— Так снег же…

Радо задрал к небу голову, капюшон сполз, волосы раздуло вороньим гнездом. Глазницы тут же залепила холодная каша. Тальен отер лицо рукавом, сплюнул и выругался.

— Паскудство! И чудей этих не видно. Должны тут кишмя кишеть, куда подевались?

— Наверное в Чарусь сползлись все. Они ж как лягухи, холода не терпят, засыпают. Слушьте, добрый сэн. Переждать снегопад-то придется.

— Еще чего! Времени и так в обрез. Куда дальше топать?

— Да кабы я знала…

— Карту давай.

Котя отступила.

— Не дело, добрый сэн, незнамо куда в болото идти. Да еще по ночи. Сгинем, тьфу-тьфу-тьфу. Переждать надо.

— Я сказал, карту давай!

Рыцарь рванулся вперед, но девица оказалась проворней. Отпрыгнула, увернулась от тальеновой слеги. Отбежала на несколько шагов.

— Ишь ты, — сказал Радо, отирая прилипшие ко лбу волосы. — Хорошая реакция.

— Чего хорошее? — насторожилась Котя.

— Шустрая ты коза, говорю.

— Я не коза!

Он оперся на шест, устало прислонился к нему лбом. Их с Котей снова накрыл шквал. Снег повалил так густо, что девушка потеряла фигуру стоящего напротив. На пару мгновений ей показалось, что твердь сократилась до крохотного пятачка под подошвами, а снег идет снизу вверх, словно падаешь сквозь него, а потом вбок, и наискосок, и в другую сторону, и нет больше ни неба, ни земли, а есть падение или полет сквозь полное белого крошева пространство.

— Катина-а!

Она ухватилась за голос, как за протянутую руку.

— Я тут, добрый сэн!

Из крошева выдвинулось темное, громко дыша и позванивая железом, ухватило Котю за плечи.

— Не вздумай бегать! Ищи тебя… потеряться не хватало. Идем.

— Куда, добрый сэн? Переждать надобно…

— Вон туда. — Ее крутнули на месте, лицом в летящий снег. — Видишь?

Серая муть и клубящиеся хлопья. Теперь они валились прямо на Котю, чуть завиваясь посолонь, словно она возносилась в небо.

— Вон она!

За белыми спиралями, за снежной маетой мгла будто чуть истончилась, просвечивала зеленоватым, подводным светом. Не укажи Тальен пальцем, Котя не заметила бы. Да и сейчас не была уверена — мерещится, нет?

— Чарусь, — уверенно заявил рыцарь.

Это мог быть обманный огонек, свободный, или в фонарике у чуди — равно гиблый для доверчивого путника.

— Переждать бы, добрый сэн, опасно вслепую…

Тальен отстранил девицу, сделал шаг вперед и потыкал слегой в снег. Еще пару шагов — опять потыкал. Зачавкало, следы тальеновых сапог наполнились черной жижей. Еще шаг.

Темная, исчерканная снегом фигура пошатнулась, зашарила шестом и вдруг разом ополовинилась, словно кто прихлопнул ее сверху и загнал по пояс в землю.

— Ложись! — заорала Котя. — Ложись на слегу! Радо!

Он копошился в метели, и сумрачно-белая скатерть болота пятналась черным. В глубине утробно булькнуло. До котиных ноздрей донеслась вонь стылой прели, вскрытого болота, смешанная с острым, пустоватым запахом снега.

— Радо, не шевелись! Я щасс…

Попал прямиком на еланок, упрямец.

Ловко орудуя шестом, Котя обогнула опасный участок, утвердилась на кочке и протянула слегу Тальену.

— Держись!

Дернуло, потянуло. Он молча вцепился, стал подтягиваться. Тяжелый, мары его подери, в железе своем, в мокрых тряпках. Котя уперлась ногами в кочку.

Снова булькнуло, вздохнуло. На белом пролегла черная борозда.

Кое-как Радо поднялся, опираясь на шест. Забрызганное грязью лицо, сверкнули зубы — то ли улыбка, то ли оскал.

— Назад не пойду, — опередил он котины увещевания. Похлопал себя по бедру, отер ножны краем промокшего плаща. — Драконы не летают задом наперед.

С одежды у него капало. В спешке Котя тоже черпанула в сапоги. Чертов благородный сэн. И какие еще, к марам, драконы?

Котя слизнула с губы соленый пот. Вытягивая обвешанного железом рыцаря, она взопрела, от дыхания валил пар.

Бледно-зеленое свечение плавало в клубящемся мраке далеко впереди. И стало, вроде бы, поярче. Или просто наступила ночь.

— Да бог с вами, добрый сэн, — сказала Котя. — Пойдемте, что бы там ни было. Только, чур — я впереди иду.

27.

— Кай, не ходи туда.

— Еще чего? Лаэ, ты сдурел? А ну пропусти.

— Ты же сам велел никого не пускать, — настаивал молодой голос.

— Чтооо? Я тебе меня не велел пускать?

Ласточка с трудом разлепила глаза — в который раз за сегодня. Несколько дней спала урывками — сколько бог пошлет. Иногда не соображала уже, на каком свете — виделись яркие обломки снов, летние, душистые, полные ветра и солнца… потом ее будил стон Ланки, которую в очередной раз начинало прихватывать, или голос лорда Гертрана. Он еще толком и повернуться не мог, а единственная ласточкина помощница некстати завалилась рожать.

Ласточка даже не знала, чем штурм кончился, слышала только днем радостный рев во дворе и как выкрикивали имя молодого лорда.

За дверью препирались. Слышен был сорванный каев голос, в котором проскальзывали злые нотки.

— Там Лана родами мается, — решительно сказал найлский парнишка. — Не ходи.

— Нужна она мне. А ну отошел от двери.

Ласточка потерла виски, голова отяжелела — то ли от чадного воздуха, то ли от духоты.

Надо бы открыть, зарубит еще парня сгоряча. Она уж и сама не знала, чего ждать от болотного лорда. Временами он еще походил на ее, прежнего Кая, веселого, хоть и вздорного нравом мальчишку. А временами…

Чей ты теперь…

Встала, кутаясь в нагревшийся плащ, пошла к двери, высунулась, увидела узкую черную спину Лаэ. Перед ним застыл Кай, страшный, встрепанный, грязнущий — правая рука лежит на рукояти меча.

— А, ты не спишь, — увидел Ласточку, отодвинул найла в сторону, шанул вперед.

Без церемоний сгреб в охапку, притиснул к себе, поймал губами губы.

Здоровый стал, черт.

Жаром и смертью так и шибало от него, словно только что из пекла вылез. Смертью, желанием, дикой, необузданной силой, которой неведомы запреты.

Ласточка жмурилась и подставляла лицо под поцелуи, жадные и горячие, нимало не заботясь о том, что на них смотрят три пары глаз.

Кай так и остался стоять на пороге, немедленно распустил руки, едва под подол не полез. Дышал тяжело, словно пробежал миль десять без остановки и все прижимал ее к себе, крепче и крепче, с силой проводя по спине, по плечам, бормотал на ухо.

— Моя хорошая, сладкая…

У Ласточки поплыло перед глазами, воздуха не доставало — как в тисках зажали.

Она наконец опомнилась и уперлась руками в прикрытую кольчугой грудь, вырываясь.

Кай только усмехнулся, поднял ее в воздух и закружил, не обращая внимания на тесноту в комнате. На щеке алела широкая спекшаяся полоса, запачканная белыми потеками.

Запах недавнего боя, исходивший от него, тяжелый, острый — крови, железа, извести и пота, отчего-то не казался ей отвратительным.

Запустить бы руки в спутанные волосы… забыть… обо всем…

Хоть на пару мгновений.

— Ух ты, — сказал вдруг Кай, — это ты для меня сварила?

Удушающий захват разжался. Ласточку поставили обратно на пол и прошли мимо, к камину, где томился котелок с супом.

Лекарка украдкой перевела дух и огляделась. Лорд Гертран откровенно ухмылялся, блестя зубами в полумраке, а Ланке было не до того, чтобы смотреть, что происходит вокруг. Девица скрючилась на своей подстилке, на боку, и молча кусала рукав платья, время от времени всхлипывая.

Страшное шиммелево отродье, нетварь и колдун, уставилось на котелок с куриным варевом, как на чашу с дареной кровью, и блаженно разулыбалось.

Хлопнула дверь, похоже, Лаэ догадался ее прикрыть. Кай вздрогнул и обернулся.

Ласточка успела заметить на его лице тоскливое, дикое выражение, какое наверное бывает у волка, заглядывающего зимой в окно человечьего жилья. Мелькнул и погас в глазах алый отблеск углей.