Наконец он добрался до своих покоев, велел автомату сделать бифштекс, съел его и выпил рюмку коньяка. Это его подбодрило. Есть за низким треугольным столиком было неудобно, и командор, ощутив его муки, сочувственно пробормотал:

«Все у них не как у людей… В комнатах углов не любят, а у этого дурацкого стола углы острее, чем у квадратного».

– С этими столами особый случай, – пояснил Тревельян. – Считается, что одна сторона для хозяина, другая – для близкого друга, допущенного в коно, а у третьей незримо пребывает Йездан. – Он встал и потянулся. – Ну, бог с ним, со столом, пора заняться нашими делами. Мне – ручной труд, тебе, дед, интеллектуальный. Пока я вожусь со сборкой, просмотри отчеты Глубины – те, что Мозг сдублировал в тайное хранилище. Подозреваю, там найдется масса интересного.

«Идет, – отозвался призрачный Советник. – Подключи меня».

Сняв обруч, Тревельян соединил его с разъемом порта, затем принялся разбирать контейнер с планером. Его летающее крыло, как и многие иные предметы, земные либо инопланетные, было не тем, чем казалось на первый взгляд – вернее, не только летательным аппаратом, способным поднять человека и перенести его на пару тысяч километров. Ничего удивительного; всегда существовали вещи, известные еще в старину и таившие свою вторую сущность, порой совсем не безобидную, под видом инструментов, посуды, мебели или чего-то еще, привычного и необходимого в обиходе. Топором валили деревья и рубили дрова, но он годился, чтобы раскроить вражеский череп; на веревке сушили белье, но, наброшенная на шею, она становилась, как и топор, орудием убийства; из камней можно было сложить дом или метнуть их из катапульты. Даже бутылка, при надлежащих размерах и весе, превращалась в метательный снаряд, иногда смертоносный – что Курс продемонстрировал не далее, как прошлой ночью. Со временем, в эпоху роботов, биомеханики и межзвездных перелетов, эта вторая сторона вещей обрела сложную техническую базу, обозначавшуюся как модульный принцип конструирования: из набора деталей можно было сложить одно, другое, третье, пятое или десятое, совсем не похожее на заявленный в официальных документах аппарат. Голографическая камера вдруг становилась орудием, пускавшим испепеляющие лучи, мирная гравиплатформа – боевой машиной, прожектор – тайным датчиком слежения, а кибер для скашивания травы – скоростным флаером с лазерной пушкой. Так что среди подобных артефактов планер Тревельяна не был исключением.

Из передней части фюзеляжа он собрал овальный колпак метровой ширины, под которым располагался гравитационный двигатель. Задняя часть планерного корпуса пошла на внутренний крепеж – к этим прочным ребристым конструкциям полагалось присоединить биомеханические тяжи, передававшие усилие от двигателя на маховые плоскости крыла. Крыло представляло собой пластиковую оболочку, натянутую на каркас из гибких трубок; пластик Тревельян снял, а трубки превратились в восемь щупальцев-манипуляторов, похожих на суставчатые лапы огромного паука. Теперь осталась самая тонкая работа: монтаж систем пространственной ориентации и управления щупальцами, вокодера и датчиков, что посылали сигналы из внешнего мира в мозг. Впрочем, мозга у этой штуковины не было – имелась лишь полость в самой середине колпака, защищенная сверху плоским диском двигателя, а снизу – редуктором, к которому крепились манипуляторы, и крышкой нижнего люка.

Все операции сборки были довольно простыми, не требующими специальных навыков и инструментов, но все же Ивар провозился часа два с лишним и изрядно вспотел. Плод его усилий повторял конфигурацию древнего устройства, известного лет восемьсот назад, в легендарную эпоху Войн Провала,[20] под маркой УБР М5 – универсальный боевой робот, пятая модель. Разумеется, никакого оружия в нем не предусматривалось, ни мощных лазеров, ни ракет, ни метателей плазмы или фризеров, да и робот, собственно, был пустышкой; корпус, двигатель, манипуляторы, датчики, биомеханика – все на месте, но без управляющего центра, без программных чипов, это являлось безмозглой машиной, не способной к движению, восприятию, правильным реакциям и контакту с человеком.

– Уфф! – Тревельян вытер пот, направился к раздаточному автомату и заказал освежающий коктейль «Радость Тизаны». Выпил, потыкал в клавиши наугад, однако новое питье показалось ему слишком сладким, и он его выплеснул. Надел обруч, не отключая его от порта, и произнес: – Я закончил, дед. Что у тебя?

«Есть новости в нашем гадючнике, – доложил Советник. – Правда, не очень ясные. Смотри сам».

Включился голопроектор, и перед Тревельяном побежали бесконечные столбцы чисел. Это была большая и сложная таблица – десятки граф, тысячи строк, и никаких словесных комментариев. Хотя кни’лина, как и земляне, пользовались десятичной системой счисления, запись чисел все же выглядела непривычно – они не отделяли дробную часть точкой или запятой, а указывали порядок числа особыми значками. Это мешало; массив был огромный, и Тревельян никак не мог осмыслить хаос данных и уловить общие закономерности.

– Станция!

– Слушаю, ньюри Тревельян.

– Переведи информацию в земное представление.

Закорючки кни’лина сменились привычными цифрами, но понятней не стали.

– Что это?

– Массив, накопленный в ходе работы первого генетика, – сообщил Мозг.

– Ну, и что означают эти числа?

– Таких сведений нет. Первый генетик не привлекала каких-либо программ для обработки и анализа этого массива. Можно предположить, – криогенный разум выдержал паузу, – что здесь описаны некие опыты. В одних графах таблицы параметры экспериментов, в других – результат.

– Ты мог бы отделить первое от второго?

– Нет, ньюри Тревельян.

Ивар задумчиво поскреб в затылке. Эти данные были важны, очень важны – иначе зачем Глубине прятать их под паролями, зачем пытаться уничтожить в хранилище отчетов экспедиции? Однако то, что он видел, не походило на научный отчет, в котором полагалось описать цель и методы исследований, детализировать ход рассуждений, выдвинуть гипотезы и доказать одну из них – ну и, конечно, сделать вывод. Да и сам численный массив выглядел слишком объемным и громоздким, не похожим на компактные таблицы, которые приводятся в отчетах, чтобы опровергнуть или подкрепить конечный результат. Видимо, Мозг прав – тут сырые опытные данные, решил Тревельян и молвил:

– Есть какие-то мысли, дед?

«Я боевой офицер, а не генетик, – раздалось в ответ. – Могу предположить, что мы имеем дело с шифром плешаков или тому подобным фокусом. Разбирайся сам, мальчуган. Это по твоей части, а у меня есть другие сюрпризы».

– Ты нашел что-то еще?

«Да, файл координатора, которого нет в официальных материалах. Наш криогенный приятель утверждает, что Джеб Ро вводил некую информацию, компоновал ее так и этак, затем переписывал на свой кристалл с изъятием из памяти Мозга. Но хитрая жестянка ничего не стерла – все там, в его секретном складе. Любопытная вещь!»

– Какой-то доклад?

«Текст комментария отсутствует. Только видеообразы со звуковым сопровождением. Похоже на фильм».

Водопад чисел, казавшийся нескончаемым, сменился знакомым пейзажем. То была заснятая с птичьего полета панорама селения тазинто, очень похожего на стойбище Сломанного Меча: прогалина в лесных дебрях, жалкие шалаши, большой костер на центральной площадке, зловонные груды отбросов по периметру и существа в лохматых шкурах, сгрудившиеся плотным кольцом. Рев, что поднимался над этой толпой, оглушил Тревельяна; в воздухе мелькали копья, топоры, дубины, стиснутые кулаки, и на секунду ему почудилось, что в стойбище идет кровопролитное сражение, драка всех со всеми. Но тут летающий киберразведчик снизился, завис в десятке метров от земли, и стало ясно, что дерутся двое, а прочие лишь наблюдают. Сражались два огромных самца: у одного шерсть на плечах была седоватой, а тело пятнали давние шрамы, другой – видимо, претендент на лидерство – выглядел помоложе. На глазах Тревельяна он проткнул живот соперника костяным клинком, а когда тот рухнул на кучу костей и гниющего мяса, принялся выворачивать ему ребра, действуя лезвием меча словно рычагом. Соплеменники рычали и выли, поощряя победителя, умирающий вождь вопил и обливался кровью, самки и молодое поколение швыряли в него сухим дерьмом. Зрелище было на редкость неаппетитное, но быстро сменившееся другими картинами – правда, еще более жестокими и страшными. Схватки между ордами тазинто, штурм убежищ терре с обязательным их избиением, потоки крови, треск разбиваемых черепов, внутренности, исторгнутые чудовищными ранами, мерзкие сцены охоты, пожирания мяса и совокупления, напоминавшего больше поединок хищных тварей. Эти жуткие эпизоды длились и длились, чередовались один за другим, и Тревельян никак не мог понять, зачем Джеб Ро собрал подобную коллекцию. Из любви к натурализму? Может быть… Как-то, незадолго до гибели, он сказал, что разгул примитивных инстинктов и страстей возбуждает…