Ашинов, с сотоварищи, пробыл у меня чуть больше пяти месяцев, оставив заметный след своего пребывания в виде, заложенного им с пафосом, фруктового сада, и построенных русских хат-мазанок, столь популярных на юге России. Хаты построили вместо африканских хижин, сооружённых на скорую руку. Вот, в принципе, и всё его участие.

Нескончаемо длинные истории, о его подвигах и похождениях, изрядно разбавили тягостные африканские вечера, но неожиданно, как для себя самого, так и для меня, он натолкнул меня на мысль, где искать алмазы.

Начитавшись умных книжек, и попав на одном званом вечере в компанию с известным геологом, он, как оказалось, слушал и запоминал, причём, абсолютные ему ненужные вещи. По словам геолога, драгоценные камни могут встречаться не только в горах. Много их находят в небольших речках, ведущих своё начало с гор, а то и на месте пересохших русел рек.

Озвучив вслух информацию, по которой следовало, что моя земля богата на алмазы, и прочие камни, я добился того, что из пришедших, почти семисот пятидесяти человек, у меня остался триста двадцать один. Остальные решили убраться восвояси, вместе с Ашиновым, по разным причинам. Я не допытывался, каким именно.

Изначально, остаться у меня собирались почти сто пятьдесят русских, но, узнав об алмазах, радикально поменяли своё решение ещё семьдесят, планируя стать искателями драгоценных камней, а один, ещё и золота, что только мною приветствовалось. Ашинов ушёл, со своим, вдвое уменьшившимся, отрядом.

Но, заработал не только он на мне, но и я на нём, продав ему треклятый эликсир, ради которого опять пришлось бродить по джунглям, и вылавливать диких аспидов, ради их яда. Ашинов оказался богатеньким буратиной, умевшим бережно тратить деньги, и, в то же время, показывая всем, что он и сам на «мели».

А я оказался богаче на три «колбасы» золотых червонцев, и тяжеленный мешочек талеров Марии-Терезии, бывших в большом ходу на территории арабских стран и Абиссинии. На том мы и расстались, но с собой он увёз несколько писем, клятвенно пообещав передать их нижегородскому генерал-губернатору, Аксису Мехрису, а также, абуну коптской церкви Абиссинии.

Как говорится, с паршивой овцы, хоть шерсти клок! Как там, кстати, с починкой револьверов?

Аль-Максум находился в Фашоде, раненый в спину, он жестоко страдал. Нет, не от боли, хотя она и мучила его. Страдал он морально, и тому были причины. Одна из них, крылась в самом характере ранения, он был ранен в спину! Слава Аллаху, не в ягодицу, но спина, это не грудь! И характер ранения яснее ясного указывал, что он сбегал с поля боя, и это от своего кровного врага, посмеявшегося над ним, отдавшего его гарем своим воинам, погнушавшись самому «оприходовать» их.

А его родная сестра сошла с ума, от всего увиденного. В том, что во всём этом был виноват сам, он признаваться не хотел, даже перед самим собой. Во всём виноват этот чёрный урод, и всё!

А ведь, победа была так близка, и он уже видел своего врага на расстоянии выстрела из револьвера. Но, конь пал под ним, а дальше всё пошло кувырком. Падали убиваемые воины, шедшие с ним в атаку. Лучшие из лучших, подобранные для проведения молниеносной атаки, они все остались там, на этом, проклятом Аллахом, холме.

Не иначе, чернокожий вождь продал свою душу шайтану, а то, и не одному. Вот они и хранят его ничтожную жизнь.

— Уууу, — скривился он, от пронзившей спину боли. — Ахмад, верный из верных, погиб первым, приняв в себя, предназначенную для него, пулю. Он остался там, где его застала смерть. Они не смогли его вынести из боя, спасая свои шкуры. Но его вины в том не было.

Пуля Мамбы, убив Ахмада, пронзила и его тело насквозь, ударила в спину, швырнув на землю, и застряла в спине, чуть-чуть не дойдя до лёгкого. Её смог достать целитель, из числа лекарей дервишей, и сделал ему перевязку. Но и враг его не ушёл без отметины. Ахмад, мир его праху, да пускай успокоится его душа на небесах, наслаждаясь с райскими гуриями, и купаясь в золоте, Ахмад успел выстрелить, и пробить лоб Мамбы, но не смог его убить.

Аль-Максум вслух пробормотал молитву, и сделал оберегающий от злых духов знак. Как он не смог убить его! Но всё равно, войско Мамбы ещё долго стояло под Ладо, не в силах двинуться вперёд, и, очевидно, ожидая участи своего командира. Но тот очнулся, и всё снова завертелось, но уже без Эмин-паши, трусливо сбежавшего с поля боя.

Эта пауза и помогла Аль-Максуму выжить. Дальше, снова был бой, но чернокожие воины были неустрашимы, а их полководец, мудр и решителен, в искусстве войны. Дервиши были разбиты, и бежали, а войско раса Аллулы, с раненым Мамбой во главе, не давало им передышки, захватывая одно селение за другим, не давая возможность нигде закрепиться, подтянуть резервы, и дать достойный отпор. Увы, они недооценили врага, а напуганные злым роком, воины не желали воевать насмерть.

Остановились они лишь тогда, когда закончились территории, населённые, исключительно, негритянским населением. Захватив ещё пару селений, со смешанным негритянским и арабским населением, и племенами фур, Мамба остановился, и дальше не пошёл, не дойдя до Фашоды километров пятьдесят. Постояв, и подчинив себе окрестные племена, он повернул обратно, а Аль-Максум остался в Фашоде, выздоравливать, и строить планы мести, скрежеща зубами от бессилия.

Он пытался собрать под своим началом воинов, и уговорить своих вождей возобновить борьбу с чернокожим вождём. Но это никого не интересовало, и он тоже, более никого не интересовал, таков удел проигравших. А он уже успел проиграть, и не единожды.

Так, ничего и не добившись от махдистов, не желавших отбивать обратно негритянские территории провинции Экватории, он решил покинуть их, примкнув к бывшему полководцу, бывшего султана, бывшего султаната Дарфур, Раббиху.

Ещё не успела полностью зажить его рана, а он был в седле, ведя за собой, две сотни лично преданных ему, воинов, вооружённых старыми винтовками, копьями и мечами. Он навсегда распрощался с бывшим домом, и бывшими соратниками. Его ждал Раббих, которому он передал тайное послание, и который милостиво разрешил присоединиться к нему.

Преодолев болотистую местность низменностей Нила, они вступили в царство саванны, совершая длительные дневные переходы, а потом углубились в полупустынную местность, окрестностей озера Чад.

Через месяц изматывающего перехода, Аль-Максум со своими воинами прибыл к Раббиху. Раббих принял своих единоверцев радушно, сразу назначив Аль-Максума одним из своих военачальников, и отдав ему не только его же людей, которых он привёл с собою, но ещё тысячу своих, плохо обученных воинов.

Рана Аль-Максума, как телесная, так и душевная, почти зажила, оставив очередную отметину, на всю жизнь. Ничего, он ещё найдёт черного вождя, чтобы отомстить, а сейчас, он искал утешения в объятиях темнокожих красавиц, из местных племён, подчиняя их, по приказу Раббиха.

Снова буйным цветом здесь расцвела работорговля, а все земли, к югу от озера Чад, были опустошены. Население было, либо уничтожено, и бежало к Мамбе, либо стало рабами, пополнив гаремы и армию бесправных работников и воинов — рабов арабских вождей. Аль-Максум был в своей стихии, и увеличивал войско, надеясь совершить поход в земли Мамбы, и взять реванш.

____________________________________________________________

Верный, который когда-то был визирем Масса, с грустью смотрел на полусожжённую станцию Ладо. Нет, здесь невозможно было создать что-то, приемлемое для жизни.

Недалеко от бывшей египетской станции, располагался небольшой посёлок Гондокоро, находившийся тоже на берегу белого Нила, но ниже по течению. Там он и решил заложить резиденцию правителя провинции, которую поручил сделать Мамба. Посёлок, планировавший стать городом, был заочно назван Мамбой Битумом.

Каждый раз, когда Верный вспоминал того, кто оставил ему жизнь, он машинально хватался за кожаный мешочек, где лежал его мумифицированный палец, который был ему теперь дороже золота.