Я нашла его в маленьком боковом дворике; он склонился над колодцем и прикладывал ко рту намоченный подол рубахи.

— Воспользуйтесь лучше вот этим.

Я вынула из кармана носовой платок и протянула ему.

Он промычал нечто похожее на «спасибо». В это время проглянуло бледное, какое-то бесцветное солнце, и при его свете я осторожно осмотрела юношу. Пострадали больше всего заплывший глаз да разбитая губа, но на подбородке и шее тоже были отметины, которым предстояло превратиться в синяки.

— А во рту у вас тоже есть повреждения?

— Угу.

Он наклонился ко мне, я потянула вниз челюсть и осмотрела губу изнутри. На влажной и блестящей внутренней поверхности щеки был глубокий разрыв, а на губе — две небольшие ранки. Кровь, смешанная со слюной, вытекла на подбородок.

— Воды, — попросил он, стирая с подбородка струйку красноватой жидкости.

— Сейчас.

К счастью, на краю колодца стояла бадья с водой, а в воде плавал роговой ковш. Джейми прополоскал рот, сплюнул несколько раз, потом плеснул водой себе в лицо.

— Зачем вы это сделали? — спросила я.

— Что? — спросил он в ответ, вытирая рукавом мокрое лицо. Осторожно ощупал разбитую губу и поморщился.

— Приняли на себя наказание этой девушки. Вы ее знаете?

Спрашивать было вроде бы неловко, но мне ужасно хотелось знать, что же скрывается за этим донкихотским поступком.

— Я знаю, кто она такая, но никогда с ней не разговаривал.

— Так зачем же вы так поступили? Зачем это сделали?

Он пожал плечами, и это движение тоже заставило его поморщиться.

— Для девушки очень стыдно, что ее выпорют в холле. Мне легче.

— Легче? — отозвалась я недоверчиво и посмотрела на его разбитое лицо.

Он тем временем ощупал побитые ребра здоровой рукой, поднял глаза и улыбнулся мне однобокой улыбкой.

— Да. Она совсем молоденькая. Ей было бы очень стыдно перед всеми, кто ее знает, долго было бы стыдно. Мне просто больно, но ничего особенного нет. Дня через два все пройдет.

— Но почему все-таки вы? — спросила я.

Вопрос явно удивил его.

— А почему не я?

Почему не он? Я могла бы сказать: потому что вы ее не знаете. Потому что вы ранены. Потому что необходимо особое мужество, чтобы стоять лицом к толпе людей и получать удары по лицу — независимо от того, какие мотивы руководили вами.

— Ну, например, мушкетная пуля, прошедшая через трапециевидную мышцу, является достаточным основанием для отказа, — сухо ответила я.

На лице у него вспыхнуло любопытство; он дотронулся до того места, которое я назвала.

— Так это называется трапециевидной мышцей? Я не знал.

— Ох, вот ты где, мальчик мой. Вижу, ты уже нашел себе целителя, я, может, и не понадоблюсь.

Миссис Фицгиббонс протиснулась во дворик через узкую для нее дверь. В руках она держала поднос с какими-то кувшинчиками, большой плошкой и чистым льняным полотенцем.

— Да я ничего не делала, только воды зачерпнула, — сказала я. — Он не так уж сильно пострадал, и я не знаю, чем еще можно помочь, чтобы привести в порядок лицо.

— Ну-ну, всегда можно чем-нибудь помочь, всегда можно, — заворковала миссис Фиц. — Ну-ка, молодой человек, разреши взглянуть на твой глаз.

Джейми послушно уселся на край колодца, подставив лицо миссис Фиц. Пухлые пальцы осторожно ощупали багровую опухоль, оставляя на ее поверхности белые пятна, которые почти мгновенно исчезли.

— Под кожей кровь все еще вытекает. Значит, пиявки помогут.

Миссис Фиц сняла с плошки крышку и извлекла несколько небольших темных вялых червяков, дюйма по два длиной, покрытых противной на вид слизью. Выбрала парочку; одну посадила на кожу под надбровной дугой, вторую — под глазом.

— Видите ли, — обратилась она ко мне, — если синяк уже образовался, пиявки не помогут. Но если опухоль еще не спала, а продолжает расти, значит, под кожей кровотечение, и пиявки отсосут кровь.

Я наблюдала за пиявками с любопытством и отвращением одновременно.

— Вам не больно? — спросила я у Джейми.

Он отрицательно помотал головой, отчего пиявки противно заболтались туда-сюда.

— Нет. Только как будто немного холодно.

Миссис Фиц возилась со своими кувшинчиками.

— Очень многие люди пользуются пиявками неправильно, — наставляла она меня. — От пиявок большая помощь, но надо обращаться с ними умеючи. Ежели вы их приставите к темному синяку, они начнут сосать здоровую кожу, только и всего, синяку оттого ни жарко ни холодно. И потом, вы не должны злоупотреблять количеством, ставить понемногу. Пиявки, если их поставить слишком много, и крови много высосут, от этого человек слабеет.

Я слушала ее с почтительным вниманием, впитывая информацию. И в глубине души надеялась, что на практике эта информация мне никогда не понадобится.

— Ну а теперь, мальчик, прополощи-ка рот вот этим, оно тебе раны очистит и боль уменьшит. Это настой ивовой коры, — пояснила миссис Фиц, повернувшись ко мне, — с малой добавкой фиалкового корня.

Я кивнула. Из давно прослушанного курса лекций по ботанике вспомнилось, что ивовая кора содержит салициловую кислоту — активную составляющую аспирина.

— Но разве ивовая кора не увеличивает опасность кровотечения? — спросила я.

— Да. Это бывает, — согласилась миссис Фиц. — Поэтому мы к ней добавляем горсть порошка из корня святого Иоанна да еще уксус. Кровотечение и останавливается. Только корень надо собирать в полнолуние и приготовить как следует, по всем правилам.

Джейми все так же послушно набрал в рот вяжущий раствор; слезы навернулись ему на глаза от острого запаха ароматического уксуса.

Пиявки к этому времени насосались, разбухли по меньшей мере в четыре раза. Темная морщинистая кожа растянулась и заблестела, они напоминали округлые полированные камешки. Одна из пиявок вдруг отвалилась и упала прямо к моим ногам. Миссис Фиц проворно подняла ее, удивительно легко наклонившись при своей комплекции, и положила обратно в плошку. Деликатно уцепив вторую за голову возле самого рта, она потянула легонько — и голова пиявки сразу отлепилась.

— Вы не должны тянуть чересчур сильно, — сказала миссис Фиц. — Они, знаете, иногда лопаются.

Меня передернуло при одной мысли о подобном исходе.

— Но если она уже насосалась, — продолжала женщина, — все обходится хорошо. Отстают, а если не отстают — подождите, пока сами отвалятся.

Пиявка и вправду отстала, выпустив тоненькую струйку крови, когда до нее дотронулись. Я промокнула крохотное кровоточащее отверстие в коже кончиком полотенца, смоченного в уксусном растворе. К моему удивлению, пиявки сделали свое дело: опухоль сильно уменьшилась и глаз даже слегка приоткрылся, хотя веко еще было опухшее, вздутое. Миссис Фиц осмотрела его критическим оком и пришла к выводу, что пиявки больше не нужны.

— Завтра вид у тебя будет неважный, мальчик, — сказала она и покачала головой, — но глаз откроется — и то хорошо. Все, что тебе нужно теперь, — это кусок сырого мяса на глаз, чтобы уменьшить синяк, да горячей похлебки и эля внутрь, чтобы подкрепить силы. Зайди-ка ко мне на кухню чуть погодя, я кое-что для тебя найду.

Она подняла свой поднос и минуту помолчала.

— Ты сделал доброе дело, мальчик. Лаогера — моя внучка, ты знаешь это. Благодарю тебя от ее имени и от своего. Она бы сама тебя поблагодарила, если бы ее научили хорошим манерам.

Она потрепала Джейми по щеке и, грузно переваливаясь, удалилась.

Я снова осмотрела Джейми: старинные медицинские средства оказались на удивление эффективными. Глаз был еще припухлый, но почти нормального цвета; из трещины на губе уже не сочилась кровь, она побледнела, не бросалась в глаза.

— Как вы себя чувствуете? — спросила я.

— Отлично, — ответил он и улыбнулся едва заметно (губа, конечно, еще очень болела). — Это всего лишь ушибы, вы сами видите. Кажется, я должен поблагодарить вас еще раз. За три дня вам пришлось трижды лечить меня. Вы, наверное, считаете меня ужасно неуклюжим.

Я дотронулась до красного пятнышка у него на подбородке.