Битва затихала.

Рыча, словно псы, у которых отняли недоглоданную кость, две рати расползались друг от друга, оставляя за собой щедро политый кровью талый снег. На лес наваливались сумерки, снег шёл всё гуще и сильнее.

Гонец подскакал, спрыгнул с седла и, мало не падая от усталости, прохрипел:

— Князево… дело!

— Чего там?! — напрягся Всеслав.

— От воеводы Бронибора… к тебе, княже!

— Что воевода Бронибор?!

— Бронибор Гюрятич велел тебе передать, княже Всеслав, что он с тремя полками идёт к Менску — конно и пеше!

Ого!

Всеслав невольно воспрял духом.

Если так, стало быть, нынешний разгром — и не разгром совсем! Хоть у него, Всеслава, теперь осталось от двадцатишестисотенной рати сотен двенадцать, а дорогу к Полоцку он им пережмёт! А то и…

— Сколько народу с Бронибором?!

— Да сотен двадцать семь будет! — развёл руками вестоноша. — От Плескова — сотен восемь, да от Новгорода — двенадцать. Да наших полочан — сотен семь!

А то и в здешних болотах да сугробах всех их перетопит!

Не сдержась, Всеслав шагнул к гонцу, обнял его за плечи и расцеловал.

— Несмеяне! — весело окликнули от ближнего валуна.

Гридень придержал коня, остановил и пленного — мальчишка брёл впереди Несмеянова коня. Рук ему гридень связывать не стал — куда он денется-то?

Мальга волок на плече седло, рядом вёл в поводу хромого коня Славята.

— Живы?! — радостно махнул Несмеян рукой.

— А ты и с полоном? — усмехнулся Славята, кивая на пленника, и вдруг остолбенел. — Шепель?!

Пленник споткнулся и вскинул голову.

— Сла… Славята?

— Что — знаешь молодца? — удивился Несмеян.

— Ну ещё бы, — бывший Ростиславль старшой усмехнулся, пристально оглядел Шепеля с головы до ног. — Да он же у князя нашего служил, из донских "козар" парень. Вместе четыре похода отломали, вместе в кубанских плавнях от Святослава скрывались, вместе Тьмуторокань брали… Как же ты к ним-то, — Славята мотнул головой через плечо, указывая на тихо гудящий и мерцающий огнями в сумерках стан великого князя, — попал? Что же ты?..

Славята не договорил, махнул рукой и отворотился.

— Я… — сипло выговорил "козарин", сглотнул. — Я не хотел…

— Кто же тебя заставил? — насмешливо и неверяще бросил в ответ Мальга.

— Никто, — вздохнул Шепель. — Брат мой… в поход пошёл… близняк…

— Неустрой, что ли?

— А кто же?.. И мне — пошли да пошли, ополонимся, хозяйство поправим, честь заслужим…

— Честь… — презрительно скривил губы Несмеян, махнул рукой, словно обводя поле. — Ну и как, велика ли, честь-то?

— А как я его отпущу?.. Одного-то? — не слыша гридня, бормотал Шепель. — И так тогда его бросил, как с вами ушёл. А теперь вот…

— А где он, Неустрой-то? — Славята даже шагнул к молодому "козарину".

— Убили Неустроя, — потерянным голосом бросил парень. — Вот…

Он кивнул в сторону Несмеяна. Гридень уже давно спешился и стоял рядом с пленником.

— Не рюмзай, Шепеле, — грубовато-ласково сказал он, хлопая парня по плечу. — Брат твой сам знал, на что шёл, а войны без убитых не бывает. А тебя… — гридень метнул взгляд на Мальгу и Славяту. Те смотрели одобрительно, и Несмеян закончил. — Тебя я так и быть, отпущу… раз уж со Славятой и Мальгой вместе воевал… Но смотри у меня!

Шепель с уважением оглядел здоровенный кулак Несмеяна, невольно потрогал огромный кровоподтёк со ссадиной на челюсти и кивнул:

— Смотрю…

Святослав Ярославич устало спрыгнул с коня, сбросил шелом и, зачерпнув обеими ладонями снег, растёр его по лицу. Черниговский князь как-то враз осунулся — запали щёки и глаза, крупный нос черниговского князя особенно резко выделялся на узком лице, чупрун намок от пота и увял, свисая на ухо.

— Что же такое, отче? — почти шёпотом сказал, подъехав, Глеб. Спешился, подошёл к отцу.

— Ничего, Глебушка, — всё так же устало ответил Святослав. — Просто мы НЕ победили. Вот и всё.

Глеб вскинул голову, но тут же снова сник.

— Не унывай, сыне, — усмехнулся черниговский князь. — Мы не победили. Но и Всеслав тоже не победил нас…

Подскакал, взрывая снег копытами, великий князь, порывисто отбросил ногами стремена, сполз с седла, разгневанно поворотился к среднему брату, раздувая ноздри, сшиб с головы шелом.

— Ты!!! — у великого князя не хватало слов, он судорожно лапал правой рукой по поясу и не мог поймать рукоять меча, хоть и шарил рядом с ней. — Ты!..

— Ну что ещё? — всё тем же безмерно усталым голосом спросил Святослав, даже не поворачиваясь к старшему брату лицом.

— Ты сколько времени медлил?! — в голосе великого князя зазвенела сталь, но он тут же сорвался почти что на визг. — Ты… мою дружину…

— Если уж и жаловаться, так мне, Изяславе, — переяславский князь в побитых чешуйчатых доспехах поверх кольчуги, забрызганный кровью, бросил поводья Мономаху, который на какие-то мгновения успел спешиться раньше отца. — Это на нас засадный полк полоцкий ударил…

Святослав дёрнул усом, провёл рукой по щеке, стирая кровяное пятнышко, уронил горсть снега.

— Нам тоже не сладко довелось, — процедил он. Передёрнулся, вспоминая кровяное дыхание волчьей пасти.

Изяслав глядел на черниговского князя косо, фыркал и раздувал ноздри — молчал.

Всеволод умно усмехался, поглядывая на старших братьев — молчал.

Мономах гладил ноздри коня, что-то шептал ему на ухо, изредка вздрагивая — видно было, что не так представлял себе войну юный ростовский князь.

Всеслав вырвался, оставив в зубьях капкана клочья мяса, вырвался и отошёл, сохранив рать. Крови пролилось столько, что про наступление на Полоцк впору было забыть.

Победы не было.

Тропа ныряла меж деревьев и кустов, закуржавелые ветки нависали над утоптанной горбящейся дорожкой. Снег искрился в ярком зимнем солнце, длинные синие тени ползли по снеговой пелене.

Успеть бы до полного темна, — бьётся в голове.

Дома хватятся, — висит в голове неотвязно. Хотя после неудачного Корнилова сватовства от неё дома мало не шарахались — ни во что поставила девка волю рода, отцову волю и материну. Так и до иной, большей беды недалеко — и для всего рода.

В роду молодёжь Медвежьей Невестой дразнит — дескать, жениха отвергла, так теперь за медведя выходи.

Гордяне же вроде как и всё нипочём — собралась и убежала за два дня пути от дому, никому ничего, опричь матери, не сказав. Да и матери-то… что сказала? Надо, мол, и всё тут. Мать смолчала, поджав губы — прекословить дочери она опасалась. Теперь было так: отдельно — род, и отдельно — она, Гордяна. Тем более, что и отца сегодня дома не было — уехал отец в Полоцк. Вроде как и не время для поездок — война. На юге слышно, невесть что творится, Ярославичи кривскую землю зорят, словно чужую.

Гордяна вдруг почувствовала странное беспокойство, словно кто-то шептал ей что-то зловещее.

Тропа выползла на редколесную верхушку холма. Гордяна остановилась, опёрлась на палки, переводя дух. Невольно загляделась.

Низменный кривский край, нетронутая чаща, изборождённая руслами рек и речек, обнимала берега глубокой котловины Нарочского озера. Кое-где тонкими струйками подымались дымки из печей — выселки да заимки, вёски да починки. Самый ближний дымок стоял у северной оконечности озера. Где-то там, — вспомнила Гордяна, — войский дом, в котором сын Несмеянов… Невзор, вот как…

И тут же кто-то из-за спины жестоко укорил — о том ли возмечтала, девка? У него же сын — мало не твой ровесник!

Упрямо мотнула головой, оттолкнулась палками и заскользила со склона. Свистнул в ушах ветер, бросил в лицо горсть сухого холодного снега, ринулся навстречь чапыжник над тропинкой. Метнулся в кусты зазевавшийся заяц, отвыкший от людского вида и голоса, Гордяна на бегу озорно свистнула, косой заложил уши за спину и дал стрекача, так, что только снег взвихрился из-под задних лап. Плясало в душе что-то весёлое и озорное, грело душу ожидание чего-то нового.