Доктора, кстати, совершенно не удивились такой перемене настроения пациента. Видимо, методика начальственного разноса как эффективного способа психотерапии была отработана великим князем до совершенства. А может, и не только им — все же за плечами Андрея Константиновича были несколько поколений предков, привыкших повелевать и умеющих мотивировать подчиненных на выполнение абсолютно любых задач. Когда такие навыки впитываешь с самых что ни на есть детских лет, это вам не просто курс профессионального обучения.

В общем, на третий день Корнев мог самостоятельно работать ложкой, на четвертый — пользоваться чашкой, на пятый — даже щелкать пальцами, пусть и почти бесшумно. Речь, понятно, о правой руке — до этого пользовался левой. Специальная диета, проработанный комплекс упражнений, а главное, появившаяся мотивация — все это способствовало возрождению интереса к жизни, который Корнев блестяще проявил с той самой медсестричкой. Ну, то есть, это она сказала Роману, что блестяще. Польстила, наверное, опять же в целях усиления стремления к полному излечению.

Собственно, специалисты по реабилитации и подали Корневу идею податься в капитаны-пилоты, когда он твердо решил оставить военную службу. Решение это далось штабс-ротмистру тяжело, но вариантов он тут не видел. Оставить его в летном флоте начальство было готово, но только на штабной службе или с переучиванием на инженера. Видеть, как летают другие, обеспечивать их полеты и при этом не летать самому — такой жизни Корнев для себя не представлял. Правда, разок попытался представить, потом остаток дня героически боролся с желанием напиться.

А тут вариант, хоть как-то напоминающий полеты на истребителе. Один в кабине, куда большая, чем у крупных кораблей, возможность маневрировать, в общем, чем никак, лучше уж так. Жалованье свое Корнев никогда полностью не тратил, накопилась там неплохая сумма, опять же, при открытии своего дела ему как бывшему офицеру и георгиевскому кавалеру полагались изрядные льготы, вступление в гильдию независимых навигаторов открыло ему доступ к ссуде на очень выгодных условиях… В общем, очень скоро отставной штабс-ротмистр Роман Корнев стал владельцем универсального грузопассажирского транспорта третьего ранга типа «Север» пятой серии. Название предложила сестра Ольга, Роману понравилось, и его корабль стал «Чеглоком». На обоих бортах рядом с русскими флагами нарисовали этого изящного соколика и написали название, на чем и завершилось придание кораблю индивидуальности. Ну вот теперь еще и отметки о победах, хе-хе.

По-настоящему Корнев полюбил свой корабль, когда разобрался с управлением. Не «филиппок», конечно, но все равно, чувствуешь себя именно пилотом, а не кем-то еще. По легкости управления «севера» больше всего напоминали хорошо знакомые учебные «топтыжки»,[31] прощающие неопытному пилоту большинство ошибок, а в руках пилота опытного способные на такие трюки, которые на ежегодных авиапраздниках заставляли зрителей изумленно ахать и радостно аплодировать. Но вот к размерам рубки, которую Корнев по привычке еще долго именовал кабиной, привыкнуть сначала было трудно. Первое время Роман несколько раз пытался искать, за что ухватиться, чтобы вылезти из кабины, а не просто встать с кресла.

Потом специалисты гильдии учили его основам коммерции, рассказывали об особенностях различных миров Фронтира, объясняли, как и с кем себя вести. В общем, подготовку Корнев получил основательную. Понятно, что теория теорией, а практика — практикой, но с такой теорией, какую преподавали ему в гильдии, практику он освоил без особых проблем. Ну да, бывали поначалу рейсы, когда в убытки он влетал по собственной дури, а не по сложившимся обстоятельствам, но и убытки были не такими уж большими, и не допускать повторения подобных ошибок он научился быстро.

— Роман Михайлович! — от воспоминаний Корнева отвлекла Катя, соседская дочка, работавшая в конторе космопорта «Тюленев Мыс». — Там к вам пассажир по госповестке!

О-па! При вступлении в гильдию Корнев был ознакомлен с обязанностью время от времени выполнять поручения государственной власти по так называемым госповесткам. То есть на какое-то время его с кораблем могли призвать для выполнения перевозок в интересах государства. Насколько Корнев знал, оплачивалась такая служба неплохо, хотя и по твердым расценкам, а не как договоришься, и бывало такое нечасто. У него вот сейчас так вообще первый раз. И, вот же мать его вдребезги, как некстати!

— Что за пассажир? — выдержав небольшую паузу, чтобы Катя хоть пару раз нормально вдохнула-выдохнула после пробежки, спросил Корнев.

— Не знаю, важный такой! Как госповестку представил, Сан Саныч мне сразу велел за вами бежать!

Ну если Сан Саныч, как все его звали, отставной старшина-технарь летного флота, работавший в конторе космопорта начальником смены, определил пассажира как важную птицу, ради которой надо погнать девчонку бегом, значит, персона действительно серьезная. Как умеют чувствовать начальство унтера, так не умеет больше никто. Идя за все время норовившей перейти на бег Катей (ну вот еще, сам-то он бежать даже не думал!), Корнев уже через несколько шагов повеселел, а еще через несколько пожалел, что не с кем сейчас поспорить. Потому как он готов был поставить что угодно на то, что совершенно точно знает, кто этот пассажир, который, кстати, никак не помешает ему лететь на Райнланд. И точно — едва Корнев вошел в контору, как навстречу ему поднялся он самый, Дмитрий Николаевич Лозинцев собственной персоной.

— Рад снова видеть, Роман Михайлович, очень рад, — протянул руку Лозинцев, широко улыбаясь. — Подбросьте, по старой памяти, до Райнланда?

Шутник, однако. Ясно же, что подбросит, госповестка есть госповестка. Впрочем, слова Лозинцева произвели и неожиданный побочный эффект — Сан Саныч, видя, как большой начальник с госповесткой по-дружески общается с капитаном-пилотом, начал и на Корнева смотреть не просто как на отставного офицера.

— Я тоже рад, Дмитрий Николаевич. Конечно, подброшу, о чем речь.

Естественно, Корнев выделил своему пассажиру ту же самую каюту, что и в прошлый раз. Естественно, Лозинцев попросился в соседнее с пилотским кресло. Ненавязчиво так попросился, просто выразительно на это самое кресло посмотрев. Корнев, так же без слов, просто кивнул.

Стоило Корневу бросить «Чеглок» в гиперпространство, как Лозинцев повернулся вместе с креслом в сторону капитанского места и с самой доброжелательной улыбкой спросил:

— Ну что, Роман Михайлович, побеседуем?

— И о чем же, Дмитрий Нколаевич? — поддержал игру Корнев.

— Наш общий знакомый, штабс-ротмистр Сергеев, очень интересно рассказывал о сеансе раскрытия преступлений дедуктивным методом, который вы устроили у немцев в тайной полиции. Хотелось бы послушать.

— Вот как? — с деланным удивлением поинтересовался Корнев. — А у вас есть основания это услышать?

— Подполковник Лозинцев, отдельный корпус жандармов, — пассажир протянул Роману карточку удостоверения. — Я же подполковник Генерального штаба Фомин, Павел Дмитриевич. Какое из моих имен настоящее, вам пока знать не полагается. В обозримом будущем я для вас Лозинцев.

Ого! Чего-то подобного Корнев и ожидал, но вот так… Дважды подполковник, ничего себе! Однако время, прошедшее после ухода с военной службы, все же сказалось. Вместо того, чтобы вскочить с кресла, встать смирно и отрапортовать, он лишь вежливо кивнул.

— Вам рассказывать все, что я говорил в полиции?

— Ну что вы, Роман Михайлович. У ротмистра Сергеева профессиональная память жандарма, и его пересказ меня вполне устроил. Но, как я понимаю, господам Сергееву и Шрайеру вы рассказали далеко не все, до чего дошли в своих логических умозаключениях. Вот и хотелось бы услышать это самое «не все».

— Не все… Да, не все. Я не стал говорить о том, что Штрикк шпионил в пользу Демконфедерации. Вы ведь это хотели услышать?

— Я хотел услышать, как вы до этого додумались.