С силой зажимаю вновь оживший смартфон, проклиная свой язык за ложь, свою жизнь за никчемность и за присутствие в ней Вадима.

После проведенных вместе с Андреем выходных, возвращаться домой совершенно не хочется, плюс предчувствие играючи щекочет нервы, распаляя фантазию дурными картинками. А те сбываются, лишь я перешагиваю порог квартиры. Вальяжно развалившись на стуле и покуривая сигарету, в гордом одиночестве Вадим сидит в моей кухне. Всем видом показывая, что здесь он находится по праву.

Он слишком возбужден, нетерпелив и по всей видимости под действием алкогольных напитков. Обстановка удручающая, напускающая сомнения и пропитанная стойким свежим перегаром, а в такие моменты я рискую нарваться на неприятности.

— Что ты здесь делаешь?

— Живу, — глумливо ухмыляясь, стряхивает пепел мимо пепельницы, цепляясь взглядом за мои реакции, которые инстинктивно сжимают ладошки в кулаки.

Удивлённо вздрогнув и не сумев подавить в себе волну испуга от перспективы оставаться с ним наедине, глубже вонзаю ногти в кожу, причиняя боль и старательно отрезвляя себя. Виду стараюсь не подавать, внешне напяливая маску спокойствия, всё же пряча руки за спину. Но могу поспорить, что он как зверь вполне возможно чует мой страх, упивается превосходством.

— Больше нет. Собери вещи и уходи, — голос практически не дрожит или это только мне так кажется, ведь произнесённая просьба царапаясь колючим комом продирает горло, скованное тревогой.

— С чего бы это? Поясни!

Въедливой зеленью глаз засасывает в болото, из которого я наивно пытаюсь выбраться, уже в который раз и безрезультатно. Ощущая, что давным-давно пущены корни в мутную жижу смешанную из вранья, мерзким налётом осевшим на языке, из ненависти в первую очередь к лживой себе. А потом уже к Вадиму, который знает за какие ниточки надо дёргать, чтобы снова и снова притягивать меня к себе, подчинять и принижать.

— Вадим, я устала, — в глубине души еще теплится надежда вырваться, хотя встречаться взглядом с Вадимом невероятно тяжело, хочется зажмуриться, но тогда я покажу всю нерешительность и невозможность отстаивать собственную точку зрения. — Не хочу никаких разборок. Ты ушёл, я это приняла, мне лучше без тебя, чем с тобой.

— Я так понимаю, что ты уходишь к Малышу.

Вадим не удержался чтобы, как всегда, не упомянуть, что Крутилин младше его на несколько лет. Вот только беда в том, что самому Вадиму и в голову не приходит как он, ошибается. Зрелость Андрея на порядок выше, его многие поступки и слова мудрее тех, которыми располагает Штрих.

— Я не ухожу к Андрею или ещё к кому бы то ни было. Я просто ухожу от тебя. Вернее прошу освободить мою квартиру, так как наши отношения закончены, — стараюсь унять дрожь, приструнить пульс, чтобы иметь возможность сделать свой голос более строгим. Чтобы донести простыми фразами то, что бушует в груди, раздавливая лёгкие, воруя последние остатки воздуха. — Тебя никогда нет рядом, когда ты мне нужен.

У Вадима тяжёлый взгляд, особенно когда он этого хочет и по всей видимости сейчас он как раз хочет напугать своими глазами. Это получается у него на все сто.

— Наши отношения закончатся только тогда, когда я этого захочу. От меня не уходят, тем более к другим.

Вадим резко подскакивает, от чего стул опрокинувшись, гулко ударяясь о радиатор, разрезает воздух, сотрясая его вибрирующей музыкой. Преодолев расстояние ко мне двумя шагами, вырастает передо мной. Неторопливо гладит шершавой ладонью щеку, заставляя слегка поморщится от грубых прикосновений. Затаив дыхание в ожидании дальнейших его действий, внутренне сжимаюсь от страха. За долгие годы знакомства с Вадимом, чёткое осознание того, что ждать от него можно чего угодно, плотно сидит в моей голове, умея вовремя нажимать на стопы.

Он запускает руку в волосы и сжав их в кулаке, с надрывом притягивает к себе так близко…что в удущающем мареве трудно вздохнуть. Невыносимо больно дергает, побуждая повернуться для его удобства, не считаясь с тем, что причиняет дискомфорт. Шепчет на ухо, вкрадчиво, до мерзкого помутнения разума.

— Ну зачем тебе этот сопляк? Поигралась и хватит, — очередной рывок, теперь уже вверх, заставляя привстать на носочки, уткнуться губами в злобно напряжённый рот. — Ну захотелось тебе молодого тельца попробовать, зачем же семью рушить? — царапает по-живому, зная как я реагирую на обыденное слово «семья», которой по сути у меня никогда не было. — Потрахалась, спустила пар и к ноге.

Так чётко обозначив мне моё место, сверлит мутной зеленью глаз, выискивая доказательства доходчиво ли объяснил или всё же необходимо применить дополнительные аргументы.

— Знаешь, лучше так. Как-то чище и искренне выходит, нежели с тобой. Когда ты метишь меня как товар какой-то, лишь бы отбить охоту у других иметь со мной что-нибудь общее, а в итоге и сам теряешь интерес. Ты как скот себя ведёшь, — болезненно выдыхаю сквозь стиснутые зубы, теряя силы при воспоминаниях о наших больных отношениях, в которых давно тесно, удушливо и противно.

— Чище?! — прыснув со смеху, понижает голос, будто собирается раскрыть секрет. — Поюзать тебя между ног может каждый, но… Пойми, такая, как ты не для благовоспитанного Андрея.

— А какая я? — сглотнув, выдаю вопрос раньше чем понимаю, что не стоило его задавать.

И снова тянет волосы, сильнее и отчаяннее, увлажняя мои глаза слезами. Непрошенными, но жгучими, как в детстве, когда незаслуженно ругали за провинности сестры, и ты молчишь, понимая что правды не донести.

— Ты же порченная во всех смыслах, грязная девчонка, — касается губ, терзая зубами нежную плоть до привкуса крови, до громкого всхлипа, распаляющего его еще сильнее. Учащая пульс, делая дыхание рваным, прерывистым с отголоском триумфа надо мной. С голодом, сильнее и жёстче впиваясь поцелуем. — С таким прошлым как у тебя, ты никому не нужна.

Отстранившись, любуется результатом красными мазками размазанными по истерзанным губам.

— И что же с моим прошлым не так?

И какой чёрт дергает меня за язык в неподходящий момент? Ведь можно смолчать, но это не про меня. И пусть кожу саднит, словно по ней прошлись тёркой, а после залили в обнаженные раны йод. Всё же боль не такая сильная, как жар в груди от насилия и моей несостоятельности дать отпор. Выставляя себя «терпилой», способной лишь тявкать подобно Моське на слона, так и не переходя к серьезным действиям.

— О-о-о, твоя биография насыщенная, — вновь появляется кривая ухмылка, следом обнажающая ряд зубов и превращая Вадима в хорошо мне знакомого мастера манипуляций и запугиваний. — Как думаешь "Малыш" оценить твои поступки, и жизнь в целом?

Вадим прикасается своим лбом к моему, выбивая из груди нервный смешок, итог моего раздражения от такой близости с человеком, который противен до сухости в горле и спазма в мышцах. До немых криков прячущихся внутри, оглушительными ударами отдаваясь в ушах. До животного ужаса, дрожью пробирающего колени.

— То есть ты собираешься удержать меня рассказывая сплетни обо мне?

— Сплетни?! — насмехаясь, морщит нос. — Нет, только голые факты. Я знаю многие вещи, которые ты бы предпочла оставить в тайне.

Смысл его намёка более чем понятен, мгновенно донесен до разжиженного мозга адресата. Вадим осведомлён по моему мнению как минимум парочкой нелицеприятных моментов, которые мне все же хочется сохранить в тайне от многих, в том числе и от Андрея. Он знает мою болевую точку и давит на неё с особым упоением. Я в его власти, а такой контроль надо мной, доставляет ему чистый кайф. Чего нельзя сказать обо мне.

— Какая же ты тварь!

Выплёвываю с особым удовольствием оскорбление, прозвучавшее с долей ненависти, но даже и поверхностно не царапнув по его самолюбию.

— Не буду спорить, скажу одно: мы похожи. Каждой твари по паре. Ты такая же, как и я, поэтому мы так долго вместе. Хотя…, - он словно между прочим целует, вернее касается губ в надежде на то, что я отвечу на его порыв, оценив проведенную им аналогию. — Ты хуже меня, ведь я не строю из себя ангела. А ты свою гнильцу прячешь.