Энни оказалась способной ученицей. Когда Джеймс, продев пальцы в ее спутавшиеся волосы на затылке, стал потихоньку подталкивать ее голову, Энни быстро уловила нужный ритм. При этом из ее горла вырывались сдавленные звуки, напоминавшие то ли мурлыканье, то ли рычание, и Джеймс понял: Энни вовсе не торгуется с ним за свою жизнь. Ей этот процесс доставлял нисколько не меньшее удовольствие, нежели ему самому.

Не желая доводить дело до оргазма, Джеймс осторожно отстранил от себя Энни, которая протестующе заворчала.

— Подожди, — прошептал он, опрокидывая ее на спину.

Энни лежала на подушках, глядя на него затуманенным взором, пока он стаскивал с нее то немногое, что прикрывало ее тело. Раздев Энни донага, Джеймс впился в ее губы жадным поцелуем, потом принялся неистово покрывать поцелуями ее груди, легонько покусывая набухшие соски, и наконец подобрался к лону. Раздвинув ноги Энни, он целовал и ласкал горячие нежные складочки, вылизывал пламенеющий бутон, впитывал исходящий от нее пьяняще-душистый аромат.

Ногти Энни вонзились в его плечи, тело ее сотрясалось в сладострастных судорогах. Когда же пальцы Джеймса проникли в самую глубь ее существа, спина Энни выгнулась дугой над кроватью, а тело забилось в мощнейших пароксизмах наслаждения.

Но Джеймс не отпускал ее. Он продлевал сладостно-мучительную пытку, пока Энни не застонала от изнеможения. Она беспомощно и жалобно всхлипывала, судорожно ловя ртом воздух, и наконец Джеймс отстранился и сел на кровати, не спуская с нее внимательного взгляда.

Глаза Энни были плотно зажмурены, по щекам струились слезы. Тело по-прежнему содрогалось.

Джеймс совершенно не ожидал, что она вдруг сорвется с места, снова попытается убежать. Он уже подумывал, что Энни постарается уснуть, лишь бы только не смотреть ему в лицо, но она внезапно вскочила с кровати и опрометью кинулась к двери.

Джеймс чисто инстинктивно метнулся за ней и, сбив Энни с ног, сам упал ей на спину.

Энни, лежа ничком, судорожно всхлипывала, а Джеймса настолько распирало от желания, что он даже не стал тратить время на то, чтобы перевернуть ее на спину. Приподняв Энни за талию, он проник в нее сзади, глубоко, как только мог, и наградой ему стал гортанный крик нестерпимого наслаждения, вырвавшийся из ее горла.

Остановиться Джеймс был уже бессилен. Да и Энни не позволила бы. Задыхающаяся, беспомощная, она уронила голову на руки и приговаривала, всхлипывая и дрожа:

— Я не могу, Джеймс! Перестаньте, я больше не могу… Пожалуйста…

Он протянул руку вниз, нащупал ее клитор, и буквально в следующее мгновение они оба достигли вершины наслаждения. Тесно приникнув к Энни и крепко обняв ее обеими руками, Джеймс содрогался, раз за разом выплескивая в горячее лоно Энни волны своей страсти. Он чувствовал, как оглушительно колотится сердце, и наконец последние силы оставили его. Опрокинувшись на пол, он увлек за собой и Энни, которая, так и не переставая дрожать, распростерлась прямо на нем.

Джеймс попытался сообразить, сколько времени ему понадобится на то, чтобы вновь обрести хотя бы толику прежних сил. Впрочем, не исключено, что он вовсе не успеет их обрести. Как знать, может, Энни, придя в себя, схватит пистолет и разрядит в него всю обойму…

Однако Энни, похоже, тоже не торопилась вставать. Дыхание ее замедлилось и сделалось более ровным, но она по-прежнему продолжала прижиматься к Джеймсу всем телом. Голова Энни лежала на его плече, и внезапно он почувствовал, как кожу его обжигают горячие слезинки.

«Наверное, ее плач разбил бы мое сердце — если бы у меня было оно», — подумал Джеймс и неожиданно услышал голос Энни, сдавленный и тихий. Этого вопроса он боялся больше всего на свете.

— Как вы могли это сделать, Джеймс? — прошептала она. — Ведь вы любили его! Как вы могли поднять на него руку?

Он ответил без колебания — ответ этот созрел в его груди еще полгода назад:

— Я сделал это именно потому, что любил его, Энни. Несмотря на все зло, которое он причинил мне и другим. Несмотря на все его преступления.

— Какие?

Щадить ее дальше было уже бессмысленно.

— Он был убийцей, Энни. И еще — сводником. Умелым манипулятором, который играл чужими жизнями и забавлялся, отправляя людей на смерть. По большому счету, ему было плевать на родину, политику и даже на деньги. Патриотизм был ему чужд, но и корыстолюбцем Уин тоже не был. Он просто любил расставлять и передвигать людей, подобно фигуркам на шахматной доске. Всех, кто его окружал. В том числе и тебя.

Он ждал возражений, но Энни молчала. Потом все-таки спросила:

— Но неужели вы не могли отказаться? Попросить их отправить вместо вас кого-то другого…

— Я сам вызвался.

Энни приподнялась, глядя на него расширенными глазами.

— Но — почему?

— Потому что он сам этого хотел, Энни. Ты же слышала запись. Он знал, что за ним придут, и не сомневался, что это буду я. Он обладал обостренным чувством трагедийной развязки…

— И поэтому хотел пасть от вашей руки?

— В том числе и поэтому.

— А почему еще?

Энни вцепилась в него со своими вопросами, как фокстерьер в издыхающую крысу. Но врать и выкручиваться Джеймс больше не хотел. И не мог.

— Уин хотел, чтобы я стал его палачом, потому что тоже любил меня. А кроме того, он знал: мне единственному его смерть причинит столько боли и страданий. Что же касается меня… Это было последнее, чем я мог ему помочь.

И опять он не дождался от Энни слов возражения или упрека. Вместо этого она вновь склонила голову на его плечо и прижалась к нему всем телом. От неожиданности и остроты ощущений он почувствовал, что снова начал возбуждаться.

— Что же нам теперь делать, Джеймс? — спросила она упавшим голосом.

Прошла, наверное, целая вечность, прежде чем он ответил:

— Я собираюсь увезти тебя назад, в Штаты.

Как ни старался Джеймс придать голосу беззаботность, его выдала хрипота.

Энни не шелохнулась, хотя Джеймс знал, что она его расслышала, и почувствовал, насколько она напряглась.

— Вы не шутите? — спросила она наконец.

— Нет. Я препоручу тебя Мартину. Он вполне способен о тебе позаботиться: во многих навыках он мне почти не уступает, зато свободен от моих обязательств.