Глава 21
Стратегия 8
Я хороший, если я отвечаю за все; ты хороший, если ты возлагаешь всю ответственность на меня
При этой стратегии травма утраты бытия выражается в чувстве, будто целостность утрачена и в мире царят ложь и обман. Пара наблюдатель—личность направляет внимание на чувство уязвимости и внутреннего конфликта. «Восьмерка» боится, что окружающие заметят его беззащитность и изломанность, поэтому всячески подавляет любые проявления любви и нежности, считая их признаками слабости. Он пытается скрыть пустоту под маской холодной уверенности и невозмутимости. Утрата Сущности заставляет его остро ощущать фальшь и лживость окружающих; ему кажется, что в мире нет ни верности, ни честности. Поэтому он не позволяет себе ни любви, ни тепла, ни привязанности, в качестве компенсации заменяя их похотью и сладострастием. Он страстно жаждет восстановить справедливость, пытаясь таким образом исцелить боль, вызванную утратой Сущности. Иными словами, он заменяет любовь похотью, а недоверие — гипертрофированным стремлением к справедливости.
«Восьмерка» скрывает холод и одиночество под маской вожделения; ощущение своей безнравственности он переносит на окружающий мир и считает своим долгом наставить его на путь истинный. Похоть и вожделение могут принимать сексуальные, эмоциональные и даже интеллектуальные формы. Интересно, что при этой стратегии мир и любовь вызывают сопротивление оттого, что они активируют чувство утраты бытия и ощущение тотальной неправды. При малейшей угрозе любви и близости «восьмерка» ощущает такую слабость и уязвимость, что немедленно обращает любовь в похоть. На другом полюсе маятника появляются зависимость и беззащитность. Это заставляет «восьмерку» надевать маску властности и бесстрастия. Ризо называет эту стратегию лидер. Пал-мер — босс, Наранхо — поход за силой. Иными словами, вместо того чтобы признать человеческую слабость, неадекватность и одиночество, «восьмерки» сражаются с этими качествами, пытаясь обрести власть над людьми и силой навязать им идеалы истины, справедливости и праведности. Это развивает у них гордость и высокомерие, часто окрашенные злобой и мстительностью, что, в свою очередь, невероятно усиливает компенсаторную субличность, слабую и зависимую. «Восьмерка* ведет себя так, словно он знает и умеет все на свете. Иногда это проявляется во властности и гордыне. Обычно «восьмеркам» не присуща инт-ровертность. Напротив, они стремятся занять место лидеров, убеждая окружающих в том, что достойны этого как никто другой. «Восьмерка» редко позволяет критиковать свои действия и убеждения, так как считает, что критика делает его уязвимым и напоминает о травме утрате Сущности. Иногда «восьмерка» внезапно переходит от властности к угодливости, превращаясь в «двойку» и пытаясь щедрыми дарами добиться всеобщего признания и похвалы. Все это — попытки скрыть свою слабость и спрятаться от гнетущей внутренней пустоты (см. рис. 14).
На уровне характерологического анализа «восьмерка» стремится к могуществу. Не стоит считать психопата чем-то вроде Ганнибала Лектора, героя фильма «Молчание ягнят». Психопат всего лишь чувствует себя слабым и беспомощным, потому что в детстве он чувствовал себя нелюбимым и нежеланным. Поэтому в качестве компенсации он создает миф о собственном могуществе и власти над любой ситуацией, скрывая от себя и окружающих собственное бессилие.
В трагической ситуации сексуального оскорбления девочка может вообразить, что она вовсе не беспомощна, а напротив, властвует над отцом-насильником. Ей кажется, что она смогла соблазнить папу, и поэтому она контролирует его. Она даже может обвинять себя в случившемся. Таким путем она защищается от собственного бессилия. К несчастью, в нашем обществе такие представления всячески поддерживаются. Например, если трое мужчин насилуют женщину, их адвокат будет доказывать, что во всем виновата женщина, заставившая трех несчастных мужичков совершить насилие («Она сама этого хотела!» либо «Почему она вообще там оказалась?»). Безумие современного общества проявляется в том, что жертва считается насильником, а насильник изображается невинной овечкой.
Подобные умозаключения являются свидетельствами социального психоза. Трехлетняя девочка не становится плохой или глупой оттого, что считает себя ответственной за насилие отца, — так работает ее механизм выживания. Пара наблюдатель—личность создает иллюзию
могуществе. Другой отвратительный пример социального безумия — отношение к мальчикам, подвергавшимся в детстве насилию. Двойные стандарты и патологическое мышление, присущие современному обществу, ведут к тому, что мальчик, сексуально оскорбленный женщиной, считается счастливцем. В конце концов, когда взрослая женщина принуждает мальчика к оральному сексу, это помогает ему ощутить себя мужчиной.
Подобные психопатические трансы, рожденные общественным мнением, гипнотизируют мальчика; часто они приводят к тому, что он сам становится насильником. В гешта л ьттера п и и существует выражение: — Делать с другими то, что когда-то сделали с тобой*. Исследования подтверждают, что почти все насильники в детстве подвергались насилию. До тех пор пока общество гипнотизирует нас и удерживает в состоянии психопатического транса, немногие приходят к терапевту с целью избавиться от сексуального расстройства, будь то преждевременная эякуляция, импотенция или перенесенное в детстве насилие.
Здесь я хочу прояснить разницу между наличием психопатической структуры, или транса, и собственно психопатией. Маленький ребенок, ощущающий себя оскорбленным и беспомощным, представляет себе, что он обладает властью над насильником и ситуацией в целом. Таким способом он защищается от того, чтобы ощущать себя беспомощной жертвой. Это называется психопатическим трансом, или структурой. У психопата подобные структуры не просто являются одной из субличностей, а образуют саму основу их личности. Пара наблюдатель—личность направляет основное внимание на утверждение собственной власти и отрицание любого намека на слабость и бессилие. Настоящий психопат во всем обвиняет других и никогда не раскаивается в своих действиях. Полная уверенность в своей правоте и обвинение окружающих во всех смертных грехах являются признаками психопатии.
Иными словами, всем нам в той или иной степени присущи психопатические структуры и трансы, с помощью которых мы неосознанно сопротивляемся собственному бессилию; но до тех пор, пока мы в состоянии принимать на себя ответственность за свои действия и испытывать угрызения совести за причиненное нами зло, мы еще не психопаты. Настоящий психопат — это одна большая психопатическая структура. "Восьмерка* компенсирует бессилие и беспомощность, представляя себя более сильным и властным, чем он есть на самом деле. В глубине души он, подобно «шестерке», ощущает себя жертвой и крайне болезненно реагирует на все. что связано с его властью и авторитетом. Чув ствуя себя жертвой, он бросается в бой и жаждет мести. В отличие от "шестерки», глубинным состоянием «восьмерки» является не страх, а злость и ярость. С помощью этой ярости он защищается от чувства несправедливости, возникшего в результате травмы утраты Сущности. Часто он сочиняет различные истории, оправдывающие его гнев и мстительность.
В психотерапии редко уделяется внимание более широкому пове денческому контексту клиента. Семейные терапевты первыми начали изучать поведение детей и взрослых в контексте семьи и работать с целой семьей, а не только с самым неблагополучным ее членом.
Как и семья, общество в целом часто вынуждает своих членов вести себя как психопаты. Например, во время войны во Вьетнаме пилотам приказывали бомбить деревни. Пилоты были загипнотизированы общественным мнением, внушавшим им, что «жизнь азиата ничего не стоит». Для того чтобы сбрасывать бомбы на женщин и детей, человеку нужно поверить, что они не люди. Этот бесчеловечный процесс является психопатическим по своей природе. Более того, часто пилот, разбомбивший деревню, считался героем и его представляли к награде. Так, адмирал Стокдейт, некоторое время находившийся в плену, считался жертвой вьетнамцев, а не психопатом, убившим тысячи женщин и детей. Правительство приписало злодеяния и несправедливость вьетнамцам, чтобы оправдать убийство мирных жителей. Согласно данным журнала «Тайм», количество убитых, раненых и оставшихся без крова вьетнамцев составило около шести миллионов.