Но Эдвард Морроу предпочел дикой жизни цивилизованную и, получив в наследство небольшое состояние, вернулся на родину отца. Он приобрел небольшую мраморную каменоломню в окрестностях Веймута, стал мировым судьей и завел тесную дружбу с сэром Томасом Фробишером.

Хоар слушал все это с вежливым вниманием, но его интересовало кое-что иное. Он обратился к хозяйке в то время, когда ее муж резал жаркое:

— Миссис Грейвз, где вы научились обращаться с пращой, да еще так метко попадать в цель?  

— Братья, сэр, братья — и отсутствие матери, — ответила она. — Три брата: один большой и умный не по годам, второй задира, третий слабенький. Джеральд постоянно изводил маленького Джуда и меня, пока Джек не научил, как защищаться от него. К счастью, обе мои руки одинаково развиты; я могу писать любой из них — даже одновременно, и если желаете, покажу вам после ужина. Джек так натренировал меня, что одной суровой зимой, когда отец был в отъезде, а времена были тяжелые, семья кормилась чуть ли не исключительно дичью, которую я добывала пращой.

Хоар заметил, что мистер Морроу с интересом прислушивался к рассказу хозяйки дома. Было видно, что он не осведомлен о недавних приключениях миссис Грейвз. Хоар рассказал о них.

— Я был глубоко поражен, сэр, — заключил он. — Мне бы не хотелось иметь врагом нашу хозяйку — по крайней мере, когда у нее под рукой имеется  камень-другой.    

— Эта история произвела бы впечатление на племя моей матери, — обратился Морроу к миссис Грейвз. — Любой воин много бы дал за жену, которая может защитить себя подобным образом. Я весьма удивлен, что вы не упали в обморок.

— Вы льстите мне, сэр, — ответила она тоном, который сказал Хоару, что она не относится к подобным женщинам. — Что касается обморока — что хорошего он принес бы мне? Если бы не своевременное прибытие мистера Хоара, он оставил бы меня на милость этих грабителей, или насильников, или кто они там.

— Вы должны знать меня лучше, — заключила она и сменила тему разговора на популярного в то время лорда Нельсона. Всем было известно, что этот герой недавно покинул берега Англии и прочесывает Атлантику в поисках эскадры Вильнева. Как считает Хоар, удастся адмиралу, наконец, поймать лягушатников?

В ответ Хоар мог предложить только банальность: как только Нельсон настигнет противника, он вцепится в него как истинный британский бульдог и уже не отпустит.

Это все верно, сказал сам себе Хоар, но наш герой имеет обыкновение гнаться за врагом в неправильном направлении, что, безусловно, мешает его флоту найти француза. Когда же он его настигнет, то враг, конечно, будет обречен.

   Продолжая беседовать с хозяйкой дома, Хоар улавливал обрывки разговора, который вели остальные джентльмены. Он имел странный, вызывающий характер, более подходящий, по мнению Хоара, разговору между политическими (и даже персональными) оппонентами.

— Я уже говорил вам, Морроу, — завершил доктор Грейвз довольно раздраженно, — что я врач и естествоиспытатель, а не промышленник. Вам следует поискать в другом месте — например, в заведении мистера Хантера в Полл-Молле. При существующих обстоятельствах я, конечно, не могу рекомендовать никого из континентальных изготовителей.

Чтобы его не заподозрили в подслушивании, Хоар перенес свое внимание к собеседнице по правой стороне.

— Давно ли вы знакомы с миссис Грейвз? — спросил он.

—  В Бате нас было две неэлегантные дамы, — ответила мисс Остин отстраненно, — но она уехала в Веймут, оставив меня в Бате неэлегантничать в одиночестве.

— В одиночестве, Джейн? Нонсенс, — возразила миссис Грейвз. —  Одиночество, сопровождаемое — дайте посчитать — вашей матерью, отцом, сестрой и бог знает сколькими племянниками и племянницами? Не пытайтесь нас разжалобить.

Мисс Остин рассмеялась несколько печально. До окончания ужина она не проронила ни слова. Так как повод для ужина был неформальный, то леди не удалились, а вместе с джентльменами остались закусить стильтоном[2] и орехами. Когда с теми было покончено — «уничтожены дотла, как французы и испанцы», по выражению доктора Грейвза, — миссис Грейвз повела мисс Остин и джентльменов назад в гостиную, где Агнесса расставила подносы для чаепития. Доктор Грейвз задержался в дверях и отвел Хоара в сторону, явно желая поговорить с ним наедине.

— Я заметил, что мое легкомысленное замечание о внешнем облике моей жены поразило вас, мистер Хоар. Позвольте разубедить вас. Я продекламировал этот детский стишок намеренно, с целью узнать получше сердце мистера Морроу — не в медицинском, а в философическом смысле. Мой небольшой тест показал, что у него отсутствует чувство юмора, желание посмеяться над шуткой; то, что миссис Грейвз и я — а также и вы, как я заметил — разделяем в полной мере. Что же касается миссис Грейвз, то она не только внушительная личность, что вы уже, несомненно, узнали. У нее истинно добрая, любящая и нежная душа, хотя она будет горячо отрицать само наличие души у нее. Она в прямом смысле моя лучшая половина, и мы очень любим друг друга.

Сказав это, доктор жестом попросил Хоара вкатить его в гостиную. Пока миссис Грейвз разливала чай, ее муж расстегнул сюртук и предложил гостям испробовать трубку Лаэннека на нем самом.

Хоар отметил явную разницу звуков, которые он услышал в груди остальных мужчин. Сердцебиение канадца звучало так, как тот внешне выглядел — ровно, сильно, резко и глубоко. А у доктора сердце билось тоже ровно и сильно, и вместе с тем слышался отзвук — мягкий, шелестящий, почти музыкальный. Хоар так и сказал доктору Грейвзу.

— Да, мистер Хоар, — ответил доктор. — Это одно из немногих преимуществ пожилого возраста. У человека появляется внутренняя музыка. Она очень личная, разумеется, и только немногие могут подслушать ее.

— Именно поэтому я предпочитаю не участвовать в подобных играх, — отозвалась миссис Грейвз. — Я никому, кроме доктора Грейвза, не разрешаю слушать звуки моего сердца. Оно принадлежит только ему.

— Похоже, у мистера Хоара превосходные часы, — заметил Морроу, в свою очередь принявшийся выслушивать других. — Они издают четыре тиканья на каждое его сердцебиение.

— Могу сказать из собственного опыта, что так идут хронометры высокого качества, — отозвался доктор.

Когда канадец забросал доктора вопросами об использовании этого инструмента вне медицинских целей, тот ничем не смог ему помочь. Тогда он вытащил свои часы, приложил к ним трубку и слушал с довольной улыбкой.

— Благодарю вас, сэр, — наконец сказал он, возвращая трубку ее владельцу. — Очень интересно. Весьма познавательно. Вы никогда мне не показывали ее прежде.

Мистер Морроу был так заинтересован, подумал Хоар, что он повторил — разве что не слово в слово — замечание, которое сделал перед ужином.

— У меня не было случая показать ее раньше, мистер Морроу, — мягко произнес хозяин дома.

Хоар напомнил хозяйке, что она предлагала продемонстрировать ее умение писать обеими руками. Она улыбнулась — впервые Хоар заметил ямочки на ее щеках (их было две по обе стороны рта, словно скобки) — и предложила ему заменить чайный поднос конторкой, откуда она вынула бумагу, чернила, песок и два пера — каждое из разных крыльев птицы. Сначала она взяла перо в правую руку и распорядилась:

— Начинайте диктовать, сэр.

— “Когда ход событий приводит к тому…” — начал Хоар и продолжил цитирование.

— Измена, сэр, измена! — воскликнул Морроу, в то время как миссис Грейвз начала записывать вызывающее послание мистера Джефферсона правительству его величества. Она, не обращая внимания на слова Морроу и не останавливая письма, переменила руку и продолжила записывать диктовку Хоара. Заглядывая ей через плечо, Хоар смог заметить лишь слабую разницу в ее аккуратном почерке. Хоар не стал завершать диктовку и остановился на том месте, где начиналось перечисление обид.

— Теперь следите внимательно, джентльмены, — сказал ее муж.