— Нет. Моё назначение — кратковременное. Обещали возврат в Тангмер.

Слукавил. Парк говорил, что потом сяду на "Спитфайр". Может быть — на Мальте.

— Хорошо бы. Но на войне командиры думают о необходимости, а не о данных обещаниях.

Трудно с умными. Лиза Бутакова приняла бы всё за чистую монету, а если бы чему не поверила — смолчала.

И так, я приобрёл карьерную перспективу, потерял лётную работу, Бадера и возможность лично убивать гуннов. Теперь, похоже, теряю единственную близкую женщину.

Как и говорилось, первые прибывшие к нам истребители испытали пилоты "Спитфайров". Понятно, что P-39D они классифицировали по категории "летающий утюг". Мне, прекрасно помнившему ощущения от "Харрикейна" и даже "Глостера — Гладиатора", самолёт компании Белл Эиркрафт показался далеко не чудом техники, но при освоении достаточно терпимым вариантом. В дополнение к четырём пулемётам винтовочного калибра Р-39 имел одну пушку, хотя на "Спите" я привык к двум. Что же касается пилотирования, более необычной машины я не встречал.

Ещё при первом знакомстве обратил на себя внимание острый, под карандаш заточенный нос, опирающийся на непривычную переднюю стойку шасси. Я покрутил головой как от наваждения, увидев патрубки двигателя позади пилотской кабины. У Р-39 он действительно расположился за бронеспинкой, под гаргротом! А спереди — куча железа, броневой лист, редуктор, оружейный отсек.

Есть несомненные плюсы — отличный обзор и в воздухе, и на рулёжке, лёгкое управление. К передней ноге шасси нужно долго привыкать, чтобы не обломать её на посадке, это трудно отнести к недостаткам и достоинствам. Скоростные качества, увы, не лучше, чем у "Харрикейна", по крайней мере, по субъективным ощущениям. Из‑за особенностей центровки Р-39 легко задирает нос вверх, теряя скорость и напоминая кобру, распустившую капюшон. Так в КВВС его и прозвали — "Аэрокобра".

В октябре меня вызвал Даудинг и прямо спросил: стоит ли вооружать змеюками наши эскадрильи. На что я честно ответил: вооружаться этими самолётами можно, но лучше не надо.

— Только не надо рассказывать, что Р-39 сложен в управлении.

— Нет, сэр. Для среднего обученного лётчика — ни в коей мере. Но отсутствует наддув. На высоте свыше шестнадцати тысяч футов "Кобра" не резвее утки.

Командующий переложил на столе несколько бумажек, явно относящихся к Р-39, устало вздохнул и вынес приговор.

— Ваше мнение — не определяющее, скводрен — лидер. Но я бы назвал его последней каплей. Наша промышленность готовит модернизацию "Спитфайра", новый истребитель на голову превосходит американца. Поэтому от "Аэрокобры" КВВС отказываются.

— Разрешите вернуться в Тангмер! — тут же выпалил я.

— А с какой даты у вас исчисляется срок отдыха после цикла? — увидев что‑то на моём лице, Даудинг прикрикнул: — И не смейте врать! Все, летавшие с Бадером, унаследовали его скверную черту нарушать инструкции. И так, с какого числа?

— С двадцать пятого августа, сэр.

Врать бесполезно. Здесь в канцелярии бумажки не смахивают в мусорку по примеру Дага и за пару — тройку дней непременно откопают моё досье, содержащее слишком много сомнительных пятен, чтобы давать повод для тщательных проверок.

— Тогда у меня есть для вас очень особенное задание. Раз "Кобры" КВВС не нужны, я поддержу инициативу премьер — министра передать их дяде Джо вместе с лишними "Харрикейнами". Вам надлежит проследить за демонтажом самолётов, доставкой в Мурманск конвоем и обучением красных пользованию нашей техникой.

"Ур — р-ра!", — завопил Ванятка, отчего шрам от прошлогоднего ожога невольно дёрнулся.

— У вас возражения? — недовольно вопросил Даудинг.

— Нет, сэр! Командировка в Россию — действительно неожиданное поручение.

— Вы справитесь. А чтобы нашу авиацию у русских союзников представлял не слишком мелкий чин, я подпишу рапорт о присвоении вам звания винд — коммандера.

— Благодарю, сэр!

Оно нам нужно? Рост, слишком стремительный даже по меркам военного времени, начальство воспринимает как аванс, который предстоит оправдать. И от боевой лётной практики удаляюсь на шаг дальше. С такими полосками на рукаве или крылом командовать, или вообще протирать штаны на штабной работе.

Перед отправкой в порт я урвал четыре часа и сгонял в Тангмер. Мардж при известии о путешествии в Россию зажала от ужаса рот рукой. В её представлении вояж пассажиром в страшное государство красных комиссаров стократ опаснее боевого вылета над Францией. Хотя, кто знает…

— Лейтенант Свиридовский. Ваши документы!

— What? Documents?

Я старательно "включил дурака", изображая полное "нихт ферштейн". Ванятке и включать не надо. Он действительно одурел, как только мы сошли с трапа в Мурманске. Отпустить вожжи правления — упадёт на заиндевевшую землю и начнёт её лобзать, матюкаясь от избытка эмоций.

Комиссия по встрече тоже интеллектом не блещет. Местных вроде как оповестили, прибудут английские специалисты, нашли бы хоть учительницу из средней школы на перевод. Нет, доблестные командиры решили, что британец должен шпрехать по — русски.

— Товарищ лейтенант, это буржуйское мудьё нифига по — русски не понимает, — подсказал сержант из‑за спины босса.

Я предельно широко раскрыл пасть в улыбке и протянул офицеру документы.

— Бля, ты его обозвал, а он лыбится, как дурень, — развеселился второй сержант.

Мой напарник Роберт Вудсток из морской авиации Королевского флота, вторично очутившийся в Мурманске благодаря конвоям и чуть — чуть нахватавшийся местных слов, выдавил:

— Мы есть желаем ту авиэйшин штаб.

Ничуть не смутившись, что один из нас мог понять оскорбление, лейтенант ткнул рукой, указывая путь. Я сунул документы в карман, поплотнее запахнул коричневую лётную куртку и потрусил в рекомендованном направлении, моряк пристроился ведомым. Курс, подсказанный летёхой, увёл вглубь пакгаузов, и мы недоумённо остановились. Пришлось вернуться назад.

— Мистер Хант и мистер Вудсток?

Высокий молодой мужчина не старше лет двадцати, в полушубке и мохнатой шапке, бежал к нам вдоль штабелей с ящиками, громко уминая сухой январский снег большими валенками.

— Да, это мы.

— Уфф… Хорошо! Меня информировали, что вы на другом корабле. Я — переводчик из штаба ВВС Северного Флота Кривощёков Владимир Васильевич, можно просто Володя. Поехали, машина ждёт.

По пути я рассказал о странном совете патрульных.

— Может, они плохо вас поняли? — удивился сопровождающий.

— Нет, — ответил Роберт. — Они даже немного французский язык знают. Бога помянули (16).

Разобравшись, Кривощёков скривил лицо, вопреки фамилии ровное от природы.

— Пошутили, видать. Вообще‑то у нас к англичанам отношение тёплое. Все помнят 151 крыло КВВС, что воевало осенью на "Харрикейнах" с аэродрома "Ваенга-1". Наверно, вы напоролись на патруль из новеньких, только прибывших с Большой Земли. Присылают всяких… Не нужно судить о русских по нескольким, мягко говоря, несознательным.

— А лично вы? — понимая, что с этим человеком, возможно, придётся долго сотрудничать, я решил расставить точки над i.

— Детство прошло в Лондоне, родители работают в советском торгпредстве. Здесь я с сорокового года, — голос Владимира неожиданно дрогнул. — Под немецкими бомбами погиб мой друг.

"Только с нами ему и говорить об английских друзьях".

"Точно, — отозвался Ваня. — Не с НКВД же".

У шизофрении развеялся первый восторг от сошествия на советскую землю, нарисовались реалии. Сейчас красный сокол вместе со мной мёрзнет на нешуточном морозе. Особенно не по погоде получилась английская фуражка с длинным козырьком. Ещё четверть часа, и уши отвалятся. Не спасут даже мои демонические способности.