— Ах вот как!

Я была не слишком уверена, что присутствие Дугала — столь уж надежная опора, если иметь в виду отношения между Джейми и двумя его дядьями, погрязшими в интригах.

— Ну хорошо, если ты так думаешь, — проговорила я тоном, в котором явно прозвучало сомнение. — Надеюсь, Дугалу не представится возможность подстрелить тебя.

— Он это уже сделал однажды, — беспечно заявил Джейми, застегивая рубашку. — Ты сама меня перевязывала.

Я выронила гребень, которым расчесывала волосы.

— Дугал! Я считала, что тебя ранили англичане.

— Англичане стреляли в меня, — уточнил он. — И я не уверен, что именно Дугал ранил меня. Возможно, это был Руперт, он самый лучший стрелок среди людей Дугала. Нет, когда мы удирали от англичан, я сообразил, что мы поблизости от границы владений Фрэзеров, и решил использовать шанс. Пришпорил коня и свернул влево, в сторону от Дугала и остальных. Пули летели градом, но та, которая попала в меня, прилетела сзади. А позади меня тогда находились Дугал, Мурта и Руперт. Все англичане были впереди — когда я свалился с коня и покатился вниз по холму и чуть не угодил им под ноги.

Он наклонился над ведром с водой, которую я принесла, и, черпая пригоршнями, ополоснул лицо. Встряхнул головой, чтобы окончательно прояснить глаза, и посмотрел на меня с улыбкой; мелкие капельки блестели у него на бровях и на густых ресницах.

— Когда так вышло, Дугал вступил в жестокую схватку — только бы отбить меня. Я валялся на земле, а он стоял надо мной, одной рукой ухватив меня за пояс, в другой руке держа саблю, и рубился с драгуном, который считал меня своей добычей. Дугал его убил, а меня взвалил на своего коня. — Джейми помотал головой. — Передо мной все было как в тумане, помню только, что думал, как это тяжело — подниматься на лошади вверх по крутому холму с грузом в четыреста фунтов у нее на спине.

Я снова села, несколько ошеломленная.

— Но… если бы Дугал захотел, он мог бы убить тебя тогда.

Джейми покачал головой, принимаясь за опасную бритву, которую одолжил у Дугала. Он немного подвинул ведро, чтобы поверхность воды давала отражение, и, изобразив на лице ту мучительную гримасу, которая появляется у всех бреющихся мужчин, принялся скоблить свою щетину.

— Нет, только не перед всеми людьми. Кроме того, Дугал и Колум не желают моей смерти, особенно Дугал.

— Но…

Тут у меня закружилась голова — как всегда, когда мне приходилось сталкиваться со сложностями шотландских семейных отношений.

Слова Джейми звучали теперь глуховато: выпятив подбородок, он вертел головой, стараясь сбрить волосы под нижней челюстью.

— Это все Лаллиброх, — пояснил он, ощупывая свободной рукой, не осталось ли несбритых волосков. — Мало того что это здоровый кусок земли, так еще и расположен у начала горного прохода. Единственный удобный проход в горы на десять миль в обе стороны. Если бы дело дошло до нового восстания, [34]цены бы этому участку не было: контроль над всей округой. Умри я до женитьбы, владение, скорее всего, отошло бы к Фрэзерам.

Он усмехнулся, вытирая шею.

— Нет, я представляю собой хорошенькую проблему для братьев Маккензи. С одной стороны, я могу стать препятствием для юного Хэмиша в его претензиях на главенство в клане — и братья желают мне смерти. С другой стороны, если, предположим, я Хэмишу не помеха, они хотели бы, чтобы и я и моя собственность были на их стороне в случае войны, а не на стороне Фрэзеров. Вот почему они хотят помочь мне в деле с Хорроксом. Ведь, пока я вне закона, я не могу хозяйничать в Лаллиброхе, хоть он и принадлежит мне.

Я свертывала одеяла и покачивала головой, поражаясь сложности — и опасности — обстоятельств, сквозь которые Джейми проходил с такой беспечностью. И вдруг меня осенило, что теперь не он один втянут во все это. Я подняла голову.

— Ты сказал, что, если бы ты умер до женитьбы, владение отошло бы к Фрэзерам, — сказала я. — Но ты женат. Так кто же…

— Вот-вот, — подхватил Джейми, слабо усмехнувшись.

Утреннее солнце пылало золотом и медью на его волосах.

— Если меня убьют сейчас, англичаночка, то Лаллиброх твой.

Утро было прекрасное, мгла рассеялась. В зарослях вереска хлопотали птицы; дорога здесь, в отличие от многих других мест, была широкая, копыта лошадей мягко ступали по пыли.

На вершину невысокого холма мы с Джейми подымались рядом. Он кивнул направо:

— Ты видишь вон ту небольшую рощицу внизу?

— Да.

Это был маленький кусочек смешанного леса чуть в стороне от дороги — сосны, дубы, осинки.

— Там есть родничок под деревьями, он разливается озерцом. Мягкая травка. Чудесное местечко.

Я посмотрела на него насмешливо.

— Не слишком ли рано для ланча?

— Я совсем не это имел в виду.

Джейми, как я случайно заметила несколько дней назад, не умел подмигивать одним глазом. Вместо этого он хлопал глазами, словно большая рыжая сова.

— А что именно ты имел в виду?

Мой испытующий взгляд столкнулся с невинным, почти детским взором голубых глаз.

— Я просто подумал, как бы ты выглядела… там на траве, у воды… в платье, поднятом до ушей…

— О… — только и произнесла я.

— Я скажу Дугалу, что мы спустимся набрать воды.

Он пришпорил лошадь, проехал вперед и скоро вернулся, прихватив бутыли для воды с других лошадей. Я слышала, как Руперт что-то кричал нам по-гэльски, когда мы уже спускались с холма, но слов не разобрала.

Я первая добралась до рощицы. Соскользнув с седла, я растянулась на траве, зажмурив глаза от яркого солнца. Минутой позже Джейми остановился поблизости и спрыгнул на землю. Он шлепнул коня по крупу и отправил его пастись на травке вместе с моим, со свободно отпущенными поводьями. Потом опустился на колени рядом со мной. Я притянула его к себе.

То был теплый день, благоухающий травой и цветами. Джейми и сам пахнул словно только что сорванный стебель травы — остро и сладко.

— Нам надо поспешить, — сказала я. — Они будут удивлены, что мы так долго набираем воду.

— Не будут, — ответил он, с привычной легкостью распутывая мои завязки. — Они знают.

— Что ты имеешь в виду?

— Разве ты не слышала, что кричал нам вслед Руперт?

— Слышала, но не поняла.

По-гэльски я уже понимала большинство обыденных слов, но не быструю разговорную речь.

— Ну и хорошо. Это не для твоих ушей.

Высвободив мои груди, он зарылся в них лицом, целуя и нежно покусывая — до тех пор, пока я уже не могла терпеть больше и, подняв юбки, прильнула к нему. Я чувствовала себя весьма неловко после нашего яростного и примитивного соития на камнях и больше не позволяла Джейми заниматься любовью в лагере, а леса кругом были чересчур густые, чтобы можно было уйти далеко от лагеря. Оба мы испытывали некое мягкое и приятное напряжение от воздержания, и теперь, в безопасном отдалении от любопытных глаз и ушей, отдавались друг другу с пылом, от которого мои губы и пальцы покалывало притоком крови.

Мы оба уже были близки к концу, когда Джейми вдруг замер. Открыв глаза, я увидела его темное на фоне солнца лицо, а на лице — совершенно неописуемое выражение. К его голове было прижато что-то черное. Едва мои глаза привыкли к свету, я поняла, что это дуло мушкета.

— Вставай, ты, похотливый ублюдок!

Дуло мушкета резко дернулось и уперлось Джейми в висок. Очень медленно он встал на ноги. Капля крови сбегала из ранки на виске, очень темная на белом лице.

Их было двое. Английские дезертиры — судя по тому, в какие лохмотья превратились их мундиры. Оба были вооружены мушкетами и пистолетами и выглядели весьма довольными тем, какая добыча угодила им в лапы. Джейми стоял с поднятыми руками, дуло мушкета упиралось ему в грудь; лицо без всякого выражения.

— Ты бы дал ему кончить, Арри, — сказал второй с типичным акцентом лондонского кокни. Он улыбнулся, продемонстрировав полный набор гнилых зубов. — Прерываться на середине вредно для здоровья.