– И смущена, Кейт, – сказала я.

– Но ведь это хорошо, когда все получается. И нечего стыдиться.

А Стив говорит:

– Теперь ты в Калифорнии, детка. – Поднял свободную руку и указательным пальцем коснулся соска Кейт под синенькой майкой. – Эй, осторожней, девчонок насилуют, когда они так одеваются.

– В этом-то и смысл. Она встала с кровати.

– Мы же собирались в теннис играть. Вот я и пришла. Забыл?

– Ох, Боже милостивый.

– Ну ладно. Кофе кто-нибудь будет?

– Я тебе помогу. Приду через минутку, – сказала я. Но она подняла руки, останавливая меня:

– Вместе придете. Не порть впечатления.

Она ушла готовить кофе. Стив ослабил хватку. Я села.

– Она что, всегда так приходит?

– Она малость со сдвигом девочка. Понимаешь? Я ей вроде сестренки.

– Ты хочешь сказать – вроде братишки?

– Это точно. Я ж говорю – она со сдвигом.

Я говорю, мне надо в ванную. Он, меня не остановил, за дверью висел махровый халат, я его надела. Но на Стива я не смотрела, думаю, он должен был понять. Сказал:

– Дженни? Она вовсе не хотела поставить тебя в дурацкое положение. Ты ей правда нравишься.

– Я, а не ты?

– Да брось ты!

– Мне просто интересно.

Тогда он вылез из кровати и подошел ко мне. Оперся ладонями о дверь за моей спиной, так что, хочешь – не хочешь, пришлось на него взглянуть. Наклонился ко мне, поцеловал и заговорил, глядя на мои босые ступни:

– Слушай. Ты очень красивая, очень хорошая. Ты просто прекрасна, я не хотел бы, чтоб ты была другой. Только…

Он опять принялся кивать, знаешь этот его номер, когда он хочет сказать, мол, это так серьезно, что словами не выразить. Я говорю:

– Что, не считать больше, что секс – глубоко личное дело?

– Уступи малость. Попробуй понять, какие мы. (Поднял голову, изображает режиссера.) Помнишь первые сцены, которые мы играли? Ты же знала, что я перепуган до смерти. Точно? И мы играли, будто мы и не мы вовсе. А все могло быть гораздо проще. Как вчера. Просто раньше мы все время торопились. Не пытались узнать, какие мы на самом деле.

Наверное, он заметил в моих глазах сомнение. Щелкнул меня по носу.

– Вроде она моя любимая сестренка. И все. Мы ведь тут другие. Мы не ревнуем. О'кей?

Он распахнул халат и положил ладони мне на грудь, и опять поцеловал меня. Думаю, он готов был начать все сначала, но я не позволила.

Когда я вышла из уборной, они оба сидели на кухне. Стив успел натянуть старые джинсы. Мы позавтракали, я наконец успокоилась, хотя чувствовала себя выбитой из колеи; не могла соперничать с ними в естественности, избавиться от чувства, что секс – это то, что следует прятать от чужих глаз. А еще я чувствовала – глупо стыдиться, что тебя «застали». Ведь вчера, когда дело дошло до дела, я ничего не стыдилась. А Кейт… абсолютное спокойствие, никакого смущения… держится точно так, как тогда, в своем дворце в Бель-Эре. Ну да, конечно, во всем этом есть что-то нездоровое, если судить по нашим английским меркам. Но зато тут отвергается и что-то другое, тоже нездоровое. И после того первого обмена репликами, когда она вошла в спальню, то, что у нас «все получилось», больше не обсуждалось. Просто – трое друзей, отличный завтрак. Хотя, судя по тому, как Кейт управлялась у него на кухне, она знала ее вдоль и поперек.

Стив по-прежнему хотел поиграть в теннис, но зарезервированное в клубе время они уже пропустили, а у меня не было соответствующей одежды. Так что он отвез меня в «Хижину», и я переоделась. Он ждал в машине. Милдред и Эйб отсутствовали, думаю, они куда-то уехали, так что тебе пока еще не так уж публично наставили рога. Мы отправились к Кейт, она уже позвонила нескольким друзьям, в конце концов нас собралось человек девять-десять. Ее родителей опять не было, на этот раз они уехали в Палм-Спрингс. Кто-то из друзей играл в теннис на их домашнем корте, мы поплавали, позагорали. Кейт – лучше всех присутствовавших женщин (это я про теннис), а Стив далеко обгоняет всех мужчин. Думаю, он еще и хотел показать товар лицом. Это совсем новая для меня черта. Оказалось, в школе, в последнем классе, он так здорово играл, что чуть не пошел в профессиональный теннис. Очень серьезен на корте и. точно как Джимми Коннорс в Уимблдоне, после неудачного удара старается себя как-то подстимулировать бормотанием и шлепаньем ладонями по ляжкам. Вот уж что совершенно не по-английски: никто над этим не смеялся. Мне понравились эти ребята, все – нашего возраста, одна или две семейные пары, одна из женщин даже с ребенком, самые разные люди. Шуточки, смех, розыгрыши, когда не на корте. Намеки на какие-то давние, мне непонятные, вещи.

Мне было хорошо. Нравилось смотреть на них, болтать с ними, нравилось, что они мне нравятся. Все время чувствовать рядом Стива, хотя он был предельно сдержан. Видимо, петушиный задор во время игры в теннис заменил ему обычное его хвастовство, во всяком случае, он не распространялся о другой своей победе. Американцы! Так быстро начинаешь их понимать. Прозрачность иногда кажется такой замечательной чертой. Отсутствие этой вечной английской игры в прятки. Я уже вижу, как тебе все это противно, Дэн: солнце и бассейн, роскошь и бездумное перекидывание мяча через сетку, и абсолютная неспособность заметить, что существует совсем иной мир и иные чувства; то, что ты когда-то назвал «психологией глупенькой проститутки» у женщин; я ведь понимаю, что чувство утраты есть в то же время и чувство реальности, как в настоящем, так и в прошлом, но этот день был Для меня самым счастливым «личным» днем за все время в Америке. Эта его часть. Вдали от тебя.

Ну вот. Все еще не закончила.

Постепенно все другие разошлись, Стив с кем-то из мужчин удалился на время – попробовать «порше» более современной, чем у него самого, модели, и Кейт отвела меня в ее «апартаменты» – принять душ… фантастика… это и на самом деле совершенно отдельная квартира, спальня, гостиная, ванная, способная вместить целую команду рэгбистов (по размеру), даже небольшая кухонька в придачу. Мы решили немножко выпить – обе ужасно устали, поэтому прилегли на ее огромную двуспальную кровать, подложив под спины чуть не сто тысяч диванных подушек, и принялись болтать о тех, кто только что ушел; она рассказала мне о них кучу всяких вещей (по большей части ничего хорошего), а потом я взялась излагать ей собственные соображения о Калифорнии. Знаешь, это было здорово, так бывает, когда исчезают национальные различия, обнаруживаешь что-то общее в чувствах, в понимании вещей, независимо от разницы в языке и стиле жизни. Сугубо женские ощущения, не знаю, бывает ли так у мужчин. Хотя да, у вас с Эйбом, наверное, так – отсюда и шагай. Мы растянулись на кровати в купальных халатах. Как две девчонки в школьном дортуаре. Если забыть об интерьере и выпивке.

Тут наконец – должно быть, целый час прошел – появляется Стив, закутанный в белую махровую простыню. Он вернулся и принял душ в ванной одного из отсутствующих братьев Кейт. De trop320, как мне показалось. По-моему, и Кейт тоже. Но он спокойненько пошел в гостиную, налил себе выпить, и нам еще по бокалу, вернулся и забрался на кровать – между нами. Абсурд какой-то, повторение утренней сцены. Но теперь это почему-то казалось уже не так важно. Спускались сумерки – замечательные короткие калифорнийские сумерки. В окно мне видны были пальмы – черные перья крон на розовом фоне неба; в доме – тишина. Троечка друзей бок о бок. Мы с Кейт еще продолжали болтать – перекидывались словами через Стива.

И вот – пауза. Стив погладил пальцами ног наши босые ступни.

– Все-таки я везунчик, а? Такая красота. Еще и ум вдобавок. А Кейт ему:

– Везунчик-мазунчик.

– А ты вообще ни при чем. Ты просто чердачок без крыши. Она толкнула его локтем.

– А Дженни тогда кто?

– С ней связаться – что с ледником сношаться. Кейт перегнулась над ним и состроила мне рожицу:

– Вот это и называется любовь по-американски. Стив обнял нас обеих за плечи: