Оикава жил в доме Санширо и в отсутствие главы семейства должен был присматривать за безопасностью Хироко и их сына Харуо, который только этой весной поступил в начальную школу. Однако, несмотря на то, что Оикава был рядом, произошло ужасное и необъяснимое событие.
Утром 24 декабря на небе начали сгущаться тучи, и к вечеру пошел снег.
Сначала в воздухе закружились легкие снежинки, но к шести часам снег уже падал большими хлопьями. Тем не менее в восемь вечера снег внезапно прекратился – так опускается занавес в конце театрального представления. Подобные резкие изменения погоды нередки в этой части Японии. Тридцать самых холодных дней в году природа ведет себя странно: днем серое, пасмурное небо, но зато ночью, как в волшебном сне, облака расступаются, и ясный ночной небосвод озаряет холодное сияние луны и звезд. Местные жители называют это явление Кан но Йобаре – Просвет Холодной Ночи.
Я закончил ужинать около восьми. Каникулы в школе уже начались, и я собирался съездить куда-нибудь на юг. Внезапно в дверь постучали. Это была Мики, ученица, посещавшая факультатив, который вел Санширо. Она принесла дурные вести из его дома.
В такую стужу мне не хотелось выходить на улицу. Тем не менее я схватил свои лыжи и поспешил за Мики к дому Асами. Когда мы пересекали двор, я услышал рождественский перезвон колоколов городской церкви. Следовательно, было где-то около девяти часов.
Старшеклассница Мики была высокой и жизнерадостной девушкой – из тех, которые рано созревают. Она уже освоила секреты макияжа, длина ее юбки постоянно менялась, а все поля своих учебников она исписывала именами поэтов-лириков. Мики часто бывала у Санширо дома. «Господин Асами помогает мне по литературе», – говорила она. Однако она приходила в дом учителя и во время его отсутствия. Так что, возможно, не только Санширо, но и Оикава «помогал ей по литературе». Во всяком случае, в тот вечер Мики по обыкновению отправилась в дом Санширо. Двери в доме учителя почему-то были не заперты, а окна не закрыты. Решив, что это выглядит как-то странно, Мики открыла входную дверь и прошла в заднюю часть дома – она всегда так делала, когда приходила к Санширо. После этого Мики поспешила ко мне, так как я жил поблизости.
От моего дома до дома Асами было меньше десяти минут езды на лыжах. Семья Санширо жила в стильном бревенчатом особнячке. Их дом был крайним справа в квартале из трех строений. Обитатели крайнего слева дома, казалось, уже спали: занавески на окнах были опущены. Окна среднего дома были темными, и табличка у входа извещала о том, что этот дом сдается в аренду. Когда мы остановились перед входной дверью Санширо, Мики била дрожь. Весь вид девушки говорил о том, что ей очень не хочется заходить внутрь. Поэтому я сказал, чтобы она шла в дом Табэя, школьного учителя физики, который тоже жил неподалеку. Сам же я, собравшись с духом, вошел в дом Санширо.
Комната Харуо находилась рядом с входной дверью. На стене в комнате висели два детских рисунка: на одном был изображен «генерал», на другом – «солдат с тюльпанами». В центре комнаты в горшке стояла ель, украшенная золотистой мишурой, цветными лентами серпантина и «снегом» из белой ваты. Это была рождественская елка, которую Санширо купил для сына незадолго до своего отъезда
Первое, что я заметил, когда вошел в комнату, была пустая детская кровать, стоявшая в углу возле маленького столика. Одеяло было отброшено в сторону; ребенка, который должен был сейчас лежать в постели, не было. Висевшие на елке звезды из серебряной фольги, попав в поток холодного воздуха из открытой двери, покачивались, бросая на стены сверкающие блики.
Двинувшись дальше по коридору, я наткнулся на Оикаву, который лежал на спине в проеме двери, ведущей в гостиную. Я замер на месте. Потом, увидев, что в гостиной царит разгром, я решился идти дальше.
Заглянув в комнату, я увидел жену Санширо Хироко. Голова женщины покоилась на гриле, стоявшем на оцинкованном столе. В воздухе висел ужасный запах обгоревших волос. Я постоял с минуту, приходя в себя от шока. Потом присел и осторожно коснулся тела Оикавы. Парень был мертв.
Из-за беспорядка в гостиной создавалось впечатление, будто Оикава и Хироко боролись за свою жизнь. Фиолетовые рубцы и кровоподтеки на их лицах, руках и ногах говорили о том, что их жестоко избивали. Я быстро нашел орудие нападения. Железная кочерга, слегка погнутая, лежала у ног Оикавы. В комнате царил хаос. Стулья были перевернуты, стол сдвинут со своего места. Большая картонная коробка для игрушек, вероятно, стоявшая прежде на столе, теперь лежала на полу возле дивана, вся размокшая и растерзанная. Миниатюрный поезд, красивый большой волчок и другие игрушки вывалились из коробки, перемешавшись с карамельными и шоколадными конфетами. Можно было почти физически ощутить надругательство над детскими вещами, оставшимися без своего маленького хозяина.
Если бы это случилось в доме незнакомого мне человека, я, наверное, не стал бы так подробно описывать то, что увидел. Обнаружив трупы, я сразу побежал бы в полицию. Но, как ни странно, больше увиденного меня испугало и обеспокоило то, чего я не увидел. До меня дошло, что с того момента, как я вошел в дом, я нигде не видел сына Асами. Это может показаться необычным, но я больше беспокоился о пропавшем ребенке, нежели о мертвых телах, с которыми столкнулся. Как и Хироко, и Оикава, я чувствовал себя ответственным за маленького Харуо во время отсутствия его отца.
Всего в доме было четыре комнаты. С готовым выпрыгнуть из груди сердцем я быстро осмотрел два других помещения, но, даже обыскав весь дом, я не обнаружил никаких признаков ребенка.
Тут мне в голову пришла одна мысль. Раздвижное окно в гостиной, где произошла трагедия, было открыто. И это было странно: в такую холодную ночь никто не стал бы оставлять окно открытым. Я предположил, что злоумышленник, избивший до смерти двух взрослых человек и похитивший ребенка, должно быть, вылез через окно, но не закрыл его. Я вернулся в гостиную и с трепетом в сердце медленно двинулся вдоль стены, готовый в случае необходимости вступить в борьбу с неведомым врагом. Приблизившись к открытому окну, я выглянул наружу. Окно выходило в сад, окруженный живой изгородью.
Я увидел именно то, что и ожидал увидеть. Под окном на снегу даже в темноте были заметны хаотичные отпечатки ног того, кто надевал лыжи. От этих отпечатков отходили две длинные линии, которые проходили сквозь живую изгородь и исчезали за ее пределами. Под звездным небом разносился рождественский звон колоколов. Их звук был зловещим, как ворчание дьявола.
Недолго думая, я ринулся к входной двери, выскочил на улицу, пристегнул свои собственные лыжи и направился к задней части дома, где находилось открытое окно гостиной.
На снегу я обнаружил две примятые параллельные полосы, как если бы там на лыжах прошел один человек. Убедившись, что следы не исчезают, я пробрался через поломанные ветви живой изгороди и устремился по следам лыж. Я был еще только в начале погони, но уже отметил важное обстоятельство: похититель пользовался всего одной лыжной палкой. С левой стороны от следов лыж я видел снежную поверхность, взрыхленную через каждые три-четыре метра, но с правой стороны таких отметин не было. Стало быть, человек держал лыжную палку только в левой руке. Это означало, что в правой руке он мог держать нечто другое. Мысленным взором я увидел ребенка, бьющегося в руке похитителя. С нарастающим волнением я двигался вдоль лыжного следа, который, казалось, будет продолжаться вечно.
Следы лыж тянулись через открытое поле по направлению к пустынной проселочной дороге. Там начинался новый жилой район N. Дома располагались довольно далеко друг от друга, и между ними были обширные земельные участки, сейчас занесенные снегом. Я не знал точно, были это сады или просто неухоженные пустыри.
Снег падал от захода солнца до восьми часов вечера, и теперь на земле как будто лежало ровное белое покрывало. Если не считать следов собак и отпечатков ног возле домов, лишь двойная полоска от лыж, вдоль которой я шел, нарушала снежный покров. Но я должен был быть максимально осторожен. Зябко поежившись, я продолжал скользить вперед под молчаливым звездным небом.
