Было далеко за полночь. Беркутов вышел из магазина последним, и когда сошел с крыльца, подошел к дяде Корнею. Тот с другом нерешительно застыл чуть в стороне, возле мусорного бака.

– Чего стоим? Прошу в машину! Всех развезу по домам! – и Беркутов распахнул дверцу белого «Мерседеса».

Дядя Корней приблизился к машине, но садиться в нее сразу не стал. Провел рукой по капоту, словно погладил, потом заглянул в салон, и глаза его загорелись. Он даже присвистнул от восторга и попросил Беркутова включить освещение. Тот повиновался, затем сел за руль и включил зажигание. Корней, словно ребенок, любовался светящимися приборами на панели.

– А можно немножко посидеть?.. – робко спросил он хозяина иномарки. – Ни разу в жизни не сидел за рулем такой шикарной машины.

– Не только посидеть, но и поездить, Корнеюшка… – и Беркутов быстро уступил ему место за рулем.

Корней осторожно опустился на кожаное сиденье и, перед тем как занести ноги в машину, постучал старыми ботинками друг о друга, чтобы стряхнуть грязь и, не дай бог, ничего не испачкать внутри.

– Вот это игрушка! – Он ухватился за руль. – Ай да немчура! Ай да авто, вот это я понимаю! А ведь мы их с тобой тогда победили! – искренне вырвалось у Корнея. Спохватившись, он осмотрелся и, увидев, что посторонних поблизости нет, отнял руки от руля, вышел из машины и извинился.

Беркутов пытался успокоить друга:

– К сожалению, ты прав, Потапыч, вот так… Тогда победили, теперь они обошли нас по всем статьям. Ну разве что в области балета… Ничего не попишешь… – Беркутов перевел взгляд на его товарища, затем предложил: – Давай-ка я лучше вас по домам развезу, а?

– Да нет, спасибо, Георгий! – поспешил ответить Корней, видя, что его товарищ совсем не против прокатиться в такой чудесной и дорогой машине. – Нам с Петровичем тут недалеко, на Трубной! Да ты помнишь! Заодно прогуляемся! Продышимся, чтоб женушки не вякали… – но, уловив взгляд жены Беркутова Лиды, он тут же осекся. – Это мы так шутим, Лидия Александровна, бабы они у нас хорошие, это так, для порядка.

– Да что вы, что вы, Корней Потапыч, ерунда, все нормально, на то мы и бабы, чтоб терпеть. Это еще цветочки… – заметила она и уселась на переднее сиденье рядом с мужем.

– Может, все-таки подброшу, места всем хватит? – еще раз попытался уговорить Беркутов Корнея, затем, видя, что тот ни в какую, спросил: – А живешь сейчас все там же, в коммуналке, на Трубной?

Корней улыбнулся.

– А куда ж я денусь? Я ж не… – И, словно оправдываясь, добавил: – Но дети отселились, так что теперь у нас с женой целых две комнаты! – Затем наклонился к Беркутову и спросил тихо, чтоб не слышала Лида: – Можно тебя на секунду?

Тот кивнул, вышел из салона. Дядя Корней отвел Беркутова в сторону, огляделся по сторонам и зашептал:

– Я чего заходил-то? Свадьба у внучки скоро, а родители жениха люди ученые, закусывать любят хорошо, по-солидному, так вот я и зашел, так сказать, попросить. Может, подсобишь в смысле харчей… – сбивчиво и стесняясь, проговорил Корней, после чего облегченно выдохнул: – Все!..

Беркутов почти физически почувствовал, как неловко просить дяде Корнею. Он и сам ощутил неловкость, почти стыд и, чтоб снять напряжение да и не тянуть с прощанием, ответил по-военному:

– Вопрос ясен! Подъезжай завтра, нет, давай послезавтра! Все подготовим в лучшем виде, в тот же день получишь! – Видя, что Корней так и не оправился от смущения, похлопал его по плечу и весело спросил: – Скажи, только честно, не опоздаем к свадебному столу?

Корней вздохнул еще раз и радостно выпалил:

– Никак нет! Не опоздаем!

– Стало быть, решено! Увидимся! – весело кивнул Беркутов, обнял старого приятеля, еще раз напомнил, что тому надо прийти в магазин послезавтра, и, пожав на прощание руку товарищу Потапыча, сел в машину и отъехал.

Андропов сидел в кабинете за огромным письменным столом и медленно выводил в тетрадке слова, которые постепенно выстраивались в строки. В такие минуты он целиком погружался в это свое занятие и, даже если бы до старческого уха донеслись выстрелы или взрывы, бровью бы не повел. В такие минуты он слышал лишь свой внутренний голос, и в реальность его мог вернуть разве что звонок внутреннего телефона. В такие моменты он чувствовал себя богом, творцом, созидателем, хотя в бога не верил. Будучи человеком трезвого ума, объективным, к тому же неплохим знатоком поэзии, Андропов понимал: стихи у него слабые, и опубликовать их он бы ни за что и никогда не решился. Но сейчас это неважно. Он пишет стихи. Свои. Они останутся такими, какими он сейчас их напишет. Останутся навеки. Пусть и в столе. А остальное, все, что он делает и говорит, позже будет истолковано по-разному, как это бывало со всеми, кто достигал вершин власти до него. Он писал:

– Только чтобы ее испортить, нужно как минимум добраться до ее вершины… – медленно шевеля губами, пробормотал себе под нос Андропов, а потом добавил, уже совсем еле слышным шепотом: – Я до тебя доберусь! Обязательно доберусь, а там… будь что будет!

Зазвонил внутренний телефон. Андропов не торопясь взял точилку, засунул в нее карандаш, покрутил и, лишь убедившись, что кончик острый, как игла, отложил карандаш в сторону. Звонок захлебнулся. Андропов закрыл тетрадь и выждал еще немного, знал, что позвонят во второй раз, никуда не денутся. Так оно и вышло. Он неспешно отодвинул тетрадь, прикрыл сверху тяжелой папкой, вставил карандаш в металлический стаканчик и поднял трубку.

– К вам маршал Устинов! – раздался в трубке мужской голос. – Вы ему назначали!

Андропов вышел к Устинову навстречу, поздоровался за руку, улыбнулся, как всегда при встрече с ним. Он каждый раз думал, почему возникает эта улыбка. На этот раз, наверное, потому, что на мундире Устинова красовались целых десять орденов Ленина.

– Дмитрий Федорович, сдается мне, как-то неприлично останавливаться на цифре «десять», пусть она и круглая. Когда появится одиннадцатый орден на твоей могучей груди?

– Даже не знаю… – засмущался Устинов…

– Устал? – глядя ему прямо в глаза, спросил Андропов.

– Как собака! Даже не знаю, с чего начать…

Вошел помощник, поставил на стол принесенный поднос, снял салфетку. Там стоял один бокал, бутылка дорогого коньяка, легкая закуска: лимон, красная рыбка, черный хлеб, белые маринованные грибочки. И стакан с чаем в резном подстаканнике. Помощник вышел. Устинов развел руками.

– Вот за это я тебя и люблю, Юра! За тонкое понимание человеческой души!

Андропов пододвинул к маршалу поднос.

– Выпивай и закусывай, Дмитрий Федрыч! – Он поднял свой стакан с чаем. Маршал было взялся за рюмку, хотел выпить залпом, но затем передумал и поставил обратно на поднос.

– Юра, я-то знаю, ты не куришь и не пьешь. Но еще знаю, можешь пригубить. В особых, так сказать, случаях. Так что считай, теперь как раз тот самый случай. Выпьем вместе. И чокнуться обязательно. Потому как за здоровье. А то сам понимаешь… в одиночку…

Андропов на правах хозяина кабинета налил себе в чайную ложку несколько капель, поднес ее к рюмке Устинова:

– Ну ладно, чокнемся, раз так чтишь ритуал.

Почти одновременно они выпили коньяк. Устинов закусил грибком, взяв его двумя пальцами, а Андропов – тонкой пластиной красной рыбы, подцепив ее на вилку.

– Хорош посол, или как его… маринад хренов, кажется, они добавляют туда хрен?.. – похвалил закуску Устинов. Затем сразу перешел к делу: – Леня совсем плох! В любой момент может, сам понимаешь, что… Костя Черненко рвется из удил! Я правильно говорю: «из удил»?

Андропов улыбнулся, кивнул. Маршал продолжил:

– Леня направил запрос Чазову о твоем здоровье. Нутром чую, Костя науськал! У самого энфизема легких, а тут власть ему подавай! Как пацан, ей-богу! Ну скажи, зачем ему власть?!