1. В мавандуйских списках в первых двух строках отсутствует слово «очень», а в конце каждой строки добавлена частица е, выполняющая функцию предиката и сообщающая законченность фразе. Как отмечает Вэй Юань, люди в свете не могут исполнить заветы Лао-цзы именно потому, что он проповедует смирение, самоумаление.

2. В 3-й строке в мавандуйском тексте А вместо слова «мир» говорится «люди». Комментарий Хэшан-гуна к строкам 3 и 4 гласит: «Люди не любят мягкое и слабое, а любят твердое и сильное».

3. В строках 5 и 6 в мавандуйском тексте А слова «предок» и «государь» переставлены местами. Хэшан-гун в своем толковании следует буквальному смыслу обеих фраз: «В словах есть предок-корень, в делах есть правитель и подданные, высшие и низшие». Согласно же Ван Би, здесь имеются в виду «господин всех вещей» и «господин всех дел». Люй Хуэйцин указывает, что «предок слов – это недеяние и то, что таково само по себе». Су Чэ отмечает, что «нельзя постичь предка, не отринув слова, и нельзя постичь государя, не отвлекшись от дел».

4. По поводу строк 9 и 10 классические комментаторы дают сходные разъяснения: понимающие Лао-цзы редки, потому что «постигшие Путь малочисленны» (Хэшан-гун), «речи Лао-цзы глубоки» (Ван Би). Дэцин дает более изысканное, хотя и явно произвольное толкование: Лао-цзы в действительности учил «внезапному просветлению», но эту истину смог перенять от него только Конфуций. По этой причине слову «тогда» Дэцин приписывает значение «подражать», получая в итоге фразу: «Подражать ценному во мне». Впрочем, как отмечает У И, в «Дао дэ цзине» вообще нет случаев употребления знака цзэ в глагольном значении.

5. Последнюю строку Ван Би поясняет в следующих словах: «Ходить в рубище – значит уподобляться пыли. Хранить у груди яшму – значит лелеять свою подлинность».

6. В этой главе рифмуются строки 9 – 10. Кроме того, строки 1 и 3, 2 и 4, а также 7 – 8 заканчиваются одинаковыми знаками, что тоже производило эффект присутствия рифмы.

Лао-цзы говорит о том, что «легко знать» и «легко сделать», потому что он предлагает только предоставить всему быть тем, что оно есть «само по себе». Его истина слишком проста и обыденна для толпы, вечно ищущей чего-то новенького и изощренного – того, что льстит самолюбию субъективного, самоизолирующегося «я». Принять истину Лао-цзы способен лишь тот, кто понимает, что слова могут быть чем-то несравненно более весомым и грандиозным, нежели орудие самоутверждающегося интеллекта: они способны приобщать к творческой силе бытия.

Лао-цзы не ищет Архимедовой точки опоры, которая позволяет перевернуть мир. Но воистину принять эту бездну превращений, какой является жизнь, может лишь тот, кто постиг абсолютную ценность смирения и доверился вечнопреемственности в переменах. Таков Лао-цзы: ничем не примечательный и ни на кого не похожий, умеющий видеть величайшую тайну в самой гуще обыденного. Кто может знать такого человека? «Знание – трудно»: так определяет Хэшан-гун тему этой главы.

Комментарий Ван Би: «Знать можно, “не выходя со двора” и “не глядя в окно”, а потому здесь сказано: “очень легко понять”. Все свершают недеянием, а потому здесь сказано; “очень легко исполнить”. Поскольку ослеплены вожделением, сказано: “не могут понять”. Поскольку гонятся за выгодой, сказано: “не могут исполнить”».

Комментарий Ли Сичжая: «Если у меня есть знание, люди благодаря этому знанию могут распознать и меня. Вот почему знание в мире – это не принадлежность великого государя и всеобщего господина. Что же в нем ценного?»

1. Первая строка может быть истолкована по-разному. Так, Хэшан-гун противопоставляет «знание» и «незнание» как внутреннее состояние и внешнее выражение: «Знать Путь, а говорить, что не знаешь, – вот совершенство». Этому толкованию следует, например, У И, который считает его наиболее простым и осмысленным. Он переводит: «Тот, кто знает, а не знает, тот лучше всех». Предлагаемый здесь перевод является попыткой максимально сблизить знание и незнание, что свойственно даосской теории знания. Ван Би оставляет данную фразу без комментария, и поясняет лишь следующую строку: «Не знать, что на знание никогда нельзя опереться, – это болезнь». Большинство западных переводов основываются на этом варианте, поскольку он составляет логическую антитезу второй строке. В таком случае в первой строке говорится о «знании тщеты знания». Наконец, приемлем и по-своему весьма убедителен еще один вариант: «Знать, что не знаешь». А. Уэйли предлагает видоизмененный вариант того же толкования, который возвращает нас к первому прочтению: «Знать, когда у тебя нет знания, – это лучше всего». Подобная трактовка может быть подкреплена текстами «Чжуан-цзы», где мудростью часто именуется «знание незнания» и фигурирует оппозиция «малого знания» и «большого знания». Из отечественных переводчиков этот вариант принимают А. Е. Лукьянов и Б. Б. Виногродский, который превращает «знание» в «осознание»: «Осознание не-осознания – ориентация вверх. He-осознание осознания – болезнь».

2. В мавандуйском тексте А (но не в тексте В) 2-я строка может быть прочитана иначе: «Не знать, что (не) знаешь, – это болезнь» (букв. «не знать не знать»). Некоторые исследователи (У Фусян, Р. Хенрикс) считают именно эту конструкцию аутентичной. Правда, традиционный вариант столь же осмыслен и притом составляет точную параллель предыдущей фразе. Ему следует уже Хэшан-гун, который поясняет: «Не знать Путь, а говорить, что знаешь, – это болезнь совершенства». Единственный недостаток общепринятой интерпретации – необходимость вставить слово «полагать» или «думать». Фигурирующий в оригинале знак «болезнь», «недуг» переводится на западные языки также словами «недостаток» (defect, flaw), «изъян» (А. Е. Лукьянов), «затруднение» (difficulty) и даже «вина» (fault).

3. Строка 3 отсутствует в мавандуйских списках.

4. Строка 4 в мавандуйских текстах начинается со слова «Поэтому…». Р. Хенрикс читает две последние строки одним предложением.

5. По мнению Цзян Сичана, три последние строки в традиционном списке слишком многословны и невнятны, и их следует заменить вариантом, вошедшим в энциклопедию «Тайпин юйлань» (X в.): «Премудрый человек не имеет болезни, поскольку знает свою болезнь. Только тот, кто знает свою болезнь, не болеет». Хэшан-гун комментирует: «Премудрый человек не имеет болезни нарочитого знания и скорбит о том, что у обыкновенных людей есть такая болезнь. Поскольку он по этой причине не похож на других, он не подвержен болезням. Премудрый человек в своем стремлении к полному знанию полагается на незнание, желая, чтобы в мире царили безыскусность и простота, преданность и прямодушие».

6. В этой главе рифма отсутствует.

Если подлинное знание дается нелегким усилием внутреннего совершенствования, то не является ли некой разновидностью болезни и, может быть, самой опасной, наша готовность считать знанием те сведения, которые мы без труда получаем от мнений света или логических доказательств? «Знание – болезнь» – вот название этой главы у Хэшан-гуна. Большинство людей наивно полагают, что обладают достоверным знанием. Среди философов на Западе, начиная с Сократа, распространено мнение, что «мыслящий человек» может удовлетвориться просто знанием того, что он ничего не знает. Даосский мудрец не таков: он знает, сколь обременительно знание человека, который обладает знанием. Впрочем, он в равной мере не утверждает и того, что лишен знания. Он готов признать, что имеет некое знание, но только это знание чрезвычайно смутно, «крайне неопределенно» (выражение из «Чжуан-цзы»), и оно предстает незнанием всякий раз, когда мы пытаемся его определить. Таким образом, в подвижнике Пути есть что-то и от обыкновенного человека, и от западного философа, и все же он другой. Он – мудрец. И его мудрость состоит просто в способности честно признать, что он не знает и что он… знает. Мудрость Пути, как часто говорили в Китае – это «незнающее знание» или «осознание незнания». Тот, кто «опустошил себя» и отказался от предметного знания, способен все постичь, ибо он открыт бездне мировых превращений.