидимся завтра на выпускном.
— До завтра, мистер Попкинс.
Последняя максима
Когда мы пришли на последний урок английского, вот что было написано на доске мистера Брауна:
Июньская максима мистера Брауна:
«Следуй за днем и тянись к солнцу!»[14]
Хороших летних каникул, 5-А!
Мы провели вместе отличный год, и вы прекрасные ученики.
Пожалуйста, не забудьте прислать мне летом открытку с ВАШЕЙ личной максимой. Вы можете сочинить ее сами или взять цитату, которая для вас чем-то важна (в этом случае не забудьте указать ссылку на источник!). Жду!
За час до начала
Выпускной проводился в зале Старшей школы Бичера. От нашего дома до нее было минут пятнадцать ходьбы, не больше, но папа довез меня на машине, потому что я был в костюме и в блестящих черных туфлях — новых, еще не разношенных — и не хотел натереть ноги. Школьникам велели явиться на церемонию за час до начала, но мы приехали даже раньше, поэтому просто сидели в машине и ждали. Папа включил плеер, и сразу же заиграла наша любимая песня. Мы оба заулыбались и закачали головой в такт музыке.
Папа стал подпевать:
— «Анди в дождь на велосипеде за эскимо для тебя поедет»[15].
— Слушай, а у меня галстук ровно повязан? — спросил я.
Он поправил мне галстук, продолжая петь:
— «А Джон купит тебе обновку, и ты пойдешь в ней на тусовку».
— А волосы не торчат?
Он улыбнулся:
— Лежат идеально. Ты отлично выглядишь, Ави.
— Вия утром намазала их гелем. — Я опустил козырек над сиденьем и погляделся в маленькое зеркало. — Не слишком блестят?
— Нет, все очень, очень круто, Ави. У тебя никогда не было такой короткой стрижки, верно?
— Ага, это я вчера постригся. Мне кажется, так я выгляжу взрослее, да?
— Определенно! — Папа улыбался, глядя на меня и кивая под музыку.
«Но мне везет больше всех, я не стану роптать, ведь я на машине и могу тебя покатать».
— С ума сойти, Ави: ты такой взрослый, настоящий щеголь! Не верится, что ты окончил пятый класс!
— Ага, мне самому не верится, — кивнул я.
— Ты ведь только вчера пошел в школу.
— А помнишь, у меня была падаванская косичка?
— О боже, точно. — Он потер лоб ладонью.
— Ты ее ненавидел, правда же, пап?
— «Ненавидел» — может, слишком сильно сказано, но я ее определенно не любил.
— Ненавидел! Давай же, признавайся, — дразнил его я.
— Ну уж нет. — Он улыбнулся и помотал головой. — Что я ненавидел, так это твой космонавтский шлем, из которого ты не вылезал, помнишь?
— Папа! — Я уменьшил звук.
— Что?
— Ты его выкинул?!
Он наконец-то посмотрел мне в лицо и увидел, как я разозлился. Он что, совсем не понимает, как это серьезно? То есть для меня как гром среди ясного неба грянул, а он притворяется, что ничего особенного?
Папа начал оправдываться:
— Ави, эта штуковина закрывала тебе лицо, я не мог больше этого выносить.
— Папайя любил этот шлем! Он для меня много значил! Когда он потерялся, я чуть не свихнулся, ты что, не помнишь?
— Конечно помню, — ласково произнес он. — Ну, Ави, не сердись. Я просто не мог больше видеть тебя с этой штукой на голове, понимаешь? Я думал, что и тебе это пойдет на пользу. — Он пытался поймать мой взгляд, но я отворачивался.
— Пожалуйста, Ави, попробуй меня понять. — Он взял меня за подбородок и повернул к себе. — Ты носил этот шлем все время. И настоящая-пренастоящая правда вот в чем: я скучал по твоему лицу. Я знаю, что ты не всегда его любишь, но ты должен понять… Я люблю его. Я люблю твое лицо, Ави. Такое, какое есть. И то, что ты всегда прятал его, разбивало мне сердце.
Он глядел на меня умоляюще, как будто и впрямь очень хотел, чтобы я его понял.
— А мама знает? — спросил я.
У папы округлились глаза:
— Ты что, смеешься? Она бы меня убила!
— Она перерыла весь дом, пап, — сказал я. — Искала его целую неделю в каждом шкафу, в подвале и на чердаке, везде.
— Именно! — сказал он, кивая. — Поэтому она бы меня и убила!
Он скорчил смешную мину, а потом ахнул, будто вдруг сообразил что-то важное.
— Минутку, Ави! Обещай, что ты никогда не расскажешь об этом маме.
Я ухмыльнулся и потер руки, будто в предвкушении наживы:
— Посмотрим, — сказал я. — В следующем месяце выходит новая модель ХЬох, она мне необходима. А лет через шесть мне потребуется собственная машина: красный «порше» вполне подойдет, и…
Папа расхохотался. Мне нравится, когда мне удается рассмешить папу, ведь обычно это он всех смешит.
— Боже мой, боже мой, — сказал он. — Ты действительно вырос.
Заиграла та часть песни, которую нам больше всего нравится петь, и я сделал погромче. Мы оба запели:
— «Знаю, я не красавчик, но не стану роптать, Ведь я на машине и могу тебя покатать.
Могу тебя покатать.
Могу тебя покатать.
Могу тебя поката-а-а-а-а-а-ать!»
Мы всегда горланим эти строчки что есть мочи, пытаясь тянуть последнюю ноту так же долго, как парень, который ее поет, и потом всегда лопаемся от смеха. Пока мы хохотали, я заметил Джека, он шел к нашей машине. Я взялся за рюкзак, собираясь вылезти наружу.
— Погоди, — сказал папа. — Скажи мне сначала: ты меня простил?
— Да, пап.
Он посмотрел на меня с благодарностью:
— Спасибо.
— Только больше так не делай. Не выбрасывай мои вещи тайком!
— Обещаю.
Я открыл дверцу и выскочил из машины.
— До скорого, пап!
Папа опустил стекло на водительском окне.
— Удачи! Увидимся по ту сторону пятого класса!
Мы ему помахали, а он завел мотор и начал отъезжать, но я подбежал к нему, и он остановился.
Я просунул голову в окошко, чтобы Джек меня не услышал.
— А вы можете меня не особо целовать после выпускного? — попросил я тихо. — Я ведь уже не младенец.
— Очень постараюсь.
— Скажешь маме?
— Не уверен, что она сможет удержаться, Ави, но я ей передам.
— Пока, дорогой папаша!
Он улыбнулся:
— Пока, сын, мой сын.
Занимайте места
Мы с Джеком вошли, вслед за какими-то шестиклассниками, в здание Старшей школы. Как тут просторно! Большие сверкающие люстры. Красные бархатные стены. Шик и красота.
Миссис Ди стояла на первом этаже, раздавая программки и командуя, кому куда идти.
— Пятиклассники по лестнице налево. Шестиклассники направо. Проходите, проходите. Доброе утро. Пятиклассники налево, шестиклассники направо…
Мы поднялись по широкой лестнице, и на всем пути были расклеены указатели. В большом зале рядами стояли складные стулья, а на них висели листочки с буквами алфавита. Все бродили по проходам, но никто не садился.
— Да ты у нас, оказывается, франт, — подколол меня Джек и дернул за галстук.
— Сам такой! — Я потянул его за галстук-бабочку.
— Дети, занимайте свои места, — сказала мисс Рубин. — Не забудьте, рассаживаемся по алфавиту!..
Но ее не особо слушали. Мы с Джеком дрались на свернутых в трубочку программках, как на мечах.