Бабай неторопливо и сосредоточенно чистил мандарин. Клементин всегда был его самым любимым сортом. Аккуратно отделяя цитрус от тонкой кожуры, Бабай поглядывал на электронные часы, что стояли на его письменном столе. Чему и научило десятилетнее заточение Бориса, так это терпению. Никогда не нужно с горяча рыпаться, потому что существует повышенный риск обзавестись еще большим количеством проблем. Но сейчас как никогда хотелось поскорей разобраться с Диной. Бабай никогда не любил чрезмерно болтливых женщин. А также не любил, когда женщина по умолчанию решала, что она почти его жена и вправе вмешиваться туда, куда не просили.

На часах высветилось зеленым тринадцать ноль-ноль, когда на пороге кабинета Бабая возникла Дина. Порой она намерено пыталась строить из себя полную дуру. Бабая это совершенно не волновало. Дина ему была нужна для секса. Это обозначилось еще на старте. Он не искал отношений. Но Дина, как и всякая женщина, со временем всё же захотела большего. Финальная точка в их сексуальных отношениях была поставлена ею же. Поставлена ровно в тот момент, когда она разболтала Злате то, чего не следовало.

Борис убрал кожуру в мусорное ведро, куда обычно скидывал ненужную канцелярию и немигающим холодным взглядом посмотрел на Дину. Сейчас она не спешила прибегать к своему излюбленному образу дуры. Дина всё прекрасно понимала.

— Рассказывай, — коротко произнес Бабай, сцепив пальцы в замок.

— Что тебе рассказать, Борь? — Дина сначала улыбнулась, но улыбка эта оказалась нервной и никак не прошибающей Бабай. — Что ты хочешь услышать? — уже более серьезным тоном спросила женщина, закрыв дверь в кабинет.

— Ты знаешь, — Борис продолжал неподвижно наблюдать за Диной. — Всю словесную мишуру в сторону. По факту.

— Это из-за нее? Да? — в голосе послышались первые неуверенные и почти истеричные нотки. — Она всё-таки потащилась в суши-бар? Борь, я ведь за руку ее не вела. Она сама сделала свой выбор. Очевидно, что это было глупо. Прокурор же бешеный. Пулю в лоб от него получить — плёвое дело.

— Мне твой словесный поток неинтересен, — спокойным тоном произнес Бабай. — Почему ты это сделала? Ответ.

— Хотела, чтобы она ушла с моего пути, — ответила Дина, ощущая, что шутить или дразнить Бабая сейчас никак нельзя.

— Почему? — последовал следующий короткий вопрос.

— Мне не нужна конкуренция.

— Я сам решаю, сколько женщин у меня будет или не будет. Это не твоя зона ответственности. Мы это обсуждали. Я не предмет, чтобы кому-то принадлежать. Ну а ты не та женщина, которая может мной руководить или фильтровать круг моего общения, — Бабай ни на йоту не повысил тон своего голоса. — Свободна. Ты мне больше не нужна.

— Боря, — растерянно произнесла Дина и порывисто шагнула вперед, крепко стискивая пальцами маленькую дизайнерскую сумочку. — Борь, не надо. Я же люблю тебя.

— Этот аргумент для меня не имеет значения. Развернулась и пошла вон. Доступ в мою жизнь для тебя закрыт.

Несмотря на то, что Бабай так и не повысил тон своего голоса, слова звучали жестко. Он не шутил, и Дина это прекрасно понимала. Бабай вообще никогда не шутит.

— Ты готов отказаться от меня из-за какой-то там тупоголовой дряни? — не сдерживая эмоций, выпалила Дина. — Из-за этой соплячки?

— Твой слишком длинный язык и раздутое самомнение привело к такому исходу, — Бабай разделил надвое мандарин и одну половинку тут же отправил в рот. — Пошла вон. В третий раз повторять не стану. Тебя просто выволокут.

Дина знала, что Бабай это с легкостью может устроить. Такого унижения она тогда бы точно не пережила. Острый взгляд светло-голубых глаз больше не смотрел ни на нее, ни вообще в ее сторону. Внимание этого мужчины было безвозвратно утрачено.

Крепче стиснув пальцами сумочку, Дина развернулась и на негнущихся ногах вышла из кабинета. Она позволила себе поверить в то, что может распоряжаться порядком в жизни Бабая. За что и поплатилась. Деньги и недвижимость были отобраны, а двери в ближний круг Бориса — навсегда закрыты.

— Был врач. Выписал лекарства. У нее высокая температура очень долго держалась. Сбили. Это оказалась реакция организма на пережитый стресс, — быстро и чётко отрапортовала Лариса, когда Борис поздним вечером приехал домой.

— Ела? — он внимательно смотрел на домработницу, спрятав руки за спиной.

— Я приносила ей и завтрак, и обед. Только сок выпила, затем к обеду — чай. В основном она спит. Я решила не тревожить.

— Ясно, — Бабай расстегнул на высоком черном воротнике рубашки пуговицу. — На сегодня вы свободны.

— Если понадобится, могу оставаться до вечера. Злата плакала много, — Лариса прекрасно знала, что женские слёзы ее начальника никак не трогают. — Она еще нестабильна. За ней нужен присмотр.

— Позже скоординирую. Аванс за дополнительное время работы. — Бабай достал из кармана брюк тонкое портмоне и протянул домработнице несколько стодолларовых купюр.

— Спасибо, — женщина быстро спрятала деньги во внутренний кармашек сумки. — Я всегда на связи. В холодильнике всё свежее. Только сегодня приготовила.

— Благодарю, — кивнул Бабай.

— Доброй ночи, — Лариса практически бесшумно покинула квартиру.

Борис опустился на диван и вытянув ноги, откинулся на спинку. Мягкий неяркий свет успокаивал. Тишина ласкала слух. После дневного шумного города эта тишина казалась по-особенному спасительной.

Возня со Златой практически никак не отражалась на его внутреннем спокойствии. Борис знал исход. Он был очевидным и даже то, что Дина влезла со своими сплетнями, ничего, в сущности, не изменило. Нынешнее состояние Златы Борис философски трактовал, как период очищения или же полного обнуления. Его финальная стадия. Как если бы феникс вот-вот должен был возродиться из пепла.

Ей нужно было сгореть. Иначе уже не получилось бы. Она должна была на полной скорости врезаться в реальность, чтобы в будущем больше не позволять себя одурачить. Лучше однажды пережить крах, чем сто раз услышать и попытаться представить, каково это могло быть на самом деле. Больше не будет сомнений или сожалений, что Злата не попробовала.

Гриша и Соня воспитали прекрасную дочь. Она неглупая и незаурядная. Чрезмерная эмоциональность — дань молодости. Со временем всё это поутихнет. Можно будет содрать шелуху и оставить зерно. Качественное зерно. Эта девушка должна жить. Двигаться вперед. Она — не Дина. И не сотня других таких же женщин. Было бы слишком расточительно загубить и эту своеобразную красоту, и стремление вырваться из пут прошлого. Сразу стало понятно, что Злата не из тех, кто готова просто сидеть и довольствоваться чужими благами. Она готова работать. Способна видеть правду. Пусть и не всегда точно, но это нарабатывается опытом. Девушка нарочно не создавала проблем. Ей просто нужно было переболеть. Молча. Наедине с собой.

Бабай не мог игнорировать очевидного — ему нравилось ее нежелание принимать чьё-либо сочувствие. Быть в шкуре жертвы. Она не жаловалась. Боролась сама. Как могла. Как умела.

Поднявшись с дивана, Бабай прошел в спальню к Злате. Она лежала на боку, подложив одну ладонь под бледную щеку. Спала. Глубокое мерное дыхание. Отсутствие каких-либо суетливых движений. В комнате был выключен свет. Но это никак не мешало Бабаю рассмотреть девушку. Спутанные золотистые волосы волной лежали на белой подушке. Одеяло в ногах немного сбилось в ком.

Пустота спальни гармонировала с неподвижно спящей Златой. Бабай подошел ближе и аккуратно расправил тонкое мягкое одеяло. Девушка притянула колени к груди, но не проснулась.

Было ли ему жаль ее? Возможно, в прошлом — да. Но сейчас чувство жалости в Бабае атрофировалось. Это жизнь. Такая, как она есть. Без прикрас. Что уж тут жалеть? Справившись с одеялом, Бабая посмотрел на подоконник, где лежали коробки с лекарствами и стояла стеклянная бутылка с водой. Наверняка всё это здесь оставлено Ларисой.

Борис скользнул спокойным взглядом по градуснику, что лежал рядом с бутылкой. Затем снова посмотрел на Злату. Подойдя ближе, Бабай опустил ладонь на ее лоб, меряя температуру. Тёплый, но не горячий. Всё под контролем. Пальцы скользнули к спутавшимся прядям. Мягкие. Будто коснулся шелка.