Без долгих предисловий второй мужчина протянул руку к пряжке на килте Джейми.

— Англичаночка, вам лучше уйти, — посоветовал Джейми. — Женщине здесь не место.

— Я понимаю, — ответила я и получила в награду кривоватую улыбку.

На Джейми тем временем надели новый килт, а старый был из-под него просто сдернут к ногам, и, таким образом, скромность не пострадала. Руперт и второй мужчина взяли Джейми под руки и повели к выходу.

Я немедленно повернулась и направилась к лестнице на галерею для менестрелей, тщательно избегая смотреть на членов клана, мимо которых пришлось проходить. Свернув за угол, я остановилась и прижалась к стене, чтобы никто меня не заметил. Подождала, пока коридор на время опустеет, шмыгнула в дверь, ведущую на галерею, и поспешно закрыла ее за собой, прежде чем кто-нибудь вывернул из-за угла и заметил, куда я скрылась. Откуда-то сверху на лестницу падал свет, и я вполне благополучно поднялась по разбитым ступеням. Карабкаясь туда, откуда шел свет и доносился шум, я думала о последней фразе нашего с Джейми разговора.

Je suis prest — я готов.

Мне оставалось надеяться, что это так.

Галерея была освещена сосновыми факелами, которые то и дело давали ярчайшие вспышки, стоя в своих гнездах, окруженных черными пятнами сажи — следами предшественников. Несколько лиц повернулось в мою сторону, едва я появилась на галерее. Судя по всему, здесь, наверху, собрались все женщины замка. Я узнала Лаогеру, Магдален и некоторых служанок, которых мне приходилось встречать в кухне, — и, конечно же, величественную фигуру миссис Фицгиббонс, занимающую почетное место возле балюстрады.

Завидев меня, она дружески кивнула, приглашая подойти к себе, и женщины потеснились, чтобы дать мне пройти. Я подошла к перилам — и весь холл открылся предо мной.

Стены его были убраны ветками мирта, тиса и падуба; аромат этих вечнозеленых деревьев доносился и на галерею, смешанный с запахом дыма и мужских тел. Мужчин было несколько десятков, и у каждого одежда геральдической расцветки — у иных просто плед, наброшенный прямо на рабочую рубаху и потрепанные клетчатые штаны, да шапочка. Фасоны варьировались, но цвета оставались неизменными — темно-зеленый и белый.

Большинство, однако, было одето так же, как Джейми: килт, плед и шапочка, у многих прикреплены кокарды. Я отыскала глазами Джейми; по-прежнему мрачный, он стоял у стены. Руперт затерялся в толпе, но двое куда более крупных Маккензи стояли по левую и правую руку Джейми, точно телохранители.

Беспорядок и суматоха в холле поулеглись после того, как постоянные обитатели замка оттеснили вновь прибывших к нижней части зала.

Вечер был сегодня особенный, и кроме юнца, который обычно играл на волынке в одиночестве, появились еще два волынщика; гордая осанка одного из них, а также сделанные из слоновой кости наконечники трубок его инструмента свидетельствовали о том, что это признанный мастер. Он кивнул двум другим, и зал наполнился густым басовым гудением волынок. Менее крупные, нежели боевые волынки Северной Шотландии, эти производили тоже достаточно шума.

Но вот в басовую мелодию ворвалась пронзительная трель, от которой у слушателей закипела кровь. Женщины вокруг меня пришли в возбуждение, и я вспомнила строчки из «Мэгги Лодер»: [20]

Женщины на галерее если и не сходили с ума, то, во всяком случае, были в полном восторге и, свешиваясь через перила, оживленно переговаривались и воздавали дань восхищения то одному, то другому из прогуливавшихся по залу особенно нарядных представителей сильного пола. Какая-то девушка обратила внимание на Джейми и с приглушенным восклицанием предложила подружкам полюбоваться им. Тотчас начались оживленные перешептывания и мурлыканье по поводу его наружности. Впрочем, многие говорили не столько об этом, сколько о том, как это он явился присягать. Я заметила, что Лаогера, увидев его, так и просияла, и припомнила, как Алек говорил тогда в загоне, что ее отец ни за что не выдаст дочь за того, кто не из клана Маккензи. В самом ли деле он племянник Колума? Возможно, это лишь хитрость. Уловка, должная прикрыть человека, поставленного вне закона.

Музыка волынок достигла наивысшей громкости и страсти — и вдруг оборвалась. В полной тишине, наступившей в холле, Колум Маккензи появился в верхних дверях и торжественно прошествовал к воздвигнутому в почетном конце зала небольшому возвышению. Он не делал никаких усилий, чтобы скрыть свою немощь, но на этот раз и не выставлял ее напоказ. Он выглядел великолепно в своем лазурно-голубом кафтане, богато расшитом золотом, с серебряными пуговицами и розовыми шелковыми манжетами почти до локтя. Килт из тонкой шерсти спускался ниже колен, закрывая почти полностью ноги и короткие чулки. Шапочка голубая, но в кокарду вставлены перья, а не веточка падуба. Весь зал затаил дыхание, когда Колум занял свое место в центре возвышения. Кем бы еще он ни был, но актер он великолепный.

Колум повернулся лицом к собравшимся, воздел руки и приветствовал всех громким кличем:

— Tulach Ard!

— Tulach Ard! — заревел зал в ответ.

Женщина рядом со мной вся задрожала.

Затем Колум произнес короткую речь на гэльском языке. Она была несколько раз прерываема громкими криками одобрения, а сразу после нее началась церемония присяги.

Первым к возвышению подошел Дугал Маккензи. Он остался стоять перед возвышением, и головы братьев оказались на одном уровне. Дугал оделся богато, но на его коричневом бархатном кафтане не было золотого шитья, и таким образом он не отвлекал внимания от великолепной пышности наряда Колума.

Дугал выхватил из ножен свой кинжал и опустился на одно колено, держа кинжал острием вверх. Голос у Дугала был менее сильный, чем у Колума, но все же достаточно громкий для того, чтобы каждое его слово услышали во всех уголках зала.

— Клянусь крестом нашего Господа Иисуса Христа и священным железом, что я держу в руке, посвятить мою преданность, верность и честь клану Маккензи. Если рука моя когда-нибудь поднимется против вас, пусть этот кинжал поразит меня в сердце.

Он опустил кинжал и поцеловал его в том месте, где рукоятка соединяется с лезвием; затем вложил оружие в ножны. Все еще коленопреклоненный, Дугал протянул Колуму обе руки, тот взял их в свои и поднес к губам в знак того, что принимает присягу. Затем он поднял Дугала на ноги.

Обернувшись, Колум взял серебряный кубок с накрытого тартаном особого столика. Эту тяжелую чашу с двумя ручками по бокам он поднял обеими руками, отпил из нее и протянул Дугалу. Тот сделал большой глоток и вернул кубок. Поклонился лэрду клана Маккензи и отошел в сторону, освободив место следующему за ним человеку.

Процедура повторялась с неизменным однообразием — от клятвы до пригубливания кубка. Прикинув, сколько народа ждет своей очереди, я снова подивилась способности Колума поглощать спиртное. Я как раз занималась примерными подсчетами, сколько же ему придется выпить до конца вечера, когда увидела, что следующим в очереди стоит Джейми.

Дугал, принеся присягу, остался стоять позади Колума. Он заметил Джейми раньше, чем Колум, так как тот тем временем принимал клятву на верность от кого-то еще, и я увидела, что он очень удивился. Дугал подошел к брату и что-то тихонько сказал ему. Глаза Колума были прикованы к человеку, стоявшему перед ним, но сам он весь напрягся. Он тоже был удивлен — неприятно удивлен, как мне показалось.

Накал чувств в холле, весьма высокий и при начале церемонии, теперь еще повысился. Если бы Джейми отказался от присяги, не исключено, что возбужденные члены клана растерзали бы его на части. Я потихоньку вытерла взмокшие ладони о платье, глубоко переживая свою вину за то, что ввергла Джейми в столь опасную ситуацию.