— Кажется, — заметил Литчфилд, — это вальс.

Он опять приглашает ее? Ну, это уже слишком! Два танца подряд, а с этим — три подряд, такое позволялось только жениху. Или не она знает этого?

Доминик удостоил Литчфилда неприязненным взглядом, а Кэтрин самой очаровательной из улыбок.

— Надеюсь, леди Арундейл окажет мне честь, — сказал Доминик и схватил даму под руку.

Кэтрин была сама любезность.

— Конечно, милорд, отчего же нет?

Ну почему она так на него смотрит? Почему у нее такой ледяной взгляд?

Доминик провел Кэтрин к центру зала и обнял, как того требовал недавно вошедший в моду вальс. И в тот момент, как рука его легла на изящный изгиб, он понял, что допустил непоправимую ошибку. Слишком живо всплыли воспоминания о прочих соблазнительных местах ее тела, о ее ножках. Он помнил ее тело, каждый дюйм его, помнил абрикосовый оттенок сосков. Он жаждал видеть ее подле себя обнаженной, мятущейся, выкрикивающей его имя. Он хотел держать ее в объятиях и целовать, он хотел любить ее, как раньше.

— Я скучал по тебе, — нежно проговорил он. Как бы ему хотелось, чтобы эти слова были всего лишь словами, которые он часто шептал на ухо дамам во время танца!

— А я нет, — ядовито заметила Кэтрин. — Я была слишком занята, чтобы думать о проходимцах вроде тебя.

— Слишком занята? Литчфилдом?

— Ричард — весьма интересный мужчина, — ответила Кэтрин. — Ты не станешь отрицать.

— Ричард — напыщенное ничтожество.

— Лорд Литчфилд куда больше джентльмен, чем ты, — заявила Кэтрин, упрямо вскинув подбородок. — Пока еще он не сделал предложения, но скоро сделает. И я приму его. И мы поженимся как можно быстрее.

Доминик вдруг сбился с такта, и Кэтрин едва не упала, споткнувшись.

— Думаю, ты устала танцевать, раз спотыкаешься на ровном месте, — проговорил он с улыбкой и потащил к выходу. — Почему бы нам не подышать воздухом?

— Но…

Доминик, не обращая внимания на протесты, повел Кэтрин за угол на террасу, подальше от любопытных взглядов.

— Я хочу знать правду, Кэтрин. Ты торопишься выйти замуж до того, пока станет заметным следствие нашей связи?

— Конечно, нет! — возмущенно выдохнула Кэтрин. — Замужество — просто способ обрести свободу. Когда-то я знала, что такое свобода, и теперь я здорово соскучилась по ней. Как только я рожу наследника, я обрету независимость, такую же, какую имеют все замужние женщины. Короче говоря, мне больше не придется отвечать ни за кого и ни за что. И я буду предоставлена самой себе.

Доминик смотрел на нее, на се разрумянившиеся щеки, на ее огненные волосы. Не в силах побороть искушение, он потянулся к рыжему завитку.

— Неужели дело лишь в том, что ты не хочешь со мной разговаривать?

Кэтрин подняла глаза. Взгляд ее стал мягче. Казалось, она, подобно ему, Доминику, вспоминала сейчас другие ночи под иными звездами.

— Нет, мой цыганский лорд, дело не только в этом. Но ты не тот человек, за которого я выйду, и с меня довольно быть игрушкой в чужих руках.

— И все же ты согласна лечь с ним в постель.

Кэтрин брезгливо поджала губы.

— Благодаря тебе я больше не зеленая девчонка, я — женщина. Я очень хорошо знаю, что от меня требуется. Как-нибудь я перенесу то, что мне предстоит.

У Доминика заходили желваки под скулами.

— Так, значит, тебя привлекает в Литчфилде это? Неужели ты всерьез думаешь, что он заставит тебя почувствовать в постели то же, что я?

Не дожидаясь ответа, Доминик сгреб ее в объятия. И припал к ее устам. Поцелуй был огненным, страстным и сладким. Он сказал все, что не смогли выразить слова.

— Кэтрин, — прошептал он, почувствовав в ней больше огня, чем мог ожидать.

Она обвила руками его шею, но тут же, словно спохватившись, отстранилась.

— Прошу тебя, Доминик, больше не делай этого.

Доминик молча обнял ее, нежно, словно стараясь согреть, унять дрожь в ее теле. Он напрягся, плоть отвердела, горела огнем. Господи, как он хотел ее!

— Прошу тебя, — пробормотала она, и Доминик отпустил ее.

Кэтрин коснулась своих губ. Глаза ее блестели, и в них было какое-то сожаление, будто она винила себя за то, что так легко сдалась. И вдруг она резко повернулась к нему спиной и пошла в дом. Возле дверей она остановилась, пригладила волосы, расправила платье и, вскинув голову, вошла.

Доминик схватился за голову. Черт побери! Что же он творит?! Он погубит ее, если будет так неосторожен. Он уже мог погубить ее! Доминик слышал легенду, с помощью которой ей удалось объяснить обществу свое отсутствие, и не мог не признать, что задумано все было блестяще. Меньше всего ему хотелось бы вновь стать причиной ее несчастий.

Кроме того, Кэтрин все еще могла угрожать опасность. Мальком еще не знал всех деталей ее похищения, но присутствие охранников герцога указывало па то, что Кэтрин было чего бояться. Успокаивало лишь то, что Кэтрин все же была под присмотром. Доминик требовал от Малькома, чтобы тот во что бы то ни стало выяснил, кто стоит за всей этой историей. Доминик понимал, что чем больше он будет думать о Кэтрин, чем больше беспокоиться о ней, тем труднее ему будет справиться со своим чувством. Но ничего не мог поделать. Он знал, что не успокоится, пока не убедится, что жизни Кэтрин ничто не угрожает.

Доминик пытался больше не попадаться на глаза Кэтрин. И как только позволили приличия, он постарался исчезнуть. Сейчас он стоял на ступенях, поджидая экипаж, мысленно пообещав себе больше не вставать у Кэтрин на пути.

— Куда же она запропастилась?

Герцог шарил взглядом по танцевальной площадке, но не увидел ни Кэтрин, ни танцевавшего с ней Грэвенвольда.

— Всякий раз, как они оказываются вместе, эта парочка куда-нибудь исчезает.

— Этот парень — известный искуситель, — сказал Эдмунд. — Не следовало бы подпускать его к Кэтрин. Пойду-ка поищу ее.

Протискиваясь сквозь толпу гостей, Эдмунд направился к стеклянным дверям, ведущим на веранду, а оттуда в сад.

Но искал он не Кэтрин.

— Кейв, — прошептал он в темноту. — Где ты шляешься?

— Здесь я, ваша светлость.

Словно из-под земли вырос могучий мужчина, чем-то напоминавший джинна. И в самом деле, этот человек был правой рукой и поверенным Эдмунда. Натан Кейв, мускулистый детина с колоритной внешностью. У него были длинные черные усы и черные волосы, собранные на затылке в хвост.

— Ну?

— Она вышла сюда, правда. Да только не одна, а с парнем, большим парнем. Он ее и целовал прямо здесь, на террасе, скажу я вам.

— Ублюдок, — процедил Эдмунд.

— Здесь слишком много народу, придется подождать. Рано или поздно удобный случай подвернется. Я не упущу момента. Обещаю вам, ваша светлость, на этот раз я покончу с ней, как должен был сделать раньше.

— Все ты со своей жалостью, — пробормотал Эдмунд. — Ты чуть не привел нас обоих на виселицу из-за этой шлюхи.

Детина шмыгнул носом.

— Ваша светлость всегда был добр ко мне. Только, сдается мне, нехорошо так с ней кончать. Если только иначе нельзя…

— Твоим людям можно доверять? — перебил Кейва Эдмунд.

— Пара висельников, ваша честь, зато уж с ножом управятся получше любого мясника. Не сомневайтесь, эти будут держать рот на замке.

— Времени остается все меньше. Как только она выйдет замуж, ее смерть нам ничего не даст — состояние уплывет мужу, и мы останемся ни с чем.

— Не беспокойтесь. Дельце обделаем — комар носа не подточит.

— История, которую она сочинила, нам на руку. Если на этот раз все получится, заживешь как король, вместо того чтобы служить у меня. Да, — усмехнулся Эдмунд, — тогда уж, мой мальчик, сэр Натан, ты сможешь позабыть те денечки в Ньюгейте навсегда.

Видимо, воспоминания о проведенных в тюрьме месяцах были жуткими, и по лицу Кейва пробежала тень. Одного только напоминания о тюрьме хватало, чтобы держать могучего «джинна» в повиновении.

Натан Кейв просидел в долговой яме примерно год, когда его брат поступил на службу к Эдмунду кучером. Однажды Эдмунд попал в неприятную историю — проигрался в карты, а долг заплатить не смог. Пришлось искать человека, чтобы тот уговорил джентльмена, которому Эдмунд задолжал, не предавать дело огласке. Эдмунду ничего не оставалось, как довериться слуге, который намекнул, что если Эдмунд заплатит долг за Натана и вызволит его из тюрьмы, тот будет служить ему как верный пес всю оставшуюся жизнь.