Беркутов взглянул на часы, вздохнул.
– Да нет, поздно уже! Лида волнуется! Поеду!
Костя вдруг наклонился к отцу, неловко обнял его, а потом и поцеловал в щеку.
– Не сердись! Я не хотел даже соглашаться на эту подлую авантюру, но потом подумал, что хоть чем-то смогу помочь! Все равно хочу уходить из этой газетенки!
– Я не сержусь. Маме привет.
– А хочешь, я напишу заявление, что Афанасьев незаметно подменил кусок колбасы, чтобы специально скомпрометировать продавца? – загорелся Костя.
– Не надо!
– Но ты же можешь пострадать?!
– Проскочим! На войне пострашнее было! Ты иди, отдыхай, а то Ева, наверное, волнуется!
Он улыбнулся, подмигнул сыну. Тот кивнул отцу, выскочил из машины, зашел в подъезд. Улыбка вспыхнула на лице Беркутова, и он никак не мог тронуться с места.
Беркутов ворвался в кабинет Старшинова, когда на часах не было и восьми утра. Тот мирно читал газеты.
– Извини, я не пойму, чьи это происки?! – с ходу набросился на Старшинова Георгий Константинович. – Кто-то наводит на меня КРУ, без всякого объявления войны, как говорится, да еще вместе с газеткой организует травлю, что это такое?! Где ваша помощь, где поддержка?! Вы хотите, чтоб у вас проблем не было, но я хочу, чтоб их не было и у меня!
Беркутов начал свои претензии на повышенных тонах, и Старшинов поморщился.
– Подожди! Какое КРУ? Какая газета? – не понял Старшинов. – Давай по порядку!
Он нажал на кнопку селектора.
– Верунь, ты пришла?
– Так точно, товарищ генерал!
– Тогда организуй нам чайку с этим, как его, чабрецом! И с вареньицем смородинным.
– И года не пройдет! – весело отозвалась она.
Старшинов ласково улыбнулся на ее дежурную шутку и отключил селектор. Отложил в сторону ворох газет, взглянул на Беркутова.
– Чай индийский с чабрецом – это лучше водки, поверь мне, – загадочно проговорил он. – Ну а теперь давай, не торопясь, выкладывай по порядку.
И Старшинов, оттянув резинки подтяжек, звучно шлепнул себя ими, настраиваясь на деловой лад.
Скачко сидел на лавочке в городском сквере вместе с Зоей. Рядом под присмотром бабушек мирно копошились дети, и на его лице таяла благостная улыбка.
– А я, признаться, люблю провинциальные городки! – нарушил общее молчание полковник. – В них тихо и уютно… И даже воздух пахнет детством и яблоками.
– Но вечерами, особенно осенью и зимой, можно и от тоски повеситься! – она игриво рассмеялась.
Скачко вздохнул, помедлил и согласно кивнул головой.
– Тогда позвольте мне пригласить вас вечером в шумный ресторан на танцевальный раут?! – подскочив, отдал гусарский поклон полковник, и у Зои зажглись глазки.
– Какой вы резвый, однако, Пал Сергеич?! Не успели пообедать с дамой, как уже забираете ее в вечерний плен?
– Я просто не могу допустить, чтоб столь прелестное создание повесилось от тоски в этом унылом городишке! – с нежностью глядя на нее, игриво проговорил полковник.
Зоя вдруг издала странный мурлыкающий звук, приведя даже Скачко в некоторое недоумение. Зоя, заметив это, усмехнулась.
– Извините! Люблю мужчин, которые умеют делать забавные комплименты!
В это время мимо них проходил мужчина в скромном сером костюме и шляпе. Неожиданно он остановился в двух метрах от лавочки, повернулся и стал внимательно разглядывать Зою. Она же была так увлечена разговором со своим спутником, что даже не заметила незнакомца. Скачко же, наоборот, решил, что это какой-то сумасшедший, от которого следует избавиться, и побыстрей. И он махнул рукой, давая понять, чтоб тот шел дальше своей дорогой. Вместо этого мужчина, напротив, приблизился и встал прямо перед Платоновой.
– Здравствуйте, Зоя Сергеевна, – обратился он к ней с улыбкой. И, заметив удивление в ее глазах, тут же добавил: – Я понимаю, понимаю, вы меня не помните… да и как меня запомнить… таких, как я, у вас сотни… Я Федор Никитич Маслов, может…
И тут вдруг Зоя узнала в нем человека, которого по ошибке приняли в гастрономе за проверяющего. Вспомнила, что у провинциала не хватило денег, чтоб оплатить набор продуктов, и улыбнулась ему. Маслов растаял, осмелел и, не обращая внимания на Скачко, присел рядом с Платоновой. Теперь Зоя сидела в окружении двух мужчин.
– Зоя Сергеевна, вы мой благодетель… вы даже не знаете, как я вам благодарен… да, кстати, я вам посылал по почте двенадцать рублей сорок пять копеек, тогда у меня не хватило денег, а вы отдали заказ, поверили мне. Я сильно переживал, все мои переживали, а вдруг деньги не дошли? И вы могли бы подумать что я…
– Успокойтесь, Федор Никитич, дошли, дошли ваши денежки. Все в порядке… А как вы меня узнали? – удивилась Зоя.
– Да как же вас не узнать? Такая красивая, такая необыкновенная, добрая женщина, такая… мои дети про вас все знают. – Только сейчас он сообразил, что она не одна, и тут же добавил: – И дети, и жена помнят вашу доброту. И то, что вы для нас сделали.
– Ничего такого я не сделала. Главное, что все хорошо и все довольны, – попыталась успокоить Маслова Зоя, чувствуя неловкость от обилия хвалебных слов в ее адрес.
– Может, я вам чем-то могу помочь? – с надеждой спросил Маслов. – Вы знаете, наш город очень красивый, у нас здесь, в Костроме, столько интересных мест… – И он начал воодушевленно перечислять: – Одна наша каланча чего стоит! Пожарная каланча – это украшение нашего города. Настоящий ампир! Она была сооружена еще в 1825 году по инициативе губернатора Баумгартена. В предписании от 10 января 1824 года он указывал… – И Маслов, как заправский гид, начал цитировать: – «Не мешает здесь приличной каланче, которая бы вместе и служила городу украшением, и оградила каждого обывателя безопасностию во время пожарных случаев». Но это еще не все, я могу вам показать и торговые ряды, таких нет нигде, ни в одном городе России, да что там России, нигде в мире! Это выдающийся памятник истории и архитектуры, там такие галереи, а от них можно спуститься прямо к Волге… Я вам все покажу, все обьясню, и домой, да, домой к себе хочу пригласить, вы для нас…
– Спасибо, Федор Никитич, спасибо. К сожалению, мне скоро уезжать в Москву. Может, в следующий раз…
Зоя понимала, что Маслов говорит все это очень искренне, не хотела его обижать, но времени у нее было не так много. К тому же она вдруг почувствовала, что хочет остаться наедине с новым знакомым, Павлом.
Маслов записал Зое свой рабочий телефон и взял с нее обещание в следующий раз обязательно позвонить и приехать в гости, а затем наконец удалился. Скачко не выдержал и заметил:
– А вы, смотрю, знаменитость! Вас что, в каждом городе узнают и любят?
– Может, не в каждом, а там, где знают… да, любят и ценят.
– Тогда вернемся к нашим баранам. Так как насчет ресторана и танцев? – с улыбкой спросил Скачко.
– Одному кавалеру только что отказала, так что, наверное, придется согласиться, – ответила Зоя и поднялась со скамейки. Они неторопливо двинулись по дорожке сквера.
– Ценю! – весело сказал Скачко и подхватил ее под руку.
Зоя рассмеялась, но почти сразу же посерьезнела.
– Ох, что-то я не в меру развеселилась! – вздохнула она. – Как бы горько не заплакать!
– Откуда, сударыня, столь невеселые предчувствия? – удивился Скачко.
– Все оттуда же! Из глубины души, – уже грустно проговорила она.
Боков с инженером просматривали запись, сделанную в кабинете Беркутова. Директор универмага сидел за столом, за его спиной красовался портрет Брежнева. В кабинет входили директора филиалов, подходили к его столу, Беркутов молча открывал верхний ящик своего стола, те легко и почти незаметно бросали туда конверты. Ящик закрывался. Далее каждый присаживался и о чем-то говорил с Беркутовым. Но звука не было.
– А где звук?
Инженер задумался.
– Я и сам думаю, где звук-то? – Он поморщился, занервничал, поднялся, постучал по корпусу, потом стал что-то переключать на мониторе. Послышалось шипение, а вслед за ним вырвалось и некое подобие диалога между Беркутовым и одним из директоров филиала, однако ни одного слова разобрать было невозможно. Боков помрачнел.
