Товарищи.

Всеслав обнажил меч и шагнул через ореховое ограждение.

Лязгнув, скрестилась сталь, высекая искры, стремительно метнулась, жадная до крови. Закружились в стремительном танце полунагие тела, метнулись длинные волосы: русые — у кунигаса Скирмонта, чёрные — у князя Всеслава.

И почти сразу же у обоих появилось по отметине. По неглубокому длинному порезу: у Всеслава — на боку, у Скирмонта — на плече.

— Неплохо, — бросил Скирмонт покровительственно, на миг остановился, давая противнику перевести дух. На поединке воины должны биться на равных условиях, и нальшанский кунигас знает, что Всеслав точно так же даст ему перевести дух.

— А меч у тебя бесскверный, кунигас Скирмонт, — усмехнулся Всеслав точно таким же голосом и шагнул навстречь. — Не время отдыхать!

Сшиблись снова.

Всеслав вдруг почувствовал, как его руками овладевает какая-то сила, что-то большее, чем человеческая сила.

Ну же, отче Велес! — подумалось вдруг с весёлой злостью. Тело стало лёгким, а литовский князь вдруг начал двигаться медленно, как сонный.

Меч Всеслава словно сам метнулся вперёд, отшибая литовскую сталь, струйчатый бурый уклад с лёгкостью досягнул до горла литвина, и Смерть довольно улыбнулась за спиной Всеслава.

А Скирмонт вдруг увидел нечто ужасающее — за спиной кривского князя вдруг воздвиглась дымно-туманная косматая и рогатая фигура, тёмно-красные глаза глянули зловеще-насмешливо. И тут же горло полоснула острая боль.

Обратным движением полоцкий князь легко отделил голову литвина и подхватил её за волосы, давая телу грузно упасть на землю.

За спиной ясно раздалось довольное хмыканье, и почти тут же взлетел к небу торжествующий многоголосый вопль дружины. А литовская рать подавленно молчала. Всеслав поднял с земли копьё литвина, насадил на него отрубленную голову и воздел над собой, утверждая вертикально.

— Тебе, отче Велес! — его голос вдруг раскатился над полем, гулко отдаваясь повсюду. Всеслав взмахнул мечом, указывая вперёд, и дружина с рёвом сорвалась с места.

Победа была полной.

— Полная победа, княже Всеслав Брячиславич! — торжествующе кричал подскакавший Несмеян, размахивая сорванным с кого-то из литовских князей алым плащом. — Они даже не противились! Побросали оружие и сами руки под вязку протянули!

Кмети вели полон — белобрысых понурых литвинов со связанными руками. Всеслав уже снова был одет и возвышался над ними на Вихоре, глядя свысока. И только голова Скирмонта, что всё ещё возвышалась над ним на рожне копья, глядя мёртвыми глазами на своих проходящих воев, напоминала о том, что только что было на огороженном ореховыми прутьями поле.

А пожалуй, добрая чаша для пиров выйдет из этой головы, — подумал Всеслав про себя, отвечая на приветственные крики дружины. Вспомнилась старина про Лешка Попелюха и Тугарина: буди нет у тебя, княже Владимир, пивна котла, так вот тебе Тугарина голова!

Невдалеке остановился молодой литвин из полона — этот шёл с развязанными руками, и одежда на нём была заметно богаче остальных — тоже князь, небось. Смотрел на Всеслава странным взглядом, не обращая внимания на то, что полоцкий кметь уже подъехал и за его спиной вздымает плеть. Коротким движением ладони Всеслав остановил кметя и коротко кивнул, подзывая литвина.

— Почему ваши вои не противились? — отрывисто бросил полоцкий князь. Литвин стоял прямо и глядел прямо, открыто — даже полон не мог унизить его сейчас, показать трусом альбо недостойным человеком. Да, это князь, — Всеслав понимал это всё яснее.

— В тебе живёт дух бога, — утвердительно сказал литвин. Он очень хорошо говорил по-словенски, чисто, почти без искажений. Да и то сказать — невелика разница меж словенской да литовской речью. — В тот миг, когда ты убил кунигаса Скирмонта, я ясно видел за твоей спиной рогатую тень. Сам Велняс за тебя!

Всеслав Брячиславич довольно усмехнулся.

— Как тебя зовут?

— Зигмасом вои мои зовут. Я рикас и сын рикаса нальшан Викунда!

Всеслав одобрительно кивнул, и вдруг предложил, движимый непонятно чем:

— Хочешь мне служить?!

Рикас несколько времени подумал и вдруг широко улыбнулся:

— Нет, княже Всеслав Брячиславич! Как это я, князь, и служить князю буду? Князь только народу своему служит, и никому более!

Всеслав улыбнулся не менее широко:

— Хорош ответ, Зигмас-князь! Глядишь, мира и поделим с тобой!

Девушка спала беспокойно, постоянно ворочаясь, стонала. Длинные русые волосы разметались по подушке, красивое лицо исказилось страхом и болью. Сквозь судорожно сжатые губы прорывались неразборчивые слова и вскрики.

— Нет! Не надо!

Девушке снился сон.

Вокруг неё снова был огонь. Стена пламени трещала, бросая багровые отблески, стреляла раскалёнными угольями.

Огненная завеса вдруг распахнулась, пропуская человека в чёрном плаще, высокого и мрачного, в глазах его горели багровые отблески пламени. Воин в чёрном протянул руку…

Краса вскрикнула и очнулась. Поняла с облегчением, что это всего лишь сон, потому что въяве было совсем иначе — сначала был воин в чёрном плаще, а после — огненная стена.

Утёрла холодный пот и снова провалилась в сон — на сей раз мирный. Снилось то, что было на самом деле, только давно… после ТОГО…

Краса почувствовала устремлённый на неё чей-то неотступный взгляд. И почти тут же догадалась, кто это так на неё глядит.

Боярин Крамарь.

Она открыла глаза и тоже ответила взглядом — почти ненавидящим. Молодой боярин вздрогнул и отворотился.

— Ты зачем меня спас? — голосом девушки можно было заморозить море.

— Чтобы ты жила, — почти не глядя в её сторону, он резал хлеб. Достал с холодка жбан с квасом.

— Я тебя про то просила? — голос Красы теплее не стал. — Я может, умереть хотела. Кому я теперь нужна такая?

— Ты ни в чём не виновата, — возразил Крамарь, понимая, однако, что говорит что-то не то. И Краса понимала.

— Я не про то! — крикнула она враждебно. — Девке опозоренной что за жизнь?!

— Иногда для того, чтобы жить, требуется намного больше мужества, чем для того, чтобы умереть, — боярин сам поразился тому, до чего глупо и напыщенно прозвучали его слова в сравнении с тем, что говорила эта девчонка, которой и тринадцать-то зим сравнялось только на масленицу. Но добавил. — Умереть я тебе не дам…

Краса в ответ только презрительно скривилась. И тут же зашипела сквозь зубы — видно, рана ещё болела.

— Я всё одно руки на себя наложу, не сейчас, так после, — процедила она.

— Грех это, — кротко бросил Крамарь, выкладывая на стол две печёные репины. — Смерти-то самому себе желать…

— Это тебе, христианину, — грех, — ожгла его Краса пронзительным взглядом. — А по мне, так первее всего для русича — честь! А заради неё и жизни не жаль.

Боярин коротко кивнул, слушая девушку и дивясь её неукротимой силе. Не возразил даже, когда она его христианином назвала. Хотя доля правды в её словах была — крещён Крамарь, ещё в детстве крещён. Нет, эта рук на себя накладывать не станет, разве что затяжелела от насильников. А так — она скорее сама их найдёт да головы поотрывает. И лесной нечисти на потраву бросит.

Рана у Красы была глубока, да и крови вытекло много, но боги попустят, так и совсем почти без шрама срастётся и красы её не испортит. Боярин едва заметно усмехнулся — не попортит красы у Красы.

— Садись лучше к столу, — позвал он, ничем не выказывая своих мыслей. — Поедим, что боги послали.

— Не стану, — люто отрезала Краса и отворотилась к стене, укрылась рядном с головой.

И снова проснулась, на сей раз окончательно. Поняла, что плачет, судорожно вздрагивая, уткнувшись лицом в мокрую подушку, сдавленно всхлипывая и чувствуя на спине между плеч чью-то чужую ладонь.