– Помолчи!

– Я не хочу и не буду молчать! – Он вдруг поднялся из-за стола. – Арест вовсе не испугал меня! Наоборот, я многое понял. Но я для них мелкая сошка. Им нужна ты, чтоб отсечь голову более крупной рыбе! Ведь так? За кем идет охота?!

Глаза у Антона горели, но Зоя молчала.

– Это неважно! – наконец проговорила она. – Но я не отдам тебя на шесть лет в Мордовию! Хоть ты и рвешься туда! Что еще за блажь?! Это зона, а не санаторий! После этого тебя никто не возьмет на работу, не примут ни в одно учебное заведение! «Волчий билет»! Ты хоть понимаешь, что это такое?!

Голос ее дрогнул. Она с трудом сдержала слезы. Антон вдруг победно улыбнулся.

– Но я же тебе сказал: иначе отсюда никогда не уедешь! А жить здесь и постоянно всего бояться? Это жуть какая-то!.. И честно говоря, мне уже порядком надоело. Но еще противнее смотреть на вас, насмерть перепуганных. Я-то хоть осознаю, что живу в тоталитарной стране, почти при фашистском режиме, а вот вы…

– Замолчи! – перебила она сына. – Ты с ума сошел! Не смей так говорить?! Не смей! – выкрикнула она и впилась в него страшным взглядом.

Он утихомирился, сел на место. Зоя налила сыну чай.

– Мам, если ты спокойно обо всем подумаешь, то поймешь, что на самом деле прав я. Да у нас в университете каждый второй говорит об этом! Ну, не каждый второй, каждый пятый. Та же Мариванна! Поэтому я и влюбился в нее. Она – большая умница!

– Все, больше ни слова! – она приложила ладони к вискам. – Лучше пей чай!

Антон грустно посмотрел на нее.

– Просто я не переживу, если тебя посадят в тюрьму! – прошептала Зоя, слезы снова блеснули в ее глазах.

Антон кивнул и стал пить чай. Зоя вытащила из холодильника пару эклеров. Антон их очень любил.

– Ого, эклерчики!

– Ешь! – приказала она, взяла сигарету из пачки «Мальборо», отошла к окну, открыла форточку, закурила. Несколько секунд Зоя молчала, но неожиданно вдруг спросила у сына: – У тебя с ней серьезно? Она – единственный свет в окошке? Но она же старше тебя!

Антон чуть не подавился, но глотнул чаю и шумно задышал.

– Извини, но я не знал, что она жена полковника, да еще из КГБ! Она это скрывала.

Зоя шумно выдохнула.

– Ведь знала же эта тварь, чем все это может закончиться! Макаренко, мать твою!

Зоя посмотрела на часы, раздавила сигарету в пепельнице, шумно вздохнула, сняла фартук.

– Чтобы я о ней больше не слышала! – приказала мать. – Слышишь меня?! Ей-то что, муж ее вытащит из любого дерьма, а тебя еще больше утопят! Ты понял?

Антон съел два эклера, облизнулся, вытер пальцы салфеткой, точно не слышал этих рассуждений матери. Она вышла из своей комнаты уже в деловом австрийском костюме, строгая и неприступная, сурово взглянула на сына.

– Все, я поехала на работу! А ты из дома ни на шаг! Я сама позвоню в институт и скажу, что приболел. К телефону не подходить, никому не открывать. ЕЙ, – Зоя выделила это слово и презрительно поморщилась, – не звонить! Договорились?

Она в упор посмотрела на сына, он помедлил и кивнул. Она вышла из кухни.

Култаков не спеша прогуливался по скверу Старой площади с Андроповым. Было довольно холодно. Оба были в черных фетровых шляпах. Оба молчали. Мимо торопились прохожие. Когда они остались вдвоем, Андропов, обернувшись, нарушил молчание:

– Брежнев дал согласие на арест Беркутова. Гришин через пару дней отбывает в отпуск. Момент, что называется, удачный. Тем более что у вас, как я понял, найден объект, изобличающий вора?!

Андропов остановился и колючим взглядом взглянул на генерала. Култаков поежился.

– Так точно! – уверенно подтвердил он.

– Тогда чего тянуть?! Начинайте! Мы с этим и без того слишком затянули, – Андропов остановился на мгновение, задумался. – Ну, что? Через два дня?!

Култаков отдал честь. Андропов сдержанно улыбнулся, взглянув на Култакова, пожал ему руку.

– Давайте, братцы! А то они решили, что авось и пронесет! Нет, не пронесет! – в ярости пробормотал почти про себя Андропов.

Маша с раскрасневшимся лицом вышла из ванной, накрутив из полотенца тюрбан на голове, вошла в спальню и застыла на пороге. Муж деловито собирал свои вещи в чемодан. Увидев ее, он выпрямился, на мгновение застыл на месте.

– Здравствуй, Маша!

– Здравствуй.

Она вспыхнула от смущения. Скачко продолжил укладывать свои вещи в чемодан. Маша не могла сдвинуться с места. Она спросила:

– Ты уезжаешь?

Он кивнул.

– Поживу пока у Бокова, – пробормотал Скачко. – Так нам обоим будет лучше!

– Ты голоден?

– Нет, что ты!

Маша с болью смотрела на мужа, на глаза навернулись слезы.

– Я знаю, что виновата перед тобой! – воскликнула она. – Это ужасно!

Скачко перестал складывать вещи, нахмурился.

– Мы же не дети, Машенька. Я все понимаю, ты полюбила другого. Это бывает. Я способен это понять, хотя мне очень больно. Но свое поражение я признаю!

– И ты за это арестовал его? – Голос ее задрожал.

Он взглянул на жену, понял, что она до сих пор влюблена в Антона, задергал желваками.

– Твой Парис уже давно дома! Его никто ни в чем не обвиняет. Тем более, как я понимаю, ты, воспользовавшись моим доверием к тебе, попросту подставила мальчишку. Но это уже твои проблемы! Надеюсь, ты извлечешь из всего случившегося серьезные выводы! Желаю счастья!

Маша недоуменно смотрела на мужа.

– С разводом я все решу. Но квартиру придется менять, мне угол нужен, в нашем ведомстве квартиры дают со скрипом, потому я попрошу подыскать нам по две однокомнатные, вам с Антоном на первое время хватит!

Он вздохнул и стал снова собирать чемодан.

– Ты ненавидишь меня? – со слезами в голосе спросила она.

Скачко остановился, огляделся по сторонам, не зная, что еще положить. Закрыл на молнию чемодан, он был полупустым.

– У меня нет ненависти к тебе, – помолчав, проговорил Скачко. – Хотя, не скрою, узнав о вашей связи, я был просто вне себя, чуть сердце не разорвалось! Не думал, что будет так больно. Я все же любил тебя. И сейчас еще люблю…

Он посмотрел на часы.

– Извини, мне надо идти! – он огляделся. – Если что забыл, то потом заберу!

Скачко вновь открыл чемодан, забросил туда кеды, платки, стопку носков и резко задернул молнию. Пристально посмотрел на Машу. Она выглядела такой несчастной и сиротливой, что ему вдруг стало жалко ее, и он невольно задержался, не в силах сразу уйти. Но Маша молчала.

– В том, что произошло, виноват один я! Ты не виновата. Надо, видимо, с юности воспитывать в себе привычку к семейной жизни, я ее не заимел, а родители рано ушли и ее не привили. Стыдно в этом признаваться, но что есть, то есть!

Он шумно вздохнул, взял чемодан и двинулся к выходу. Прошел мимо Маши. Слезинка скатилась по ее щеке. Хлопнула входная дверь. Маша вздрогнула.

Беркутов и Лида лежали в постели. Горел торшер, шторы были задернуты. На столике у кровати стояла початая бутылку вина и шоколад. Лида вдруг рассмеялась.

– Смешно, мы с тобой как любовники! Дочь в кино выпроводили, а сами в постель! – Она снова захихикала. – И ты вдруг налетел, грубо смял девчонку! А я, извини, люблю, когда внезапно и грубо. Что это с тобой, а? Бес в ребро?!

Беркутов кивнул.

– Мы же еще не старые с тобой. И все чувства живы, так что бес – это всего лишь перчинка!

– Надо бы почаще так, с перчинкой! Вот ты налетел, грубый, страстный, и все мои подозрения как водой смыло, – прошептала она, нежно прижимаясь к нему.

– Принято к исполнению, товарищ бригадный генерал!

– Нет, правда! Я снова почувствовала себя женщиной. Сразу захотелось сменить гардероб, пойти в салон красоты и вообще резко поглупеть!

– И мне было хорошо с тобой.

Он улыбнулся, обнял ее, поцеловал в нос. Беркутов наполнил бокалы вином «Твиши», протянул ей бокал.

– За нас!

– За тебя!

– За нашу дочку!