– Так бывает! Я со своей разбежался почти при таких же обстоятельствах!

– При каких? – поинтересовался Скачко.

– Подарил ее матери ромашки, а у нее на них аллергия. К тому же она решила, что я это сделал нарочно, посмеялся над ней!

– Как это? – улыбнулся Скачко.

В ответ Боков скроил жуткую гримасу.

– Оказывается, ромашки не дарят почтенным матронам! Так что я совершил сразу же две ошибки! Ну а дальше больше, и до того дошло, что через год сжалился над Любой, уж очень она все это переживала, и сам попросил о разводе. – Боков вспомнил тот день, когда они договорились об этом печальном в его жизни событии, сидя в кафе за бутылкой шампанского. Вспомнил, вздохнул и умолк.

– Кажется, я иду по твоим стопам! – сделал неутешительный вывод Скачко, затем сочувственно посмотрел на Бокова и усмехнулся: – Вот такие дела, брат.

Перед сеансом в фойе Большого зала Московского дома кино толпился народ, часть зрителей по лестницам уже поднимались на второй этаж, где размещался зал на тысячу человек. Беркутов с Лидой стояли в окружении киношников. В преддверии премьеры режиссер Валерий Жирягов угощал всех шампанским. Увидев Беркутова, обрадовался и тут же поднял свой бокал:

– Друзья, я рад, что сегодня среди моих гостей Георгий Константинович Беркутов, чьим мнением я очень дорожу! Ура!

Все негромко подхватили приветствие режиссера, Беркутов заулыбался, закивал, чокался почти с каждым, едва пригубив шипучий напиток, и вдруг совсем рядом увидел Афанасьева, того самого ревизора БХСС, который прихватил его на «трешке». Узнал сразу. Тот стоял с кем-то из приятелей, который, по всей видимости, травил анекдоты, и Афанасьев заразительно хохотал. Беркутов помрачнел. Отсмеявшись, Афанасьев оглянулся, и взгляд его неожиданно упал на Беркутова. Он тоже узнал своего бывшего «подопечного». Радостное настроение ревизора мигом улетучилось, потому что Беркутов уже впился в него ненавидящим взглядом – казалось, вот-вот бросится на него.

Заметив, как муж изменился в лице, Лида спросила шепотом:

– Что с тобой?

– Да ничего страшного. От шампанского голова немного закружилась.

Лида поверила и тут же упрекнула его:

– Тебе ж нельзя! Сам знаешь!

Афанасьев же, почувствовав опасность, что-то шепнул своему приятелю и спешно стал спускаться по лестнице вниз, к выходу. Беркутов двинулся к лестнице, выглянул и увидел, как Афанасьев подскочил к раздевалке. Георгий поспешил за ним. Афанасьев, хоть и успел одеться, но Беркутов перехватил его в «предбаннике», схватил за отвороты плаща, толкнул в угол. Афанасьев побледнел, настолько струсил, что даже не оказывал сопротивления.

– Ты еще жив, ублюдок?! Ну, премию схлопотал за меня? Сколько? Десять трешек?! Спал себе спокойненько, поломав человеку жизнь?! Небось жена и дети считают тебя героем, честным и порядочным?! До сих пор не поняли, какая ты скотина?! – вдавливая его в стену, рычал Беркутов.

– Я не виноват! Это моя работа! У меня был план: пять воришек в день! Если б не выполнил, меня бы уволили, а у меня тоже была семья, жена и сын! – хрипя, оправдывался Афанасьев.

Подбежала Лида. Она с трудом оттащила мужа.

– Жора, что ты делаешь?! Прекрати! Ты его задушишь!

Афанасьев, увидев женщину, обрадовался и, вырвавшись из цепких объятий Беркутова, перед тем как выбежать на улицу, успел бросить:

– Псих ненормальный!

И дверь за ними захлопнулась.

Побледневшая Лида стояла прямо перед мужем, растерянно глядя ему в глаза. Она никак не ожидала от него такого взрыва, да еще в общественном месте. Беркутов, чтобы снять напряжение, судорожно искал подходящий ответ. И нашел:

– Старый школьный друг! Всегда любили подраться!

– Из-за какой-нибудь девчонки?

– Ну да. Ведь я тогда еще с тобой не познакомился.

Он достал платок, вытер вспотевший лоб. Вздохнул с облегчением. Лида поправила сбившийся галстук и лишь укоризненно покачала головой. Затем, взявшись под руки, они поднялись по лестнице в зал. К этому времени на сцене уже стояла почти вся съемочная группа, зрители приветствовали ее аплодисментами.

Было уже половина восьмого утра, а у дверей гастронома № 1 уже толпились первые покупатели. Москвичи называли этот гастроном «Елисеевским» или, более фамильярно, «Елисеем». Левшина, продавщица хлебного отдела, даже не глядя на часы, понимала, что опаздывает, и поэтому, добравшись до двери, тут же начала стучать по стеклу ключом от квартиры.

Неспешной походкой к двери подошла уборщица тетя Нюра и, не распознав «свою» среди чужих, повернулась и собралась уходить. Тут Левшина забарабанила уже совсем отчаянно, а когда Нюра обернулась, замахала ей рукой. Уборщица не спеша открыла дверь. И как только Левшина оказалась внутри, тетя Нюра по-хозяйски снова заперла дверь гастронома на ключ. Проходя мимо уборщицы, Левшина бросила:

– Спасибо, теть Нюр!

– Второй раз, девка, опаздываешь! – проворчала в ответ уборщица.

– Больше не буду! – уверила ее Левшина и вбежала в главный зал гастронома.

На ходу ловко скинула платок, плащ и, оставшись в сине-голубой униформе, шмыгнула за хлебный прилавок. Работники тихо переговаривались, шелест слов висел в воздухе, как вдруг настала мертвая тишина. Беркутов в черном костюме, белой рубашке, галстуке и начищенных до блеска дорогих итальянских туфлях торжественным шагом входил в торговый зал с Зоей и Лидой, женщины отставали от него на полшага. Анилиной не было, и все это сразу отметили.

– А где Вера Петровна? Заболела? – встревожилась Катя из кондитерского, обращаясь к Левшиной, но та лишь пожала плечами, проверяя в зеркальце, все ли у нее в порядке с лицом.

Беркутов, ласково улыбаясь и кивками отвечая на приветствия, сразу подошел к Кате.

– С днем рождения тебя, Катюша! Мы рады, что ты работаешь в нашем славном коллективе, носящем звание коллектива коммунистического труда! От имени администрации, партийного комитета, профкома и всего коллектива мы желаем тебе счастья, здоровья и успехов в трудовой жизни! Прими наш скромный подарок и премию!

Беркутов говорил негромко, но услышали все. Директор протянул Кате коробочку, обвязанную яркой ленточкой, и конверт. Все зааплодировали. Лида и Зоя заулыбались.

Катя так обрадовалась, засмущалась, что забыла все заранее заготовленные для этого торжества слова. Вспомнила, что надо бы поблагодарить, и лишь, когда тихо произнесла: «Спасибо большое», ей сразу стало легче и она смогла добавить еще несколько слов:

– В обед приглашаю вас на чай!

Беркутов кивнул и двинулся дальше, сохраняя ласковую улыбку на лице, хотя мгновенно замечал малейшие отклонения от нормы.

– А что, разве осетровый балык закончился? – спросил директор, обращаясь к Зое. А сам не сводил глаз с прилавка рыбного отдела, где высились горки из банок со шпротами, килькой, сардинами, горбушей, серебрились сельди и какая-то рыбешка помельче, а позади, в зеленоватой воде большого аквариума, плавали, разевая глупые круглые рты, карпы.

– Остаток, полтонны, я перекинула в заказ! Там просьб много! – оправдалась она.

– Надо половину дать в открытую продажу, чтоб нас не шпыняли потом: мол, все заказникам оставляете! Честный раздел! Кому не достанется, сам виноват!

– Сделаем, Георгий Константиныч! – И Зоя записала указание себе в блокнот. Поравнявшись с Левшиной, Беркутов вдруг нахмурился и остановился.

– Почему пилотка не накрахмалена?

Левшина потупилась, громко вздохнула.

– Я уже всем жаловалась на Венеру, нашу прачку, но никто не хочет с ней связываться!

Беркутов вопросительно взглянул на Зою:

– Разобраться!

Зоя кивнула и вновь записала слова шефа в блокнот. У Левшиной слезы заблестели в глазах. Беркутов шагнул дальше и, заметив сырую полосу от швабры на полу, тут же остановился.

– Это что такое?! – нахмурился он. – Мы же договорились: влажная уборка за полчаса до обхода, пол за это время высыхает! А вдруг какая-нибудь старушка поскользнется и упадет?! Кто виноват?! Мы! Разберитесь, Зоя Сергеевна!