Ну, не в помощь, а чтобы они могли более оперативно наладить обмен товарами, и организовать перевалочную базу. Поразмышляв, я взял на себя труд пригласить к себе отца Пантелеймона, собираясь назначить его старшим каравана.

Он пришёл. Высокий, мрачный, суровый и худой. С винчестером за плечом, и револьвером на поясе, в одеянии, с трудом похожем на монашескую рясу, доходившую ему до щиколоток, и кинжалом, висевшем на верёвке, которая опоясала его талию.

— Приветствую тебя, защитник веры и православия на земле африканской!

— Пошто вызвал меня, князь?

— Не князь, король я местный, — подняв вверх указательный палец, назидательно сказал я ему, — а ты вот так вот меня… эх.

— Не смейся, Мамба, знаю я тебя. Зачем звал?

— Отец Пантелеймон, нужно караван довести до Германской Дуалы. Караван важный и богатый, довести обязательно нужно, а ты не один пойдёшь. Ладно, мои чернокожие воины, а то и проходимцы всякие, хоть и русские. Да и два еврея с тобой пойдут, за ними глаз да глаз нужен.

— Это Лёнька-то Шнеерзон, да Фимка Сосновский?

— Ну да, — опешил я.

— Нашёл евреев!

— В смысле?

— В коромысле… князь, прости господи.

— Да ты, поди, страх потерял, Пантелеймон, — полушутливо, полугрозно спросил я его.

— Прости князь, коли осерчал. Мы тебе верны будем завсегда, да только насмотрелся и наслушался я всякого про тебя, не знаю, что и думать!

— А ты думай поменьше, а делай побольше, — не на шутку разозлился я.

— Я здесь в одиночку «зашиваюсь», вытягивая всех из чёрного болота, среди врагов и идиотов, не считая дикарей, а ты удумал совестить меня?! На себя сначала посмотри! Давно в человека обратно вернулся!

Помолчали.

— Твоя правда, князь. Да только не предадут евреи-то тебя, хоть и ушлые больно. Не выгодно это им. А уж они и так грезят. Один этим, как его … банком. А другой, всем уже уши прожжужал, что казначейством будет африканским заведовать.

— Так, падла, и говорит — «Я мол, Лёнька Шнеерзон, всех вас уделаю, я монету свою чеканить буду, из полновесного серебра. Чёрные таллеры, или эти, мамботугрики».

— Даже единицу придумал 1 мамба, 5 мамба, полмамбы, четверть мамбы.

— Эээ… вы это остановитесь там… полмамбы! Вообще, офонарели здесь, пока меня полгода не было. Какие ещё полмамбы?

— Чёрный таллер, хорошее название для новой мировой валюты, утверждаю. А так, можно считать: один чёрт, два черта, три черта, пять чертей, полчерта, четверть черта. Один чёрный таллер — сто пик. А знак чёрного таллера пусть будет изогнутая буквой S змея, проткнутая копьём, чтобы головой вниз, на копье.

— Так зачем чёрта упоминаешь, князь?

— Ну… чёрный таллер, так вроде, сокращённо звучит.

— Тогда, давай лучше мачёта назовём. МА… ЧЁ… ТА.

Пришлось вызывать и Фиму Сосновского, и Лёню Шнеерзона. Оба подтвердили полную свою готовность пойти с караваном, и наладить торговые связи с кем угодно, и заодно, попытаться открыть отделения банка. А с названием денег, решили оставить чёрный таллер. Сокращённо — челлер.

— «Первый Африканский»… с горящими глазами выступил вперёд Фима. И по тому, как он это сказал, как глядел на меня, я понял, клиент поплыл. Всё, первый фанатик созрел. Ему теперь было наплевать на жару и малярию, главное, стать всем известным банкиром. И это, несмотря на то, что его «лапсердак» давно превратился в манишку на голое тело.

Но встречают по одёжке, а провожают по уму!

Специально для Шнеерзона, я нарисовал эскиз чёрного таллера, прямо на земле. На аверсе была изображена плюющаяся кобра, и надпись Иоанн Тёмный на коптском, на другой стороне, африканский слон, с надписью по кругу «Союз Африканских племён».

Получив кучу инструкций, а также, поочерёдно рассмотрев всех змей на моём копье, походив вокруг четырёх мёртвых голов моих врагов, и поглазев, для профилактики, на свободную пику под очередную голову, оба покивали, и предложили с собой взять ещё молдаванина из Бессарабии, по имени Леон Срака.

Блин, ещё цыгана румынского мне не хватало, да ещё с такой фамилией! Чтобы он всех диких страусов угнал в Камеруне, лошадей-то там нет. Или вон, зебр бы приручил, тоже дело. Но меня убедили в его «порядочности» к местным, скромно умолчав о его скрытых талантах, о которых они мне так и не сказали. Вот достали, разводить тут тайны.

О боже, кого я пригрел на своей безволосой груди. Кого?

Это же рассадник всевозможных пороков и страстей. Я сомневался.

Экстренно был вызван пресловутый Леон Срака. Взглянув на его внешность профессионального напёрсточника, я решил присмотреть ему место во рту, для будущего золотого зуба (фиксы). И для профилактики саданул его кулаком в лоб. От удара он отлетел далеко назад, встал, отряхнулся, и сказал: «Спасибо, князь, за науку, век не забуду доброту твою, и верность тебе свою даю!»

— Я тебя из-под земли достану, если нагадишь, — предупредил я уже, как ни в чём не бывало, стоящего передо мною уркагана, — а пока живи на моё благо, негодяй.

— Боже… кого я пригрел за пазухой, — снова патетически воскликнул я, оглаживая хвосты змей на бунчуке.

— Идите с глаз моих долой, но помните. «Со мной на золоте есть будете, без меня — в говне утонете… в своём!» Отец Пантелеймон увёл проинструктированных попутчиков, и стал готовить караван к дальнему переходу.

Дальше я закрутился, как белка в колесе, вызывая всех по очереди, кто отвечал за что-либо. Пойманные, и частично одомашненные, страусы начали размножаться. Молодых птиц стали пытаться объезжать, приспосабливая в качестве почтовых «лошадей» для гонцов.

Слонята, хоть и вяло, но начали приучаться носить и передвигать тяжести. Буйволов и антилоп канна стали приручать вспахивать землю. Но антилопы годились больше вместо лошадей, но пока особых успехов в этом плане не было.

Негры, по-своему, любили животных и заботились о них, по мере возможности приручая. Ну, а мне ещё пришлось планировать сооружение отдельно стоящих складов с продовольствием и оружием, кроме тех, которые были в крепости. Спроектировать и построить небольшой элеватор, коптильню и арсенал помогли оставшиеся у меня русские авантюристы.

Ещё через некоторое время, ко мне стали прибывать небольшими, до зубов вооружёнными группами, белые люди, всевозможных национальностей, из Российской империи. Они же и принесли неутешительные вести об Ашинове. Ашинов сделал своё дело… и теперь он может уходить!

Возвратился в Россию он снова с помпой, вызвав очередной ажиотаж, но потом, сначала во французской и бельгийской прессе, а затем в «Московском листке», в других бульварных, и вполне серьёзных изданиях, стала размываться роль России и перспективы сотрудничества с жестоким и диким вождём. Появились карикатуры из Франции, изображавшие дикаря с отрезанной головой на копье, ползущего на коленях к императору России.

Ашинова не допустили не только на приём к императору, но и к генерал-губернатору Баранову тоже. Привезённые подарки царю и губернатору он был вынужден раздарить и продать своим поклонникам, и любителям экзотики.

Официальная власть его игнорировала, двери светских салонов, в которых любили говорить по-французски, для него закрылись. Зато, неожиданно для него, открылись двери в дома купцов-староверов, искренне ненавидевших самодержца.

В этих домах, слушая вполуха о его приключениях, интересовались возможности торговли с чернокожим вождём и наличии экзотических товаров, а также о другой выгоде.

Многое рассказал он, пользуясь мнимым доверием. Как он ни увиливал и не пытался обмануть, а вся правда была из него вытянута, разложена по полочкам с истинно русской въедливостью, и проанализирована. После чего, он был одарен деньгами, и интерес к нему общества был потерян полностью.

Осознавать это было невмоготу Ашинову. Он ждал славы, почёта, а получил одни только деньги, и всё! Маловато будет! Но вояж по Европам Ашинов остерегался делать. Ни французы, ни англичане, ни, тем более, бельгийцы, совсем не рады были его видеть, и с удовольствием его бы арестовали за авантюрные похождения.