Кафель в ванной мокрый, скользкий, как и вся ситуация засосавшая меня. Цепко хватаюсь пальцами за край раковины. Вроде секунду назад размышляю над способами совершения греха, а тут нате вам, держусь за фаянс, предупреждая собственное падение. Голову разбивать неохота. Странная нелогичность.

Взгляд падает на небольшой пузырек, тот самый камень преткновения, не давший мне отстоять свою честь перед Андреем.

Пускай! Пускай, думает обо мне все что ему позволит его больная фантазия. Я не такая, как он осмеливался говорить в мой адрес. Установка больше не реветь, терпит фиаско.

Пошло оно все к черту! Сильные не плачут, черта с два. Ревут… Громко…. Навзрыд…

До хрипоты в голосе, когда сокрушаясь над горем воешь, не жалея связок, причитая на износ и царапая горло сожалениями.

До красных глаз, когда плачешь с одним только желанием, пролить слезами боль, которая жрёт тебя поедом. На живую вгрызаясь в сердце, отрывая кусок за куском, словно зверь голодный.

До крови на губах, когда всласть искусываешь их, лишь бы переключиться, сместить ориентир. Заглушить физическим страданием душевную гибель.

До дрожащих пальцев, которыми готов царапать кожу с надеждой высвободить из себя огонь, жгущий тебя как назло не переставая, наказывая за беспечность. За глупость. За попытки быть счастливым.

Трудно срывать листики отрывного календаря и считать дни, нанизывать их на нить, покорно делая бусы из одиноких часов, холодных минут и смертельно ненавистных секунд, что в тишине скрежетом рвут душу на части.

Проходит дождливая осень, так и не наводя порядка в голове ни сквозняком, ни промозглым ветром. Сменяется морозным ноябрём, но легче не становится, лишь скованное болью сердце покрывается коркой льда, а та предательски трещит при виде Андрея. Лопается, обнажая самую суть чувств, которые я старательно перебарываю в себе, проживаю до конца нерастраченную эмоцию, но уже вдали от него.

Я сдерживаю данное слово из последних сил и не прощаю Андрея. Свожу к минимуму всякое с ним общение, ведь мне невероятно больно. И эта боль ни с чем не сравнима.

Я по сути не баловень судьбы и периодически получала удары от неё. Но так хотелось верить, что Андрей разорвет порочный круг наконец-то сделав меня счастливой, нужной и любимой. Но и в этот раз лишь получаю щелчок по носу, дабы не зазнавалась, не строила замков из песка.

Работа не помеха разбитому сердцу, а наоборот некое спасение от дурных мыслей. Отдавая последние поправки по макету статьи, краем глаза замечаю Андрея в компании хорошенькой девушки.

Войдя и молча отсалютовав приветствие всем присутствующим, направляюсь к кофеварке. По пути, словно невзначай задеваю обнимающихся. Сразу же поймав неодобрительный взгляд Андрея, на который естественно мне совершенно наплевать. Пусть хоть земля разверзнется, но от намеченного я не стану отступать. Скорее всего светившийся счастьем ангел в объятьях Крутилина немного не в курсе с кем связывается.

— Привет. Ты же Катя, новенькая?

— Привет, — премиленько отзывается блондинка, утвердительно махнув головкой.

«Ой, держите меня! Ну прямо как в романах про любовь. Он сексуальный брюнет с глазами стального цвета и милая голубоглазая блонда. Неужели такие куклы и впрямь существуют?!»

— Заметно. Старожилы все обходят Крута стороной. Он у нас любитель одноразового секса, — послав в их сторону поцелуйчик, устраиваюсь поудобнее на столе в аккурат рядом с ними. — Мой тебе совет, прежде чем иметь с ним дело, справочку попроси. Он просто игрушку свою куда только не сует. Никем не брезгует.

Девушка резво высвободившись из его рук и краснея как школьница, сбегает прочь. Тут же на поговорить прорывает Андрея.

— Если не можешь меня простить и принять обратно, то хотя бы отпусти.

Спрыгнув со стола и подойдя вплотную к Андрею, который от злости ко мне за малым не выпускает пар из ушей. От моего внимания не ускользает его напряжённая поза: он сжав кулаки упирается ими в столешницу, стуча носком кроссовка о пол.

— Помнится мне, ты сам разрешил сломать тебе жизнь. Так что извини, обещал, терпи! Я заноза в твоей заднице, — подойдя к нему настолько близко, насколько этого позволяет выставленная им вперёд нога, ладонью касаюсь его причинного места. В ответ на мои прикосновения в штанах Андрея явно становится тесно, откровенно облизнув губы, продолжаю дразнить. — Хочу, чтобы твои яйца от неудовлетворенности гремели как кандалы, оповещая меня о приближении твоей гаденькой особы.

Присутствующих по всей видимости становится больше, наши препирательства собирают полный аншлаг из служащих. А они в свою очередь не смеют ни то, чтобы вмешиваться, они и дышат то наверняка через раз, ловя каждое наше слово. Конечно, такого зрелища пропустить нельзя. Когда мы выходим на тропу войны, пытаться нас разнять не рекомендуется. Как при ядерном взрыве, по инструкции полагается скорее укрыться от взрывной волны.

— Ты что бессмертная?

Я захожусь истеричным смехом, наверно срабатывает защитная реакция, потому как он явно уже не шутит. В серой радужке глаз стелется ледяная злоба. Отбросив мою руку от себя, Андрей брезгливо морщится, словно отряхиваясь от чего-то неприятного и скользкого. Шагает мне навстречу, нависая тенью и перекрывая кислород такой близостью. Путей отступления нет, моё холодеющее от страха тельце припечатано к стене. Крутилин наклоняется и что-то бурчит на ухо. Слов я совсем не разбираю. Меня накрывает рядом с ним какой-то волной возбуждения и скорее всего я бы осмелилась нырнуть с головой в тот омут, если бы не липкая боязнь, рикошетом бьющая от Андрея.

— А ты сейчас меня запугиваешь?

Какой надо быть дурой, чтобы трясти красной тряпкой перед разъярённой мордой быка? Делов-то, надо просто быть мной. Моя способность выводить из себя даже самых заядлых флегматиков известна всем.

— Ты знаешь третий закон Ньютона?

Своим вопросом Андрей немного меня удивляет и одновременно напрягает дикой несуразностью. Как-то странно говорить о точных науках в такие моменты, когда один хочет убивать, а другая не прочь умирать в его руках, но нежно.

— Ты решил прочитать мне лекцию по физике? Теперь мне действительно страшно.

— В нем говорится, — особо не обратив внимание на мой сарказм, продолжает Андрей. — Что любые влияния тел друг на друга взаимны. То есть на своё действие жди моего противодействия равного по силе. Это уже не дурачество. Отвали наконец.

«Ох, кажется мне известная истинная причина гневных нравоучений. Нашему кобельку по всей вероятности и правда давно никто не давал! — улыбаюсь краешком губ своим мыслям.

— Это ты мне изменил, но я почему-то на твои действия не стала противодействовать подобным образом, прыгая по койкам, — добиваю окончательно гневной тирадой, всё в том же научном ключе. — А вот ты, — выдыхаю, будто хочу перевести дух, ведь воздуха вдруг катастрофически не хватает. — Дорогой мой любитель Ньютона, ведёшь себя как шлюха.

Андрей близок к настоящей истерике. Проигнорировав мой жалобный писк, грубо хватает за локоть и в буквальном смысле волочит меня через толпу зевак, будто к плахе на прилюдную казнь. Едва успевая за его темпом, иногда спотыкаясь, а когда и вовсе теряя равновесие. Я бегу за ним, сбивчиво дыша, не имея представления куда может тянуть меня Андрей. Варианта вырваться не представляется, широким браслетом на запястье красуются Андрейкины пальцы, с хрустом сжимающиеся и причиняющие дискомфорт.

Мы стремительно пересекаем холл и на мгновение остановившись, до меня доходит, что нашему рандеву суждено закончиться в туалете.

После секундного размышления, он вталкивает меня в женскую уборную, переборов в себе джентльмена и подталкивая под зад ощутимым шлепком. Выслушав не слишком долгий визг, Андрей предусмотрительно кивает присутствующим дамам, скрыться в ужасе. Без сопротивления, как по команде они выскакивают, даже не бросив ни одного прощального взгляда.